Потерянный альбом (СИ)
…И тогда выходит Кенни, неосвещенный и зловещий, его силуэт делает ровно шесть пантерных шагов, пока не встает на отметку в центре сцены и не замирает спиной к публике; и потом там стоит, типа, просто стоит — неподвижный, хотя и пропитанный невидимой неотвратимостью, — пока его чернота не начинает внезапно покачиваться на пятках, четыре, пять, шесть раз; и тогда я обдаю его пятном астрально-янтарного света, и он подскакивает, вскидывая ноги сзади и спереди, в гитаристских движениях, бьется и извивается под саундтрек Билли, как хеви-металлист; и потом, покорчившись под пыхтящий слышимый напор музыки, делает свой спрингстиновский прыжок, приземляется во внезапной тишине и полном освещении, в основном оранжевом и желтом: жилистый парень в фирменных черных джинсах и футболке…
…И потом моментально переходит к первой части, почти не двигаясь и робко заговорив гнусавым голосом о том, как то и дело ломается ксерокс в кладовке — как ему приходится открывать ксерокс и вырывать исковерканную бумагу из его кишок; и ему уже четыре раза, говорит он, пришлось отвоевывать заляпанные страницы у теплого металла; и каждый раз — одна и та же херня, говорит он: приходится прочищать лоток, потом закрывать разобранного монстра, потом ждать, пока он перезагрузится, потом возвращать стопку страниц, потом бессильно наблюдать, как весь процесс опять зажевывается; но в этот раз, говорит он, он уже реально психует, потому что сто копий внутренней двухстраничной памятки от начальника Джейка надо сделать быстро, просто кровь из носу, потому что копии и так уже опаздывают на четыре часа; и он объясняет, что он в «Эквитабл Иншуренс» новенький и он суперрад получить работу, потому что искал ее семь месяцев после того, как его уволили с оплатой за две недели из «Филипа Морриса», через два дня после того, как у его матери нашли рак матки; и поэтому после четвертого отключения ксерокса он решает отнести памятку Джейка в платный копировальный центр на углу, просто лично отнести профессионалам, чтобы это стопроцентно напечатали, и расходы взять на себя; так что он втихую спускается на служебном лифте, который завешен противоударной изоляционной тканью, и юркает через черный ход; потом заворачивает за мусорные урны на улицу, выходит за угол на Кинсман-роуд и торопится мимо фасада «Эквитабл» под дневным солнцем, не желая попадаться на глаза начальству; и подходит к копировальному центру всего в двух заведениях от «Эквитабл», когда чувствует что-то у ног и внезапно замирает как вкопанный; и вот он опускает глаза и видит, что его за лодыжку схватил бомж — что бомж просто потянулся из своих картонки и хлама, где он свернулся калачиком, и вцепился одной рукой в ногу Кена; и Кен, типа, пытается его стряхнуть, дергает и брыкает ногой, и орет — Эй, типа, Эй, — но неподвижное тело — ни в какую; и вот Кен один на улице, опаздывает, ему ужасно стыдно, с оригиналом памятки Джейка, а бумажки мнутся и гнутся, и он психует, потому что выглядит все так, будто последний человеческий жест этого попрошайки — держаться смертельной хваткой за аргайловый носок Кенни; и так далее — и вот Кенни чувствует себя как дома, в образе; и, как обычно, публика — с ним, тут же и целиком с ним, сердцем и душой, реагирует, как единая связанная нейронная сеть, взрывом смеха, потом — нервного смеха, потом — гортанным удушьем стыда и ужаса, потом — реальной нервозностью, а потом — опять смехом…; и вот, другими словами, нам всем хорошо, все здорово, публика в таком же восторге, как и я…
…И короче, после этого Кенни продолжает вести людей по сегментам: дальше Мусорщик — где от меня требуется особое внимание: нужно следовать за Кеном желто-лиловым прожектором и одновременно выделять темное пространство помоек, в которые он залезает, — и потом он переходит к Мелиоратору, это прям классно; и в общем и целом начинает казаться, что вечер удался, представление хорошее, мощное: смех обрывается, где положено, и точно так же слезы коллективно сглатываются, а потом зал реально погружается с головой в беспроигрышный момент — на «Адском ландромате», — когда Кенни хлещет подряд пол-литровые «Курсы»: уже на двух третях первой банки зал бешено свистит и улюлюкает, а когда он вскрывает второй пивас и запрокидывает — очень медленно — вверх дном, ну, они так с ума и сходят…; после этого нормально заходит «Пока видит Бог», как и «Биоразнообразие», потом мне можно чуток передохнуть на Роберте Уилсоне, где только неподвижный лазурный цилиндр в полумраке, никакого движения или затухания; но как бы на этом моменте, именно здесь, я начинаю замечать, что, по непонятной мне причине, творится что-то странное: как я сказал, Кенни изображает Роберта Уилсона — его туманность, его просчитанную инфантильность, его лаконичную эгоманию, — но тут посреди движений и манер Уилсона в игру Кена — то есть в Роберта Уилсона — как будто вкрадываются отрывки Мелиоратора; в смысле, сперва у Кена ни с того ни с сего ходят желваки, как у Мелиоратора, слегка сбивая речь Уилсона, а потом он изображает моргание всем лицом в стиле Мелиоратора; ну, в зале еще никто, конечно, не просек, но я-то вижу ясно как день, это чертовски очевидно; и должен сказать, мне это кажется малость странноватым: это явно не прием, тем более незаявленный, — для такого Кенни слишком дисциплинирован; но когда он переходит к следующей части, «Маммоне», то снова-здорово: посреди пресмыкательств Маммоны в центре сцены — очень смешного момента — снова возвращаются части, заготовленные для Мелиоратора; но теперь еще ярче — он снова работает желваками и моргает всем лицом вдобавок к тому движению, когда Мелиоратор яростно чешет голову сбоку, и даже слышится намек на хриплый контрабандистский голос Мелиоратора; и я сижу за своим пультом и, ну знаете, думаю, э?..; это не типичный Кенни — чтобы так размывать границы; обычно его персонажи выпуклые, как резьба по дереву, — но вот опять большое моргание Мелиоратора, причем эта хрень все более и более выраженная; Мелиоратора, конечно, критики упоминают чаще всего, и — наверное, неизбежно, — именно на него почти всегда громче всего реагирует зал, хотя люди все еще даже не заметили, что происходит, — и упс, вот опять пошел Мелиоратор, в этот раз в Троглодите, и теперь опять, но даже еще сильнее, в Погосте; и вот объясните: какого хрена Мелиоратор делает в Погосте?; ну, меня-то, должен сказать, все это начинает уже понемногу веселить, когда во всех персонажей Кенни начинает влезать Мелиоратор — особенно в Погоста, чей рэп о квазиорганическом мыле точно не должны портить эти желваки, и он не должен звучать этим бандитским голосом; но Кенни, типа, продолжает шоу, просто идет от сегмента к сегменту и как будто не замечает, что делает, или не переживает, и, надо сказать, мне до сих пор очень хорошо, совсем даже не плохо, так что я решаю Почему нет? Подыгрывай, и вот начинаю подкидывать световые решения Мелиоратора в Борца за Свободу, на котором мы сейчас остановились; постепенно гашу мелиораторское размытие золотого слева в глубине сцены и кладу пятно на авансцену, где стоял шезлонг; и эффект, должен сказать, действительно уморительный, когда сцена начинает разлагаться еще и визуально; а потом, типа, сижу я такой, кайфую со всего этого, как вдруг замечаю, что Билли, наш проныра, смекнул, что происходит, и поддерживает за звуковым пультом, добавляя в общую солянку звук марширующих сапог и незапланированный щебет сойки от Мелиоратора — а я это слышу и, типа, так и вижу, как Билли-бой покатывается за звуковым пультом, прямо за животик хватается от смеха, который приходится сдерживать; и все же в зале никто как будто не замечает, реакция обычная, смеются и гримасничают везде, где надо, транс непробиваем, и по ходу следования сегментов мы с Билли так и продолжаем подкидывать апроприированные у Мелиоратора звуки и свет, пока Кенни не становится практически одним персонажем, почти целиком сохраняя нервные движения, тики, позу и подачу Мелиоратора во всех последующих персонажах и монологах; и блин, я-то к этому времени уже почти под пультом, мой пресс так и разрывается от подавленного хохота, и не представляю, как там держится Билли, когда вдруг из зала доносится какой-то вой или вопль, такое огромное ревущее горловое извержение, откуда-то из района оркестровой ямы: