Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить (СИ)
Несомненно, Максим привлекал всё внимание к себе, хоть и был ниже Саши и не так разговорчив. Высокий гладкий лоб, черные прямые брови, тонкий нос, ледяные серые глаза, черствый рот — всё было безукоризненно мужественно в правильном овале лица. И только пушистые густые ресницы не соответствовали надменному взгляду, смягчая его холодный огонь. Прямые волосы пепельного цвета были по-модному коротко подстрижены, придавая общему виду завершенность, отточенность. Но Татьяну эта почти совершенная красота отталкивала, она словно боялась поверить ей, где-то прячется в нем червоточина, должна быть гнильца.
Наверное, вся беда в том, думала Татьяна, что они с Олей своим пренебрежительным отказом уязвили самолюбие ребят, теперь те стараются доказать им, а прежде всего себе, что и в этот раз будет так, как они решили. Но неужели она первая, кто отверг ухаживания Максима? Похоже, он добивался её взаимности не потому, что ему нравилась молодая учительница, а потому что он не привык проигрывать. Удовлетворившись, он быстро бы её бросил, как ребенок бросает, разобрав, дорогую игрушку, которую так слезно выпрашивал у родителей. Но она — не игрушка, которую можно сломать. По характеру она мягкий и уступчивый человек. Но уступчивость её была небезгранична. И если пытались, как ей казалось, сокрушить её гордость, в ней просыпалось упрямство, и тогда Татьяна не узнавала себя. Чаще это происходило в таких ситуациях, когда, трезво рассуждая, гордость надо было прятать в карман.
Татьяна вышла из школы одна, Ольга ушла домой много раньше. Сегодня у Тани было шесть уроков, а потом она ещё осталась в учительской заполнить отчет. Несмотря на яркое солнце, было холодно из-за сильного северного ветра. Таня зябко поежилась, зачарованно глядя на ветви тополей, плавающие в зеленоватой дымке крошечных клейких листочков. «Только пятое мая, а листья уже распустились. В Нижневартовске в это время все деревья ещё голые», — вспомнила Таня свой город. Она быстро пошла к воротам школьного двора — мерзнуть не хотелось. Сзади неё громко хлопнула дверь и мимо неё с криками пронеслась ватага мальчишек, не замечающих ни ясного солнца, ни дымчато-зеленых деревьев.
Школа находилась в тихом переулке, куда лишь изредка заезжали автомобили. Таня вышла за ворота. В кармане дороги, напротив школы, стояли две машины. Зеленые «Жигули» она знала — за Антониной Сергеевной Слинковой, самой элегантной женщиной школы, заехал муж. Вторую машину, белую «Волгу», Таня ни разу здесь не видела. Она опустила голову, пряча лицо от ветра, и стала переходить дорогу, не глядя по сторонам, уверенная, что дорога пуста.
Когда она поравнялась с «Волгой», её передняя дверца открылась. Рука, открывшая дверь, показалась ей знакомой, вернее не сама рука, а рукав костюма хозяина руки. Такой модный костюм из варёной джинсовки она видела только у Максима.
— Привет, — Максим повернулся к ней, но из машины не вышел.
— Здравствуй, — откликнулась Таня.
Таня оценивающе посмотрела на Максима и его машину. Она просто физически ощутила, как её отношение к нему меняется.
Вопреки крылатой фразе Ильфа и Петрова, автомобиль в нашей стране для многих является, и ещё долго будет являться роскошью. И когда такой молодой парень сидит за рулём «Волги», это невольно вызывает любопытство и уважение. У Тани тоже зашевелились эти чувства. Она считала Максима просто красивым парнем, уставшим от побед над ровесницами. Спокойную властность, таящуюся в его сильном голосе, уверенных движениях, твердой походке, она считала следствием избалованности, как родителями, так и слабым полом. И она с небрежной лёгкостью отвергала его грубоватые попытки сближения. Как многие девочки, Таня с детства мысленно рисовала образ своего будущего избранника. Он не должен быть красивым, по крайней мере, не внешние данные будут главным его достоинством. Но его она бы узнала сразу, потому что верила в любовь с первого взгляда, и считала, что если в первую минуту любовь не станет владычицей их сердец, то не станет никогда. Она донесла свои романтические представления до 22 лет, хотя жизнь пока её только разочаровывала. Стоило ей сблизиться с каким-нибудь парнем, который ей очень нравился, как она словно трезвела. Все недостатки, несовершенства её друга словно выпячивались, становились выпуклыми, отчетливыми, как будто она видела его другими глазами. В ней словно поселялся внутренний оценщик, который скрупулезно взвешивал все его поступки, движения, порывы и выставлял отметки, увы, отрицательные. Ей хотелось гордиться своим другом, восхищаться им, но у неё не получалось. Влюбленность проходила, и отношения постепенно затухали, а потом и прекращались сами собой. А через некоторое время она снова видела в нём хорошего милого парня, и даже слегка ревновала, если он встречался с другой. Она так и не сумела довести ни одного своего романа до более интимных отношений, чем поцелуи.
— Садись, подвезу, — предложил Максим.
Она не могла вот так с ходу запрыгнуть в его машину. Наверняка, он на это и рассчитывал, что она «купится», увидев его автомобиль. Но если Максим ей не нравился сам по себе, то автомобиль вряд ли здесь поможет.
— Я тебя отвезу куда нужно, — сказал Максим. — Я специально тебя жду. Поговорить надо.
— О, какая честь! — вскликнула Таня. — За мной ещё никто специально не заезжал.
— А не специально? — поинтересовался Максим.
— По правде, говоря, тоже.
— Тогда садись.
— Нет, Максим, я не хочу. Чао.
— Ах, какие мы гордые! — восхитился Максим и, заметив, что она собралась уходить, ловко выскочил из машины.
— Подожди, ты боишься что ли? — он схватил её сзади за руку.
Таня повернулась к Максиму. Ветер растрепал её отросшую чёлку, длинные волосы лезли в глаза, мешая смотреть. Максим несильно сжимал её запястье.
— Отпусти, — она потянула свою руку, пытаясь освободиться.
Максим сжал пальцы крепче.
— Да не бойся ты, ничего я тебе не сделаю.
Таня уже злилась, и сильнее вырывала свою руку. Дурак, её можно было уговорить по-хорошему, но если начинают применять силу, она становится упрямой.
— Послушай, а ты не ошибся? Тебе, похоже, нужна другая девица, которая клюнет на твой автомобиль. И не надо будет руки выкручивать, она сама впорхнет к тебе в салон. А мне твои дешёвые приемчики претят.
— Ну, извини, забыл, что ты у нас особа романтическая, презираешь всё материальное. В следующий раз приеду на велосипеде, подвезу тебя на раме, или на багажнике, как хочешь. Очень романтично.
— Максим, дело не в этом. Просто мне с тобой не интересно.
— А у меня к тебе как раз очень интересный разговор. Но если ты так хочешь, поговорим здесь, на виду у всей школы. Но я не отпущу тебя, пока не скажу всё.
Максим перехватил её запястье другой рукой, он встал прямо напротив неё. Таня вновь услышала голоса детей, выбежавших за ворота школы. В соседней машине водитель, возможно, видит их борьбу через стекло «Волги». И вот-вот должна появиться Антонина. Нет необходимости вырываться и убегать у всей школы на глазах, достаточно того, что видел муж Слинковой. Чего ей бояться, это же смешно. Мальчик хочет объясниться в любви, что ж придётся его разочаровать.
— Ну, хорошо. Надеюсь, что этот разговор не затянется надолго, а то я терпеть не могу серьезных разговоров, — миролюбиво произнесла Таня.
— А это зависит от тебя.
Максим разжал свои пальцы, но не сразу отпустил руку, а подержал на своей ладони.
— Какие тонкие руки, как прутики, — сказал он и опустил свою руку.
Он обошёл машину, открыл переднюю дверцу. Таня прошла за ним, села в салон, дверца захлопнулась. Внутри было накурено, тепло и чисто. Она посмотрела на соседнюю машину, муж Слинковой сидел прямо и не смотрел в их сторону. Максим сел в машину, включил зажигание.
— Куда тебя подвезти? — спросил он.
— К «Чайке», — Таня назвала ближайший к дому магазин.
Когда они медленно выезжали на дорогу, Татьяна поймала любопытный взгляд Антонины Сергеевны, спешащей к своей машине.