Потерянный альбом (СИ)
— Ну надо же…
— Понимаете ли, им в той лаборатории надо было всего-то накрыть ковром деревяшку, чтобы обезьянам было обо что тереться… большего и не требуется, только деревяшка и ковер, чтобы детеныши выжили…
И он оглоушил еще один стакан; и, знаете, смотрю я на него — на это сборище шишек и жил, обвешанное жидкими тряпками, с улыбкой в бородке, словно нарисованной восковым карандашом, и с влажным стаканом, — а думать могу только одно: Убирайся ты отсюда на хрен; серьезно, займись переездом; просто закрой счет и продай все за гроши…; а когда он закинул еще порцию, мне вдруг стало ясно, что этот тип — воплощение печали, не больше, правда, самое слабое звено в Великой Цепи Бытия, и что если он жалок во гневе, то в триумфе — трагичен; и еще казалось, будто где-то глубоко тип и сам это знает, будто тоже понимает, что путь, который он себе выбрал, изначально ошибочный, и что любая попытка переосмыслить только заново подтвердит изъяны; и что свою шизу он создал себе сам, но в качестве барьера, — конечно, чтобы не дать приблизиться миру, но заодно чтобы предотвратить утечку себя, чей эффект на других людей предвидел с легкостью; и что несчастный юродивый подсел на язык коммуникации, потому что знал, что каждое слово показывает, насколько же он безнадежен, — и что другие это тоже почувствуют и будут держаться еще дальше…; короче говоря, он сам себе создал зыбучие пески, безвыигрышную ситуацию, и я просто подумал Ладно: подыграй ему малец, а потом держись, на хрен, подальше; не просто игнорируй, но и заставь себя забыть его; признай его желание — и оставь его в вечном внутреннем изгнании…
…И я смог вырваться и быстренько убраться от Карла, но, вместо того чтобы поехать на работу, умотал домой; потом позвонил и, ссылаясь на ядовитые фахитас, отпросился на ночь; тут же после этого выехал на машине и почти всю ночь катался по округе у озера Харп; потом приехал к себе и просто рухнул; вечер пятницы провел у Уилли Зи, гонял в настольный футбол и совещался с доктором Курсом, после чего всю субботу трескал бутерброды из магазинного хлеба и смотрел, как болтают и улыбаются из своих удобных костюмов ведущие спортивных новостей; затем в субботу вечером снова катался до самого леса Окони, а там устал, заполз поспать на заднее сиденье, после чего отправился домой длинной дорогой аж через самый Итонтон и высадился у себя как раз вовремя еще для пары часиков в отрубе, прежде чем наконец прибыть в «Минди»; и потом, тем вечером, работалось хорошо, вся бригада была в сборе, все шло так, как и должно — крайне увлекательно и продуктивно: мы получили большую поставку мороженой малины, которую требовалось принять оперативно, и все прошло хорошо; и так продолжалось до вторника, потом до среды, и все шло нормально — из дома на работу, с работы домой, — и в четверг мне пришлось вынести коробки в мусор сзади завода, когда:
— Знаешь какие-нибудь анекдоты?..
Я развернулся и, ну… естественно; естественно; прислонился к рябой кирпичной стене, рядом с мусорными контейнерами, такой же пятнистый и заляпанный, как они… естественно:
— Потому что я — да; например, откуда ты знаешь, что Иисус был евреем?..
— Э-э…
— Его мать думала, что он Бог, и он устроился на работу отца;
Тут он закашлялся, но не рассмеялся; потом поднял глаза, отвернулся, потом пристально посмотрел на меня:
— Что, сказал он: не нравится?..
— Ну, я… кажется, я уже слышал что-то в этом роде…
— Ну, в таком случае, Дадли, я знаю другой, сказал он и начал постукивать правым каблуком по кирпичной стене: и гарантирую, что этот — смешной; да еще и недавний, хотя, собственно, нового в нем мало;
— Ладно…
— Но чтобы он точно был эффективным — то есть более непосредственным, более увлекательным, — я тебе скажу, что я сделаю: я расскажу его от первого лица, чтобы ты правда прочувствовал, будто ты там, в центре событий — ладно?..
— Да я не против;
— Хорошо, сказал он: итак, анекдот…: однажды я еду в полосатый офис «У. У. Беркли Инк.», фотографов королевы, и — только чтобы подкинуть, как их там?: ах да, запоминающихся подробностей, — скажем, что время — 10:20 во вторник, потому что некое волшебное письмо мне сказало, что я должен явиться; ну и, знаешь, приезжаю, и это — опрятная стерильная офисная высотка, и я паркуюсь в углу стоянки, чтобы не было слишком заметно, и их вестибюль так и гордится своей деревянной обшивкой, и я приехал в пиджаке — потому что, конечно же, я все понимаю; и вот меня встречают и привечают, но все главные герои — на восьмом этаже, заседают в угловом кабинете, где нет стен, а только окна, и на стеклянном столе стоит посеребренный кувшин с водой, и, куда ни посмотри, везде куча табличек с заметно большим числом 100 000 000; и все улыбаются и представляются один за другим, и все хотят пожать мне руку, и двоих из них зовут Боб; и потом человек в синем пиджаке, который в дальнейшем говорил за всех, достает одну из моих фотографий и спрашивает Так что это такое?; и я отвечаю Это «Печаль» и «Абстрактная истина», и он говорит Хорошо, так мы и подумали, и вот поэтому ничего у нас с вами не выйдет; и он начинает спич о промо-кампаниях — масштабных, вездесущих, с уже выделенным бюджетом в шесть миллионов двести тысяч, — и как эти кампании работают, но чтобы они точно работали при всем том, что стоит на кону, руководство ожидает привлечения самых разных контингентов, и поэтому ты — то есть я — никогда ничего не слышал о конкурсе заранее, потому что, сам понимаешь, на выигравшей фотографии могла бы оказаться порнография, или растление, или кто знает что…
— Хм…
— Но это не беда, вовсе не беда, говорит синий пиджак, просто дайте нам любую другую фотографию, любую фотографию, что у вас есть — то есть у меня, — и мы пойдем дальше, наши правила позволяют подобную безобидную замену; и я говорю Но это все, что у меня есть, я только снимал свою хрень на тот офигенно внезапный случай, если удастся ее продать, понимаете, это единственные снимки, что у меня есть, и они говорят Мы знаем; и потом спрашивают, вдруг я хотел бы предложить снимок с другой пленки, снятой в любое другое время, и я сказал Но у меня даже своего сраного фотоаппарата нет, я и этот позаимствовал в галерее: я охочусь на фотографии, я занимаюсь их рекламацией, я новые не делаю; и они говорят Что ж, это являет собой некую проблему, проблему и разочарование, поскольку мы по закону сдаем свои результаты независимой наблюдательной организации, к которой обратились для проверки процесса отбора; и затем кое-кто из них начинает переглядываться, и я подумал тут предложить, может, чтобы как-то спастись, их устроит фотография моей скульптуры с приколотым значком Джона Кугара Мелленкампа, но они уже продолжают Но, конечно, вы можете получить призовые деньги и замечательные подарки, мы сдержим свое слово, хотя, конечно, не можем… но к этому времени я уже кричал Эй, слушайте, оставьте себе свои сраные деньги, и свои сраные подарки, и свое сраное слово, можете пойти, и можете отсосать, и можете сдохнуть, и ох, как же быстро они умеют вскакивать, но я не позволил им себя схватить, и не позволил им себя вывести, и потом уже сам был в коридоре, и потом — на улице…
Он посмотрел на свою ногу, все еще стучащую о кирпичную стену; ладони он тоже прижимал к кирпичам, для дополнительного упора; я хотел что-нибудь ответить, но не смог:
— Ну, Дадли, сказал он полную минуту спустя: смешно, а..?
— Да неплохо, сказал я;
— М-м, сказал он: черная полоса для пианиста, а..?
— М-м;
— Ну, сказал он и побарабанил пальцами по кирпичу: хотя бы есть что нового добавить к моему следующему произведению…
Все еще прижимаясь лопатками к кирпичам, он посмотрел куда-то вдаль, потом вниз; мне пришло в голову, что пора бы вернуться…
— Но знаешь, что меня правда бесит, сказал он тогда: сотня миллионов фотографий, и это только от одной компании…; в смысле, с чего же начать..?