Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить (СИ)

Максим ушел вечером, когда она захотела спать, помог ей перебраться на кровать и бережно укрыл одеялом.
На следующий день все так же раскалывалась голова, и болело тело, во рту пересохло. Губы потрескались. Но самое страшное, все так же разрывалось сердце, а мозг сжигали ненависть и стыд за свое унижение. Как больно и страшно было думать о том, что случилось, но не думать она не могла, как ни хотела. Нет, так можно сойти с ума. Надо что-то делать. И выпить нечего. Только боржоми и пепси. Чтобы чем-то себя занять, она принялась за стирку. Стиральной машины у них не было, и Таня стирала на руках. Она энергично терла белье, с ожесточением выкручивая его, ей нельзя было останавливаться ни на секунду, чтобы не было времени думать. Развесив над ванной белье, она стала убирать квартиру. Потом мыть окна. Лишь бы ни о чем не думать. Не думать! В третьем часу позвонили. Она вздрогнула. Потом бросила тряпку в ведро и пошла открывать дверь. Это была Люда, за руку она держала дочку. Таня не знала, радоваться ли, что это не Максим, или огорчаться, что пришла подруга. Она не хотела никого видеть.
— Привет, Танюша!
— Привет, заходите.
— Что Ольга приезжает? — спросила Люда, проходя в комнату.
— Нет.
— Смотрю, ты тут уборку затеяла. А что вчера не зашла, как договаривались?
— Заболела. Отравилась, наверное.
— Ты такая бледная, и вид измученный. Тогда зачем ты уборку устроила, если болеешь? — Люда показала на открытое окно с ведром на подоконнике. — Тебе же надо лечиться.
— Да я вчера отлежалась. Сегодня вроде ничего.
— Мама, я хочу пить, — сказала Анжела.
— Подожди, сейчас, — не оборачиваясь к дочке, сказала Люда, и снова спросила, — Ольга-то когда приедет?
— Оля не приедет.
— Как?
— Мама, я хочу пить!
— Я пойду ее напою.
Таня повела девочку на кухню.
— Давай я сделаю тебе морс из смородины.
Таня открыла холодильник, чтобы взять банку с протертой черной смородиной. Ребенок увидел бутылки с «Пепси», которые принес вчера Максим.
— Я люблю газировку, — скромно сказало дитя.
— Она холодная, Анжела.
— Я люблю холодную газировку, — еще более скромно подтвердил своё пристрастие чадо.
Таня совсем забыла про эти бутылки, она вообще не хотела их даже трогать, потому что их принес Максим. Но отказать ребенку было трудно. Тем более что этим она ничего не докажет ему. Особенно, после того как выхлестала почти полную бутылку водки, что он принес с Прохой.
— Люда, ей можно дать пепси из холодильника? — крикнула Таня.
Услышав утвердительный ответ, она уже без колебаний взяла одну бутылочку. Таня не нашла консервный нож в ящике стола, и стала искать его в глубине стола на полке. Она отыскала нож — вчера с похмелья она, собирая вещи с пола, рассовала их не по своим местам. Довольная, она резко поднялась и сильно ударилась головой о металлическую ручку ящика стола.
— С-с-с-с! — со свистом втянула она в себя воздух и схватилась за ушибленное место.
Как больно! Слезы выступили на глазах. Мало ей страданий, так еще нужно было получить там, где и так уже есть шишка. Она захлопнула дверцу и швырнула нож на столешницу, все еще держась рукой за голову. Анжела с сочувствием заглянула ей в глаза.
— Тебе больно?
— Да.
— Ты плачешь?
— Нет.
— Злишься?
— Нет. Мне просто грустно.
Анжела живо соскочила со стула, на котором устроилась, ожидая напиток, и упершись ручками в дверцу стола, стукнулась об нее лбом.
— Смотри, я тоже ударилась, но я же не загрустяю! — сказала она.
— Золотой ты мой рыбенок, — Таня подхватила девочку на руки и поцеловала. — Не нужно биться головой об стену — бесполезно.
— А я же об стол, — весело крикнула Анжела.
На кухню пришла Люда, ей надоело сидеть одной в комнате. Таня поставила ребенка на пол.
— Будешь пить? — спросила она Люды.
— Откуда «Пепси», где купила?
— Там уже нет.
— Тогда наливай.
Таня разлила гостьям напиток.
— А себе? — спросила Люда.
— Мне пока лучше воздержаться от газированной воды.
— Ну да, конечно. А мы тебе пирожков принесли, вчера напекли, с картошкой, капустой и курагой. Тебе можно?
Таня пожала плечами.
— Анжела, принеси мне сумку из комнаты, — попросила мать, — сейчас положим их в холодильник, а вечером поешь. Тань, я ничего не поняла про Ольгу. Ей же, как и тебе, в августе на работу выходить — практику вести.
Таня пересказала содержимое Олиного письма.
— Это даже к лучшему, что Ольга решила бросить школу, — заключила Люда.
— Да, конечно, — кивнула Таня, вспомнив, как решимость Ольги начать новую жизнь в школе, разбилась о равнодушие учеников и собственное же нетерпение. Она желала видеть результаты своих усилий уже завтра, а лучше — сегодня.
— Школа все-таки не для нее, — продолжала Люда. — Зачем терять еще два года. Жаль, конечно, что ее не уволили по-хорошему. На госпредприятии она без трудовой вряд ли устроится.
— Но как же ее могли уволить, если она не отработала три года?
— Все могли, если бы захотели. Только не в этом гадюшнике. Ты этого, наверное, еще не поняла, но скоро увидишь, куда попала. И наша школа ничем не отличается от других, везде такая же грызня. Видимо играет роль специфика профессии. Ведь все привыкли руководить, командовать. И к тому же от учителя требуется непогрешимость еще в моральном отношении. Воспитывая других, он должен быть чист как стеклышко. Стоит кому-то оступится — заклюют.
Анжела давно ушла в комнату, Таня дала ей бумагу и карандаши для рисования, а девушки долго еще сидели на кухне. Людмила что-то сегодня разговорилась. А Таня, внимая ей, все время прислушивалась к себе, может хоть на минуту отпустит боль, выйдет заноза из сердца, но тщетно. Таня молила, чтобы Людмила скорей ушла. Она боялась, что может прийти Максим, и Люда с ним встретится. Никогда, никому она не расскажет, что с ней произошло — это ее стыд, ее позор, ее боль, ее тайна. Как ни тяжело ей было одной наедине со своими мыслями, рядом с людьми было еще хуже. Делать вид, что ей интересно, о чем они говорят, чем живут, в то время, когда просто тяжело их видеть, потому что у них все хорошо.
Наконец Людмила собралась уходить. Таня проводила гостей и продолжила свою работу. Она домыла окна, почистила раковину, унитаз, вымыла полы и под вечер устала так, что не было никаких сомнений, что она уснет сразу же, как только прикоснется к подушке. За весь день она съела один пирожок, и, не поужинав, легла спать в начале десятого.
Засыпая, она вспомнила, что у нее не заперта входная дверь — уже вечером она выходила выбрасывать мусор в контейнер во дворе, и оставила замок на предохранителе, потому что не брала ключ. А, вернувшись назад, забыла опустить «собачку» на замке. «Бог с ним, с замком», — вяло подумала Таня. Она медленно погружалась в спасительный сон, и вдруг словно разбилась о твердое дно глубокого колодца — это звонок в дверь заставил бешено стучать ее сердце. Пока она выкарабкивалась из темного колодца подсознания, снова позвонили. «Я уже сплю, — сказала она себе, — открывать не буду». В дверь продолжали звонить. «Ну что за люди! Ведь открыто же!» Она продолжала лежать. «Я сплю. Если кто-то сильно хочет попасть сюда, ему достаточно просто толкнуть дверь. А еще у некоторых есть шпильки». Звонки не прекращались. «Неужели придется вставать?» — морщилась Таня. «Ладно, пусть позвонят еще пять раз, и если не уйдут, то пойду открывать». До пяти сосчитать не удалось. Звонок верещал непрерывно — гость не убирал палец с кнопки. Но как только Таня собралась вставать, наступила тишина. А потом дверь с шумом распахнулась, и кто-то влетел в квартиру, видимо, рассчитывая высадить дверь плечом. Таня прыснула в подушку — жаль, она не видела выражения лица гостя. Удивительно, что она еще не потеряла способность смеяться.
В комнату вошел обеспокоенный Максим. Подойдя к кровати, он спросил:
— Что случилось? Что с тобой?