Следователь по особо секретным делам

Так что несколько человек одновременно кинулись звонить на Лубянку. Но – после основного, главного звонка почти все они сделали еще по нескольку других звонков: своим родственникам и друзьям. И, говоря в трубку возбужденным шепотком, сообщили им новости, которые моментально расползлись по всей столице.
А пока Москву сотрясало от слухов и молвы, Самсон Давыденко уже второй день в одиночестве стерег Театр имени Вахтангова. И начинал потихоньку проклинать сумасбродного старика, поручившего ему такую работенку. За полтора дня Валерьян Ильич так и не нашел времени позвонить Самсону, а сухие пайки пограничников закончились у Давыденко еще накануне вечером. Так что утром он позавтракал только остатками галетного печенья – собрал и съел даже крошки. Однако звонить Николаю Скрябину он всё-таки не спешил – ни домой, ни на службу. Не хотел предоставлять недругам лишнюю возможность узнать об их со Скрябиным контактах. «Подожду до вечера, – говорил себе Самсон, стараясь игнорировать отчаянное урчанье в животе, – а там видно будет…»
А пока он думал так, по арбатским переулкам понуро брел Отар Абашидзе, держа путь к всё к тому же Вахтанговскому театру. Почему незапоминающийся грузин туда шел? Потому ли, что в этом театре этом служила прежде гражданская жена Святослава Данилова, любовника его Веры? Или из-за того, что он, Отар Абашидзе, знал: там же состоит в должности сторожа отец Андрея Назарьева, руководителя его следственной группы, который боролся сейчас за жизнь – после того, как Вера непредумышленно выстрелила в него? Ответить на эти вопросы Абашидзе и самому себе не сумел бы.
Ну, а Федор Великанов тем временем перемещался по городу не пешком: ехал на служебной «эмке» в МУР – в научно-техническое отделение московской милиции. Там, в кабинете судебно-медицинской экспертизы, он собирался побеседовать кое с кем.
И в это же самое время на Лубянке, в кабинете Смышляева, проходило совещание. Его участников уже известили о событиях на ВСХВ. И ни один из них услышанному не удивился.
2
Николай Скрябин с трудом сдерживал себя, чтобы ничем не выказать снедавшее его нетерпение. Он был убежден: не время сейчас для совещаний. Необходимо было повторно допросить Великанова и Абашидзе. Следовало поискать в архиве дополнительную информацию о комаровском деле. Наконец, требовалось навестить Андрея Назарьева и выяснить – не очнулся ли он. А вместо этого Николаю и Мише Кедрову приходилось сидеть здесь и выслушивать всё то, что они и так уже знали.
– Я практически уверена, что правильно определила ту демоническую сущность, – проговорила Лариса Рязанцева. – Судя по всему, московское метро решил посетить Анаразель – демон, стерегущий подземные богатства от расхищения людьми
Лара пришла на это совещание по приглашению Скрябина. И Валентин Сергеевич Смышляев не возражал против этого. Может, хотел приглядеться к ней как к своей будущей подчиненной. Или, напротив – удостовериться в том, что она не подходит для «Ярополка». Николай прежде гордился своей проницательностью, но Валентин Сергеевич стал для него за последние несколько дней подобием альманаха на китайском языке.
– И всё-таки, – сказал Николай, отвечая на Ларины слова, – во внешних признаках многовато различий.
– Это ничего не значит! Ты же сам знаешь… – Лара на миг смешалась, потом поправилась: – Вы сами знаете, товарищ Скрябин, что для инфернальных созданий трансформация внешнего облика никакой сложности не представляет.
Да, он об этом знал. И в «Инфернальном словаре» французского писателя-вольнодумца девятнадцатого века Колена де Планси, специалиста по демонологии, говорилось, что именно Анаразель способен заставлять колокола звонить в полночь, вызывать явление призраков и навевать ночные кошмары. Всё это вполне соответствовало деталям того, что произошло с Николаем под землей – в вагоне метрополитена. Да и само появление демона в Москве можно было объяснить алхимическими экзерсисами Святослава Данилова – привлекшего к себе внимание тех, кто не желал допускать людей к золоту иномирного происхождения. Даже свисток, который выпал у демона из головы, а затем сумел привести Лару к призрачному псу – и тот соответствовал характеристикам предполагаемого Анаразеля.
 
Однако Николай не верил, что этот демон – сторож подземных богатств – мог принять женский облик. Разве что – демоническое существо являлось гермафродитом, о чем Колен де Планси не подозревал. Или – дилетантский спиритизм Валерьяна Ильича привел к возникновению этакого инфернального гибрида, помеси двух сущностей: призрачной и демонической. Химеры – как это называют биологи, говоря о живых существах, появившихся на свет в результате поглощения одного эмбриона другим.
– Я думаю, всё это сейчас уже не так важно, – проговорил между тем Валентин Сергеевич. – Как я понимаю, товарищ Скрябин вывел эту сущность из игры – замкнул её на саму себя. И, пока она снова не объявилась, я предлагаю условно считать, что она нейтрализована. Меня сейчас куда больше волнует другое.
И он посмотрел на Лару, возле стула которой устроился на полу – в виде светового сгустка – бывший Дик: призрачная немецкая овчарка погибшего инженера Хомякова. Пес, обретший новую ипостась, нашел себе и новую хозяйку.
– Я прошу прощения за свой поступок, – в который уже раз проговорила девушка. – Я не должна была проводить самовольные эксперименты с тем свистком. Но Ганна вернула бы себе свой мячик в любом случае. А так – я по случайности выяснила, что она отчего-то боится того извозчика-убийцы – Василия Комарова.
И Николай чуть было не рассмеялся. Вчера, когда он приступил к Ларе с расспросами – как вышло, что она извлекла доверенный ей артефакт из банки, да и еще и пустила его в ход, девушка тоже сказала ему: «Это вышло почти случайно». И что было с этим делать? Невозможно любить человека по частям. Так что приходилось принимать все эксцентричные выходки Ларисы Рязанцевой как должное.
– Шаболовского душегуба когда-то вся Москва боялась, – сказал Кедров. – Даже я это помню. Хоть я еще и в школу не ходил, когда его расстреляли – вместе с женой, которая была у него на подхвате.
3
Вкратце Николай Скрябин вместе с Ларой и Мишей Кедровым уже изучили материалы «комаровского дела» в архиве НКВД. Но именно что – вкратце. Дело включало в себя двадцать с лишним томов – несмотря на то, что в начале 20-х годов, когда «шаболовского душегуба» поймали и осудили, в ОГПУ уделяли бюрократическим вопросам не так уж много времени. Однако – имели место тридцать три убийства! И это – только достоверно известные, совершенные в 1922 и 1923 годах.
А ведь Василий Комаров, который терроризировал Замоскворечье в начале двадцатых, формально даже не был психопатической личностью. Заключение психиатрической экспертизы однозначно гласило: вменяем. И это потрясало сильнее всего. Жизнь человека значила для него не больше – а, может, и меньше, – чем жизнь кабанчика, пущенного на сало и колбасу. Ведь кабанчика-то еще надо было вырастить и откормить, прежде чем забивать. А люди, забой которых он осуществлял (ибо он их не убивал, а именно забивал, как скотину на бойне – одним сокрушительным ударом сзади по темечку), попадали к нему в руки без какого-либо напряжения – физического или эмоционального.
Схема его действий была проста и незатейлива, как лущеный лесной орех. Жертвами своими Комаров-извозчик всегда выбирал более или менее зажиточных сельских жителей, приезжавших в Москву с целью покупки лошади. Муровцы поняли это, когда произвели опознание трупов. Комаров паковал убитых в мешки и выбрасывал, словно это были завшивленные матрасы, в речку. Причем действовал он всегда в том же районе, где и жил – в Замоскворечье.
По мнению Скрябина, поймать его на живца не составило бы никакого труда. Достаточно было бы переодеть нескольких сотрудников МУРа в крестьянскую одежду и отправить их потолкаться на замоскворецких конных площадях и рынках – так, чтобы они всем и каждому говорили о своем лошадином интересе. Да еще и снабдить их деньгами из конфиската, чтобы они дело не по делу ими хвастали. Тогда уж наверняка не дошел бы счет убитых до тридцати трех человек!