Следователь по особо секретным делам

– Письменное подтверждение? – съехидничал Самсон.
Но Абашидзе его будто и не услышал.
– Во-вторых, – продолжал он, – я хотел узнать от вас, что Скрябин думает обо всем этом деле. А, в-третьих, я собирался вам кое-что предложить. Собственно, на этом я и основывал свое во-первых и во-вторых. Надеялся, вы станете со мной сотрудничать, когда поймете, что у меня имеется.
– И ты, гнида, – задушевно произнес Самсон, – решил, что уговоришь меня продать товарища Скрябина? Думал, что я на твою сторону переметнусь? Я не знаю, что там у тебя есть, но половины зубов у тебя сейчас точно не будет!
Он бросил прямо на пол недоеденный бутерброд и сжал в кулак левую руку – свободную от пистолета. Но тут заговорил старик-вахтер:
– Может, Самсон Иванович, вы повремените зубы ему выбивать? Мне вот очень интересно послушать, что он скажет. А вам – разве нет?
Абашидзе глядел, не отводя глаз, даже не на пистолет – на здоровенный кулак Давыденко. И теперь поспешно произнес:
– Я не планировал требовать от вас предательства! Но мне нужно знать, что Скрябин собирается предпринять в отношении моей жены Веры. А предложить я вам хотел – полное снятие с вас всех обвинений. Я точно знаю, кто убил вокзального носильщика – Иевлева. Поскольку видел, кто положил на ваш стол тот злополучный список – где упоминались перчатки, в которых было совершено преступление. Причём субъект, который его положил – он заметил, что я за ним наблюдаю! Но, по счастью, даже в «Ярополке» я не у всех застреваю в памяти.
8
Тетеньку, которая встретила Скрябина и Кедрова у дверей детского дома, звали Зинаидой Игнатьевной. И в должности завхоза она состояла при детдоме с самого его основания. Так что для сотрудников НКВД она явила собой настоящий кладезь информации.
Зинаида Игнатьевна пригласила Скрябина и Кедрова войти, но повела не в актовый зал и не в столовую, пустовавшие по случаю летних каникул, а в свою собственную крохотную квартирку, расположенную в пристройке на первом этаже.
– Меня еще Иван Севостьянович здесь поселил, – с гордостью сказала женщина. – Это – мое собственное жилье!
На крохотной кухоньке она заварила для них крепкий чай и, не слушая их протестов, усадила за стол. И только после того, как они выпили по две чашки чаю с домашним клубничным пирогом, она принялась рассказывать.
В этот детский дом с самого начала отправляли настрадавшихся деток: тех, чьи родители угодили за решетку, а то и вовсе – были расстреляны. И покойный ныне директор, чтобы у его воспитанников не оставалось на всю жизнь клеймо, менял им всем фамилии при поступлении в детдом.
– Причем, – говорила добрейшая тетенька, подливая чаю Скрябину и Кедрову, – всегда поступал одинаково. Отпускал деток погулять по нашему парку, а потом спрашивал их, какая сказочная фигура им больше остальных приглянулась. И те, к примеру, кому понравились рыбак с золотой рыбкой в неводе, становились потом Рыбаковыми или Рыбкиными. Те, кому приглянулся Иван-Царевич на сером волке – Ивановыми или Волковыми. Кому Баба-Яга – такие тоже находились! – делались Бабиными или Бабкиными…
– Да, да, мы поняли, – в нетерпении перебил её Скрябин. – Но что же произошло с вашим архивом? Ведь в нем, надо полагать, сохранялись сведения о присвоении всех этих псевдонимов?
При этом его вопросе Зинаида Игнатьевна совсем уж пригорюнилась.
– В начале прошлого февраля, – проговорила она, – морозы стояли трескучие – да вы и сами помните, наверное. Мы и печи топили, и ставили кое-где буржуйки. Они еще со времен революции тут остались, когда дров на большие печи не хватало… А Иван Севостьянович – он частенько работал по вечерам в своей мастерской: вырезал из дерева новые статуи. Никто и не понял, когда именно начался пожар… Ну, а мастерская его находилась в том же самом флигеле, где располагался архив…
Скрябин представил себе это в деталях: как вспыхивают от печной искры сосновые стружки, как жарко пылают незавершенные скульптуры, как директор пытается их тушить – вместо того чтобы спасаться самому. И как потом пламя начинает свое гурманское пиршество в архиве – среди центнеров старой бумаги.
 
– Детки, что постарше, кинулись пожар тушить, – говорила между тем Зинаида Игнатьевна. – Да и пожарная команда прибыла – я её сразу же по телефону вызвала. Но даже тела Ивана Севостьяновича не нашли – всё в один ком спеклось.
– Следы поджога? – быстро спросил Скрябин.
– Да что вы! – тетенька даже руками на него замахала. – Кто бы стал нашего директора поджигать? Деткам он был – роднее, чем отец для многих из них. Как все на его похоронах плакали! – Она и сама, не удержавшись, снова всхлипнула. – И ведь хоронить-то нам пришлось гроб, куда мы одного пепла с того пожарища насыпали. Но хоть в одном повезло: новым директором нам поставили нашего же выпускника – он пять лет назад педагогический институт окончил. Так что – он всё сохранил так, как и при Иване Севостьяновиче было.
Надо полагать, она подразумевала: не стал устраивать никакие кадровые перестановки. Равно как и убирать из парка деревянные скульптуры.
– Можете показать нам, где произошел пожар? – спросил Николай.
И Зинаида Игнатьевна вывела их из здания, а затем повела в ту часть парка, где стволы сосен стояли не медно-красные и веселые, а закопченные и сумрачные.
9
Самсона признание Отара Абашидзе возмутило больше, чем пистолет, направленный давеча ему в живот.
– И вы столько времени об этом помалкивали? – Со злости он врезал кулаком – не по физиономии коллеги, а всего лишь по столу, у которого при этом со слышимым хрустом подломилась одна из ножек.
Старичок-вахтер укоризненно произнес:
– Самсон Иванович! Зачем же столы-то ломать?
– Я вам не Чапаев, – пробурчал Давыденко.
Но воспоминание о любимом фильме всё же помогло: он слегка охолонул. А сам Абашидзе этого выплеска ярости словно бы и не заметил – спокойно пожал плечами. И проговорил – как ни в чем не бывало:
– Ну, я вас невинным ягненком отнюдь не считал. И думал, вообразите себе, что это вы убили Татьяну Рябинину – по наущению Данилова. Или потому, что он вас подкупил. Наш Святослав Сергеевич в последнее время сорил деньгами. И я теперь понимаю, почему.
– Что – он сберкассу грабанул? – осклабился Давыденко.
– Да нет, – Абашидзе даже не улыбнулся, – у него не было в том никакой нужды.
10
На пепелище и вправду мало что уцелело. Дворянская усадьба, ставшая затем детдомом, походила на многие строения, возведенные в Москве после пожара 1812 года: её выстроили из бревен, которые снаружи обшили досками, обмазали гипсом и «загримировали» под камень. Однако огонь этот обман распознал и разоблачил: на месте флигеля бывшей усадьбы выступал из земли почерневший бревенчатый остов. Его так и не разобрали за минувшие полгода.
– Вот здесь-то и нашел наш Иван Севостьянович свою смерть. – Сотрудница детдома больше всхлипывать не стала, но в голосе её зазвенело почти что благоговение, и она прибавила – невзирая на присутствие сотрудников НКВД: – Царство ему Небесное! Святой был человек, таких уж больше не будет.
«Наверняка, – подумал Скрябин, – она все эти годы была тайно влюблена в него. А он об этом и не подозревал».
– А вы-то, – спросил у Зинаиды Игнатьевны Миша, – не помните, какие фамилии директор давал прибывавшим сюда детям? Ну, может, хоть самым знаменитым? Вот, к примеру…
Он явно хотел задать вопрос о чадах Василия и Софьи Комаровых. Но тут Николай издал потрясенный возглас. И Миша с Зинаидой Игнатьевной как по команде повернулись к нему, а затем проследили направление его взгляда.
Возле сгоревшего флигеля тоже располагалась обширная группа деревянных скульптур. Некоторые из них порядком обуглились, другие – пострадали при тушении пожара, но всё равно – распознать, кого они изображали, не составляло ни малейшего труда. Слишком уж известные это были персонажи.
Скульптурная композиция состояла из двух отдельных частей. Слева огромный деревянный человек в камзоле восемнадцатого века лежал на земле, удерживаемый веревками из толстой проволоки. А подле него и прямо поверх его фигуры: на груди, на животе и на его голове, украшенной треуголкой, – угнездились мелкие и назойливые, похожие на двуногих крыс, человечки. Справа же ситуация в деревянном мире сменилась на противоположную. Тот же господин в камзоле и треуголке сам теперь представал маленьким – размером с прежних своих истязателей. А рядом с ним стояли гиганты: дама и кавалер, согнувшиеся пополам и наставлявшие на него деревянные лорнеты, в которые вставили самые настоящие стеклышки.