Потерянный альбом (СИ)
— Но если позволите на секундочку вернуться к Метцу…
— Но мне просто больше не интересно, вот и все;
—
— Ну правда, мне просто не так уж…
—
— Конечно; но тема, не знаю, не так уж меня привлекает, как я…
—
— Конечно;
—
— М-м;
—
— Нет… не особенно;
—
— А, наверное, это связано с…
—
— Да…
—
— Может быть…
—
— Ну, дело в том… Мне недавно попался Эйзенштейн — «Теория кино» и все такое…
—
— Да: и правда кажется, что, ну знаете, его мысли о монтаже, о продуктивности стыка изображений…
—
— Точно: о…
—
— Да; все его слова об участии зрителя в создании смысла;
—
— Точно; как бы: не спрашивайте, что нарратив может сделать для вас, спросите, что вы можете сделать для нарратива…
—
— Ага… довольно патриотически…
—
— А еще по-нильс-боровски…
—
— Но мне кажется, есть способ получше взглянуть на увлечение Эйзенштейна монтажом — по крайней мере, способ лучше обычных…
—
— Точно — не в рамках его работы с конструктивистами, или хайку, или марксистской диалектики, или даже того, что у него в детстве ссорились родители, — без всего этого…
—
— Точно; но мне кажется, лучше смотреть в рамках Пиаже;
—
— Именно; когда Эйзенштейн видел создание кинематографического значения при монтаже, при сопоставлении двух кадров…
—
— И мне пришло в голову, что я смогу как-то сравнить это с Пьяже…
—
— Точно, он, как вы знаете, проводил исследования с детьми и с тем, что они не замечают или сбрасывают со счетов промежуточность…
—
— Точно: как когда воду из низкого широкого стакана переливают в высокий узкий, а дети всегда думают, что во втором воды больше…
—
— М-м; и сравним это с некоторыми видами монтажа и их драматическим воздействием;
—
— Именно; или как в «Супермене» — «Супермене» Томми Карра, не Доннера, — который мне недавно опять попался по телевизору: когда Криптон готов взорваться, и сперва видишь лицо Джор-Эла как бы нормальным, потом склейка — он встревоженный, а потом склейка — и он уже в ужасе: это драматичней, куда драматичней, чем просто постепенный…
—
— И это, по-моему, очень в духе Пьяже и согласуется с пониманием Эйзенштейна, что кино создает собственный язык, посредством монтажа сталкивая восприятия, создавая мост…
—
— Именно: посредством монтажа привносит смысл в виртуальную сущность…
— Но, конечно, между теорией кино и Пьяже есть еще более фундаментальная связь…
—
— О да;
—
— Еще раньше…; конечно;
—
— Это связано с самой идеей склейки, добавки на экран какой-либо прерывистости, и с тем, что за радикальный это был отход;
—
— О да, в самом начале; даже раньше Гриффита, еще у Портера и даже у Мельеса;
—
— Конечно; потому что публика еще не привыкла ни к чему подобному; первая кинопублика знала только единый кадр, или непрерывные пьесы и потом — киноадаптации пьес, ранние фотопьесы…
—
— Верно: это схоже с работой Пиаже с неонатами, или новорожденными, — с тем, что они не рождаются с пониманием постоянства предметов, что этому им приходится учиться;
—
— Точно: показываешь ребенку мячик, потом ставишь между ребенком и мячиком ширму — и ребенок уже думает, что мячика нет;
—
— М-м; но для ребенка мячик не просто исчез, он даже не существует; ребенок убирает руку и даже не пытается отодвинуть ширму; мячик буквально перестал для него существовать — или, как выразился Пиаже, ребенок еще не усвоил константность объекта…
—
— Точно;
—
— И потому первые продюсеры и промоутеры переживали из-за эффекта склейки: вот что-то — даже персонаж — есть на экране, в следующую секунду — уже нет: они боялись, что это дезориентирует публику, что зрители не поймут и разозлятся, потом разгневанно уйдут и больше не вернутся…
—
— Точно: куда уходят вещи, когда они уходят «прочь», — вот был большой вопрос;
—
— И это Пиаже, это же все Пиаже; так что, если вы намерены изменить тему, можете поразмыслить и о том, чтобы включить в свою работу размышления о…
—
— Но мне правда кажется, что дискуссия будет намного…
—
— Правда — правда; так может, подумаете о…
—
— Конечно, и у меня есть — где-то — журнальные статьи, я их для вас отксерокопирую, и…
—
— Нет-нет; не переживайте: я их передам, и можете тут же приступать, и где-то в это время, к появлению «Клюквы-кукурузы», я и задумался: вот бы это происходило каждый вечер; все бы отдал, чтобы что-то в этом роде происходило абсолютно каждый вечер: пусть аппарат для упаковки в пленку отключается — и уже не включается — каждый вечер, если благодаря этому я попаду сюда; потому что я это обожаю, просто обожаю: засучить рукава, поскрести ногти о нижний край ремня, чтобы чуток почистить, занять место у конвейера, а потом взяться за дело, на передовой, работать в упаковочной зоне с Томом, Бобби и всеми, кто свободен: со всей эффективностью и синхронным движением, когда вся фабрика вносит свой вклад и работает безупречно, слаженно, с невероятной продуктивностью, плечом к плечу…; а запахи-то, типа, запахи — я хочу сказать, если б наши покупатели только знали; покупая их на следующее утро, люди и понятия не имеют, как они прекрасны; типа, когда маффины сходят с конвейера и выпадают из своих кармашков на противнях после того, как лента переворачивается, — в общем, вот это колесо, если стоишь прямо перед ним, швыряет прямо тебе в лицо абсолютно поразительный жаркий аромат — от «Овсяных отрубей», «Банана-ревеня», а особенно — от «Двойного двойного шоколада»; а сами маффины еще такие теплые и приятной формы, как чудные сурдинки с текстурой теста, и так и чувствуешь в щеках этот блеск, это жидкое свечение, и представляешь, что эти маффины, как бы, так славно лягут прямо в кулак, чтоб взять и запихнуть их сахарно-теплыми прямо в рот — просто набить пасть и жевать да чавкать, плотные, сладко-текстурные, жидкие…; а потом, ну, пока сладко жуешь, то кажется, будто чуешь их всем ртом, всей носоглоткой, всеми порами…; но все это пропадет ко времени, когда наутро маффины развезут по магазинам и забегаловкам — мертвые, холодные и сухие; более того, никто не имеет даже зачаточного представления, насколько они охренительно прекрасные; и поэтому я на какое-то время приуныл, когда понял, что еще больше урезаю прекрасность маффинов, когда их заворачиваю — когда снимаю пленку с липких рулонов, потом срываю, потом хватаю с ней маффин, потом комкаю пластик вокруг, совершенно умерщвляя эту сдобную прекрасность внутри сморщенных блестящих оболочек…; но, видать, иначе нельзя — аппарат же правда отключился, — так что иначе никак, и лучше просто забить и радоваться, что мне дали шанс взяться за дело…
…Не то что мне не нравится моя обычная работа: нормально к ней отношусь; даже вообще-то люблю; обычно я разнорабочий на складе и отправке в ночную смену — я это называю халтурками; работа ничего — просто делаю дело, забываю и иду домой, загнав от одного до шести курсов [17], — но, в общем, я сижу в своем отделе восемь часов и по зданию перемещаюсь мало; и поэтому особо не заморачивался, когда той ночью впервые увидел того типа на угловом рабочем месте, далеко за упаковочной зоной: я решил, что он, наверное, там всегда, это просто я его не замечал; может, сменами не совпадаем или на полставки работает, уж не знаю; у нас здесь, скажем так, все не то чтобы строго; но, когда я возвращался обратно к себе, после того как починили упаковочную систему — спасибо Ронни и его волшебному набору гаечных ключей, — вот тогда тип как бы и привлек мой взгляд; ну и я задержался, потому что, ну, очень быстро стало понятно, что мужик занят какой-то шизой; и сперва я встал на месте и уставился на него на секунду, и он глаз не поднял, и тогда я заныкался в тени за клеткой лифта, метрах в пяти от его рабочего места, чтобы приглядеться получше; но даже тогда не смог особо разобрать, что там творится; значит, у этого типа по всему рабочему месту был разбросан хлам — настоящий мусор и хлам: прямо-таки кучи и наносы на полу, на центральном верстаке, на стеллажах за спиной, на большом сборочном столе слева, прислоненные к ножкам печи справа, — и тип как будто в нем рылся, перебирал и, типа, что-то искал…; сцена, типа, квазиинфернальная: всклокоченный мужик — кожа да кости под хлипкой черной курткой, с жирными черными волосами и щетиной — копается среди курганов барахла в шатре пыльного янтарного света от лампы над центральным верстаком…; ну, показалось, что тип принялся за обед, а дел у него хватало до ужина, так что я решил оставить его с богом и вернуться к работе, где меня в любом случае уже ждали, да не забивать голову тем, что до меня не касается; но, конечно, тем же вечером, когда увидел Лонно — то бишь начальника цеха Лонно, — я сразу такой Эй, а что там за история с?..