Уничтожить тьму

– Не волнуйся, скоро все закончится, – пообещал мальчик и выпрямился.
Генри тяжело вздохнул. Мгновение он видел перед собой лишь облачка своего дыхания. В следующую секунду послышался жуткий хруст. Он моргнул. Голова мальчика была так запрокинута назад, что шейные позвонки должны были сломаться. Его маленький рот был открыт, будто в немом крике, и из него повалили темные клубы дыма. Глаза Генри распахнулись шире, ему хотелось кричать, но не получалось. Он мог лишь лежать на асфальте, хватать ртом воздух и наблюдать, как из тела мальчика ползут черные нити. Он задыхался и дрожал в конвульсиях. Внутри темного дыма что-то было, казалось, что это черное сердце, пульсирующее в темноте. Дымка осела на землю и, словно черная змея, поползла к Генри.
Его сил хватило лишь на судорожный стон, слезы лились потоком и застилали его взгляд. Сон. Это не реальность, а просто сон, сон, сон. Такого же не могло быть. Что бы это ни было, это не по-настоящему. Это противоестественно. Сверхъестественно. Он хотел проснуться, проснуться, проснуться!
Но почему, когда черный дым достиг его лица, он почувствовал себя таким настоящим? Застонав, Генри попытался задержать дыхание, пока черный дым изучал его лицо, проползал сквозь щели в губах и зубах. Ощущение горелого пепла, холодных камней и чего-то древнего помутило его сознание. В ушах слышался собственный пульс. Генри зарычал. Громко. Отчаянный крик сломленного существа. Когда его взгляд затянула тьма, Генри почувствовал… что-то. Это что-то не было им самим. Чужое и инородное. Не человек. Что-то пряталось внутри него и заполняло вены, они почернели и выпирали из-под кожи.
Генри уцепился за что-то, хотя и не понимал за что. За последнюю ниточку жизни? Словно сквозь шум волн, он наконец услышал чужой голос в голове:
– Пока, Генри.
Он почувствовал толчок в спину. Потерял землю под ногами и упал. Но не в пропасть, он будто заснул: вдох – и нет Генри. Мальчик упал.
На короткий зловещий миг воцарилась мертвая тишина. Все застыло. Лишь запах смерти висел во влажном от дождя воздухе. В одном из переулков Нью-Йорка жизнь шла своим чередом. Никто не заметил и не услышал, что произошло совсем недалеко от них.
Пока не дернулся один палец на теле мужчины.
Другой палец.
Дрогнули ресницы.
Глаза человека распахнулись. Больше не голубые. Черные, как два блестящих камушка, глаза смотрели в небо. Бездушные глаза. В них ничего не отражалось, будто даже сам свет поглощался ими. Губы мужчины расплылись в довольной улыбке. С глубоким вдохом поднялась его грудь, и плавным движением выпрямилась спина. Он медленно провел окровавленными пальцами по своему новому лицу. Ощупал светлые волосы, скользнул по идеально изогнутым скулам к прямому носу, потом коснулся своих полных губ.
– Лучше. Намного лучше, – пробормотал он и принялся застегивать пальто. Медленно, неторопливо, словно смакуя каждое движение тела, он встал и посмотрел на неподвижное тело ребенка.
Мальчик не шевелился, а капли дождя безжалостно били его тело. Мужчина затянул синий галстук потуже и небрежно перешагнул через ребенка.
– Чуть не попался, – тихо произнес он, плавно сливаясь с тьмой.
  
1
 
Лиф
 
– Один гамбургер с дополнительным кетчупом для десятого столика, мясной рулет для пятого, хот-доги без хлеба с дополнительной горчицей для второго. Еще, пожалуйста, черничный блинчик с беконом, яичницу без желтка, и все это на вынос. Только сложи все аккуратно, а не как в прошлый раз. Я не хочу получить очередную жалобу из-за того, что яичница превратилась в болтунью, – крикнула я в кухню.
В ответ мне полетел поток возмущений.
– Мы тут что, «Ритц» какой-то? Откуда такие запросы? – рявкнул на меня Кокс. Жир с плиты брызнул в потолок, и облако пара окутало мускулистое тело моего босса.
– Ты купил цельнозерновые вафли? – спросила я, вместо того чтобы ответить.
– Мне слишком мало платят за это дерьмо, – прорычал Кокс, ставя тарелку на раздачу.
– Ты босс, просто плати себе больше, – шутя ответила я и взяла тарелку.
 
Босс вытер пот со лба. Жетон бывшего морпеха болтался под испачканной белой рубашкой, пока он рычал на меня:
– Или я просто вытащу обратно все, что твой брат запихнул себе в рот.
Он кивнул подбородком в сторону последнего столика.
Рядом с музыкальным аппаратом виднелась копна черных волос Эм-Джея, моего брата. Нос его глубоко зарыт в комикс, а тарелка уже пуста.
Я виновато взглянула на Кокса.
– Ему же пятнадцать, он растет.
– Он съел три порции блинов и выпил два молочных коктейля. Это же черная дыра, а не рост.
– Я ему передам, – пообещала я Коксу, поднимая тарелку.
Босс нахмурился и отвернулся, качая головой.
– В мое время парень должен был заниматься чем-то кроме чтения комиксов и кидания странных костей…
Я не стала мешать ему ворчать и отнесла вафли за третий столик.
– Пожалуйста. Могу предложить еще кофе?
– Нет, спасибо.
– Хей, Лиф, а мне можешь подлить? – обратился ко мне суховатый голос из-за стойки.
– Конечно, Ал.
Я быстро подобрала упавшие со стола салфетки и подошла к круглой стойке.
– Минуточку, – добавила я, ставя пустую кастрюлю на место, пока во второй что-то булькало.
– И принеси мне еще пирожок, дорогая, – пробормотал Ал, не отрываясь от газеты.
– Не забывай про свой холестерин, – я наполнила его чашку.
Нахмурившись, Ал поднял голову и поправил очки в роговой оправе.
– Ты мне кто? Жена?
Я взглянула на него с улыбкой. Надеюсь, он не заметил, что уже целый час я подливаю ему кофе без кофеина.
– Нет, я официантка, которая обслуживает тебя три раза в день на протяжении шести лет. И поверь, ты не сможешь позволить себе еще одну операцию на сердце, – ответила я.
Ал помрачнел.
– За такие слова чаевые не получают.
– С вас двадцать долларов пятьдесят центов. С учетом чаевых, которые, как мы оба знаем, вы мне все равно дадите, двадцать три.
Ал хмыкнул и бросил на стол несколько скомканных купюр.
– Сдачу оставь себе. Только Коксу не говори, а то этот скряга опять у тебя все заберет.
– До завтра, Ал. Не забудь зонтик, – я подбородком указала на окно, по которому громко барабанили капли дождя. Он был настолько сильным, что улицы толком не было видно.
Ал пробурчал что-то про зуд пальцев ног и что это не к добру, а я тем временем подливала кофе очередному гостю. Я толкнула локтем Мисси, которая уже минут двадцать смотрела телевизор, одновременно устанавливая антирекорд по наполнению солонок. Она ойкнула, когда между ее накрашенных темно-красной помадой губ надулся розовый пузырь жвачки.
– Мисси, не хочу тебя беспокоить, но не могла бы ты принять гостей?
Я кивнула в сторону двери, на семью с орущими детьми. С них уже натекла приличная лужа. Ливень не прекращался несколько дней, и, по неутешительным прогнозам метеорологов, в ближайшие дни ничего не изменится.
Мисси лопнула пузырь, взглянула на семью из-под накрашенных ресниц и лишь поджала губы.
– Не, спасибо, – ответила она и вернулась к наполнению солонок.
– Почему нет? – я сохраняла нейтральный тон, хотя с Мисси и ее отношением к работе это было почти невозможно. Девятнадцатилетняя девушка работает здесь всего три недели, а уже успела четыре раза прогулять, постоянно опаздывала на смену или вообще засыпала на работе. Да и в принципе казалось, что она ненавидела все, что связано с этой работой. Единственное, что ее действительно интересовало, – это клиент, который ходит к нам уже несколько дней.
Я прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не съязвить.
Вместо ответа она лишь пожала плечами.
– Ненавижу детские ручонки. Они такие малюсенькие и липкие.
Дыши, Лиф, дыши. Ты тоже когда-то была подростком.
– Ну да, вот такие они, детские ручки.
– Они залапывают все меню.
– На то оно и ламинированное.
– Отвратительно.