Жестокие клятвы (ЛП)
Он симпатичный, надо отдать ей должное. С живыми карими глазами, полными губами и грудью, которую можно было бы увидеть на обложках журналов, мальчик, несомненно, привлекателен. На нем нет ничего, кроме пары обтягивающих белых трусов, сквозь которые отчетливо видна его эрекция. Ему не может быть больше восемнадцати.
Я медленно закрываю дверцу шкафа. Затем поворачиваюсь к Лили. Она стоит, скрестив руки на груди, поджав губы, округлив плечи. Если бы у нее был хвост, он был бы зажат у нее между ног.
Я тихо говорю: — Ты знаешь, что произойдет, если твой отец узнает об этом. — Она не утруждает себя неуклюжими опровержениями, а просто кивает. Но это должно быть сказано вслух. Вещи приобретают определенный вес, когда их произносят.
— Он убьет его, Лили. Кем бы он ни был, мальчик, стоящий в этом шкафу, умрет. Медленно. Мучительно. И, скорее всего, тебя заставят наблюдать.
Глаза Лили наполняются слезами. Она снова кивает, тяжело сглатывая, ее лицо искажено страданием. Она шепчет: — Я знаю.
Мое сердце разрывается из-за нее. Она дура. Молодая, безрассудная дура, но я ее полностью понимаю. Когда-то я тоже была молодой. Когда-то у меня тоже были мечты. У меня были потребности и желания, а также широко открытое будущее, которое простиралось передо мной, как золотая, мерцающая мечта. Пока все прекрасные мечты не были разрушены холодной, убивающей тяжестью обручального кольца.
Я заключаю ее в объятия, притягивая ближе обнимая за плечи.
— Я не знаю, как ты затащила его сюда, — шепчу я ей на ухо, — но убедись, что тебя никто не увидит, когда будешь вытаскивать его. Я могу выиграть тебе десять минут, может, пятнадцать, но не больше. Встретимся в кабинете твоего отца. Надень свое голубое платье, то, что с жемчужными пуговицами. Улыбайся и выгляди мило. Позволь мне позаботиться об остальном. Договорились? — Кивая, она шмыгает носом.
— Договорились. Спасибо тебе, zia.
Услышав голоса, доносящиеся снизу со двора, я отпускаю Лили и спешу к окнам спальни. Отодвигаю занавеску и выглядываю наружу.
Внизу, на кольцевой подъездной дорожке, перед фонтаном припаркован блестящий черный Escalade. Двое вооруженных охранников моего брата стоят в нескольких футах от мужчины, которого я не узнаю. Он крупный, с бочкообразной грудью, крупнее обоих охранников, но у него дружелюбная улыбка и манеры. Одетый в черный костюм и блестящие черные оксфорды, он обладает внушительной фигурой.
Охранники и мужчина продолжают разговаривать. Один из охранников обыскивает его, ища оружие, затем все трое кивают. Охранники отступают, водитель обходит машину и открывает пассажирскую дверь, и из машины выходит еще один мужчина, одетый в черное.
У меня перехватывает дыхание. Этот мужчина стройнее первого. Такой же высокий и широкоплечий, но не такой массивный. Квотербек защитника соперника. Его волосы темно-золотистого цвета. Они выглядят небрежно уложенными, как будто он провел по ним пальцами, а не расческой. Его борода более темного оттенка, ближе к бронзе, покрывает угловатую челюсть. В одной из его ноздрей продето маленькое металлическое кольцо.
Он невероятно красив. Наполовину аристократ, наполовину уличный боец, он излучает какую-то грубую силу, безошибочную даже с такого расстояния. Над воротником его накрахмаленной белой рубашки отчетливо видна татуировка в виде паутины.
Он поворачивает голову к окну и ловит мой пристальный взгляд. Наши глаза встречаются. Мое сердце замирает. И в этот момент я с мрачной уверенностью понимаю, что смотрю в глаза человеку, который разорвет мою семью в клочья.
2
ПАУК
Я успеваю лишь мельком увидеть женщину в окне, прежде чем занавески опускаются на место и она исчезает, но ее образ запечатлевается на моей сетчатке.
Темные волосы, красные губы, оливковая кожа. Черное платье с глубоким вырезом. Акры ложбины. И глаза, которые серебрились в лучах послеполуденного солнца, как монеты на дне колодца желаний.
Она не может быть Лилианой, девушкой, с которой я здесь познакомлюсь. Я видел ее фотографии. У нее милое, невинное лицо. Застенчивая, милая улыбка. Женщина в окне выглядит так, будто улыбнулась бы, только если бы ей пришлось перерезать тебе горло.
Помня о вооруженной охране, я говорю Кирану по-гэльски: — Я думал, мать девушки умерла? — Стоя рядом со мной, он прослеживает за моим взглядом и поднимает глаза на пустое окно. — Да. Почему ты спрашиваешь?
— Кто еще здесь живет?
Он пожимает плечами.
— Не знаю. Судя по размерам этого чертова заведения, вероятно, тысяча человек.
Насколько я знаю, она не прислуга. В ее сверкающих глазах не было и намека на рабство. Она больше походила на военачальника, собирающегося повести армию солдат в бой.
— Сюда, — говорит ближайший ко мне охранник. Он кивает в сторону арочного проема в кирпичной стене, который ведет с кольцевой подъездной дорожки во внутренний двор.
Отбрасывая мысль о загадочной женщине, я застегиваю пиджак и следую за охранником, который уводит нас с Кираном от машины. Другой охранник идет позади. Нас ведут через пышно озелененный внутренний двор к огромным резным дубовым дверям, по обе стороны от которых поднимаются мраморные колонны.
Главный дом возвышается над нами — три протяженных этажа из бежевого известняка с замысловатыми балюстрадами и ажурными железными балконами, увенчанными рядом статуями римских центурионов, взирающих на нас с выступа красной черепичной крыши.
Внутри главного фойе декор становится еще более вычурным. Обнаженные херувимы резвятся с волосатыми сатирами и лесными нимфами, на красочных фресках, на стенах. Вместо одной подвесной хрустальной люстры над головой здесь их три. Пол выложен черным мрамором, резная мебель из красного дерева отделана позолотой, а мои глаза начинают слезиться от калейдоскопа бликов витражей.
Себе под нос Киран говорит: — Иисус, Мария и Иосиф. Похоже, Либераче разбросал свой обед по всему этому чертову заведению.
Он прав. Это чертовски ужасно. Мне приходится заставлять себя не развернуться и не уйти.
А, мистер Куинн! — Я поворачиваюсь направо. К нам приближается мужчина с приветственно распростертыми руками.
Он подтянутый, среднего роста, ему где-то около сорока. Его темные волосы зачесаны назад с помощью помады. Одетый в темно-синий костюм в тонкую полоску, сшитый на заказ, светло-голубой галстук с бриллиантовой булавкой, массивные часы с бриллиантами и по золотому кольцу на мизинцах каждой руки, он излучает богатство, привилегированность и власть. Его одеколон достигает меня раньше, чем он сам. а улыбка ослепительна. Я ненавижу его с первого взгляда.
— Мистер Карузо, я полагаю. — Он хватает мою руку обеими руками и качает ею вверх-вниз, как политический кандидат, агитирующий за мой голос.
— Рад наконец-то познакомиться с вами. Добро пожаловать в мой дом.
— Спасибо. Я тоже рад познакомиться с вами.
Он не перестает улыбаться и пожимать мне руку. Еще десять секунд такого дерьма, и я сломаю ему эти шикарные зубы.
— Это мой коллега, мистер Бирн. — Я высвобождаю свою руку из мертвой хватки Карузо и делаю жест Кирану, который почтительно склоняет голову. — Сэр.
— Мистер Бирн, добро пожаловать. И, пожалуйста, вы оба, зовите меня Джанни. Я предпочитаю, чтобы мы все обращались по имени, а ты?
Я бы лучше облил себя кислотой, придурок.
Киран вежливо называет свое имя. Я ничего не говорю. Наступает неловкая пауза, пока Карузо ждет, но он понимает намек и предлагает нам удалиться в его кабинет, чтобы поговорить наедине.
После того, что кажется маршем смерти по километрам гулких коридоров, мы добираемся до кабинета. Он, вероятно, больше, чем юридическая библиотека в Нотр-Дам. Мы сидим напротив Карузо в паре кожаных кресел, таких неудобных, что, должно быть, их сконструировали садисты. Я не пробыл здесь и десяти минут, а уже жалею, что ввязался в это дело. Пока она не входит в дверь.