Ровно год

Ощутив, как ногти вонзаются в ладони, Лео понимает, что ее руки сами собой сжались в кулаки.
— Нет! Ты двигаешься дальше, Ист! Вперед. Это как…
— Не указывай мне, что я должен чувствовать, Лео.
— Ты должен подать документы!
— Знаешь что? — Ист тоже вскакивает. — Ничего я не должен, ясно? И уж тем более я не обязан поступать по-твоему и делать что-то только потому, что Нина этого уже не может!
Злые слова бьют Лео наотмашь, но она даже не морщится.
— Ты прав! — кричит она. — Нина уже не может, зато ты можешь! Я-то думала, ты сам этого хочешь!
— Все, чего я хочу, — шипит Ист, — это перестать по ночам видеть во сне искореженное тело Нины на дороге и рядом с ней — тебя, Лео! Черт, я же думал, что вы обе… что ты… — Он судорожно хватает ртом воздух и прежде, чем прячет руки в карман худи, Лео успевает заметить, как они трясутся. — Мне так ее не хватает! Я не могу просто взять и заняться тем, что мы планировали делать вдвоем, ведь я только и буду думать, что делаю это в одиночку! Тогда, после вечеринки, ты сама сказала, что я — единственный, кто все помнит, — продолжает Ист. — Но я не знаю, что хуже — помнить или не помнить. Мне так тоскливо быть единственным в мире человеком, в чьей памяти сохранился этот момент. — Ист сдергивает с головы капюшон, следом — бейсболку, приглаживает волосы, а затем, кряхтя, натягивает бейсболку обратно. — Все, чего я хочу, — это уехать и в то же время никуда не уезжать, и это полный отстой.
Лео часто дышит, как будто это она сейчас кричала. Пожилые супруги, которые прогуливаются по парку, беспокойно поглядывают в их сторону.
— Ну, прости, что разочаровала, — желчно бросает она. — Прости, что у меня, на хрен, непорядок с мозгами и я не могу вспомнить самые страшные минуты в моей жизни.
— Стой, что? Лео, мы же об этом говорили! — снова кричит Ист. — Это несправедливо!
— Да, несправедливо! — в ответ кричит Лео. — С той ночи вообще все несправедливо, и от того, что ты никуда не уедешь, лучше не станет!
— Ладно, допустим. Ну, а ты сама чем занята? Безвылазно сидишь дома и скроллишь Нинин телефон?
— Я не сижу дома «безвылазно»! — возмущается Лео, и, ох, старики на парковой дорожке встревожены уже всерьез, да и мамочки на игровой площадке тоже начинают на них коситься. Если подумать, парк — все-таки не лучшее место для этого разговора. — Я выхожу! Забыл рождественскую вечеринку? С которой мне тебя пришлось вытаскивать? Ту самую, куда ты мне советовал не ходить, помнишь?
Щеки Иста вспыхивают алым, кончики ушей становятся густо-малиновыми.
— Я говорил, что…
— Нина уже никогда не осуществит никаких планов! Никогда, Ист!
— Да без тебя знаю!!
— Но ты-то жив, ты столько всего можешь сделать, ты можешь все, а вместо этого сидишь сложа руки? Господи, как тупо! — Лео гневно топает ногой, хоть и понимает, что выглядит как трехлетка. — Нина не хотела бы этого от тебя услышать. Она бы… она бы рассердилась. Ты бы ее разочаровал.
Одна из мамочек на площадке делает несколько робких шагов в их сторону, напоминая оленя, который вот-вот угодит в расставленную охотником ловушку. Спасайся, мысленно говорит ей Лео.
— Лео. — Ист стоит так близко, что она чувствует аромат геля для стирки, которым пахнет его рубашка. — Прекрати. Блин, ты меня просто раздавишь. Я не могу одновременно держать вас обеих.
Лео плачет.
— Да пошел ты… — всхлипывает она. — Больно тебе, да? А мне, по-твоему, не больно? Я просила тебя только об одном, но ты мне этого не дал! Не захотел помочь мне вспомнить! А теперь еще отказываешься от того, чего так хотела бы Нина. Ты… ты все портишь! — Лео ненавидит себя за эти слова, ведь на самом деле она ничего такого не думает. Она хочет обнять Иста и держаться за него — свою единственную опору, но, кажется, мир между ними разлетелся на кусочки и часть из них потеряна, словно в огромном пазле, который уже не собрать.
— Эй, у вас все хорошо? — интересуется мамочка, и Лео на пару с Истом показывают ей поднятые вверх большие пальцы, хотя лица у обоих мокры от слез. Мамочку их жест убеждает не слишком.
 
— Я иду домой, — заявляет Лео. — А ты можешь оставаться здесь или отправляться куда угодно. Все, я пас.
— Лео.
— Ты растрачиваешь жизнь зазря! — кричит она, почти не отдавая себе отчета. Голова у нее тяжелая и одновременно какая-то пустая.
Домой она приходит, вымокнув насквозь: небеса таки снова разразились дождем. Мама хлопочет на кухне — наводит порядок в холодильнике, чистит контейнеры, громоздящиеся на столе. Подняв глаза от ящика для овощей, она спрашивает:
— Что случилось?
— Зонтик забыла, — бурчит Лео и ныряет в постирочную за полотенцем.
— Иста видела? — вслед кричит мама, и Лео замирает. Как лучше ответить?
— Да, — наконец выдавливает она.
— Сегодня мне звонил его отец. — Мама, словно в доказательство, демонстрирует мобильник. — Сказал, что пришел с работы, а Иста нет дома. Ушел и записки не оставил, и телефон у него выключен.
— Наверное, просто разрядился, — говорит Лео.
— Ты в курсе, что Ист не подал документы ни в один колледж? Его отец только вчера об этом узнал. Он серьезно волнуется за сына. — Мама достает из холодильника пластиковый контейнер и испытующе смотрит на Лео. — Когда у нас были эти спагетти с фрикадельками? — бормочет она себе под нос, отправляет содержимое контейнера в мусорное ведро, потом оглядывается на Лео и испуганно округляет глаза: — Солнышко, ты чего плачешь?
  
24 декабря, 22:17. 129 дней после аварии
 
Лео не представляла, как в этом году пройдет Сочельник. Нет, она понимала, что все будет, мягко говоря, не так, как раньше, но вот приезда пожарной бригады точно не ожидала.
Закопченный камин и окутанная дымом гостиная огнеборцев не впечатляют. Денвер встречает толпу у парадной двери, отчаянно виляя хвостом и всем задом. Лео подхватывает песика на руки, пожарные осматривают гостиную. Если кто и замечает следы того, что горело в камине, то никак это не комментирует.
— Простите, простите, — твердит мама. — Я просто забыла открыть дымоход. Мне так неловко, что вам пришлось ехать на вызов в Сочельник.
Лео невольно думает, что, случись это год назад, они непременно предложили бы пожарным печенье, горячее какао или что-то подобное. Так у них было заведено, когда они отмечали Рождество с мамой: печенье, какао и новенькие пижамы для Лео и Нины, два одинаковых комплекта, которые сестры частенько носили до глубокой весны, пускай даже сезон одежды с праздничной символикой давно закончился. А еще каждый год они фотографировались у камина. Эти фото не вешали в рамочках на стену и не пересматривали каждый день, но Лео знала, что все они бережно хранятся в одном альбоме, начиная с самой первой, той, где Лео еще безволосый младенец, а Нина, сияя улыбкой на камеру, держит свою растопырившуюся младшую сестренку на руках.
В этом году о пижамах не вспоминали. Перед камином не фотографировались. Какао не варили, печенье не пекли. А сейчас их камин осматривают трое пожарных в светоотражающих комбинезонах.
— Такое каждый год случается, — обращается один из них к маме. — Вы уверены, что не надышались дымом?
Лео и мама синхронно качают головой, Денвер энергично виляет задней частью туловища, дожидаясь, когда его почешут за ушами. Несколько минут спустя, когда пожарная бригада покидает дом, его терпение вознаграждено. Слава богу, машина уезжает без мигалок и сирены, от воя которой у Лео до сих пор сводит зубы и все тело застыло в напряженном ожидании какой-то уже свершившейся катастрофы.
После того как пожарные уехали и мама, натянув свитер, вышла на лужайку и успокоила встревоженных соседей — все в порядке, ничего страшного, просто забился дурацкий дымоход, — они с Лео стоят в прихожей и смотрят друг на друга. Дымом они не надышались, но в доме до сих пор воняет, словно вблизи костровища в разгар туристического сезона.