Другие времена, другая жизнь

— Ты безнадежен, — уступила она. — Ну ладно.
И что-то было в ее голосе, что сулило надежду на светлое будущее. Вот так, подумал Ярнебринг, проще пареной репы, надо только найти галстук, который она подарила ему на следующий день после знакомства.
Насчет ансамбля танго, он, конечно, выдумал, зато все остальное было правдой. Кому нужен оркестр, когда поет сердце, подумал Ярнебринг, накрывая ее маленькую руку своей огромной лапой.
— Бу… — начала она. Он прекрасно знал, что за этим последует, и не дал ей закончить фразу. Вместо этого он заграбастал ее вторую руку и примерил свою знаменитую волчью улыбку.
— Через несколько недель, — сказал он задумчиво, — ну да ты знаешь… ровно четыре года.
Что за бред, зачем я это говорю? Сказано же — не буди спящего сурка.
— Да. — Она серьезно кивнула и посмотрела ему в глаза.
— Я предлагаю уехать куда-нибудь, чтобы не было никаких родственников и приятелей, им интересно только выпить на халяву. Я бы пригласил только Ларса Мартина… А ты, наверное, Карин? Ведь она твоя лучшая подруга?
— Это что, предложение руки и сердца? — спросила она вслух, а про себя подумала: «Которое по счету?»
— М-м-м… разумеется, — кивнул Ярнебринг. У него было чувство, что в горле что-то мешает. — Я понимаю, звучит глупо… Ну да, это предложение.
— В таком случае я согласна, — еще раз кивнула она.
О шампанском они не подумали. Поехали к ней и прокрутили весь фильм их отношений в обратном направлении, до самого первого дня. Когда Ярнебринг наконец провалился в сон, у него было чувство, что за плотно задернутыми гардинами уже всходит солнце. Однако скорее всего это ему только показалось, потому что красная стрелочка на будильнике показывала три часа. Она лежала, прижавшись спиной и задом к его груди и животу. Как чайная ложечка с половником, подумал он с удовольствием… Так и должно быть в правильно устроенном мире: ее голова на его правой руке, он обнимает ее левой, а кисть мирно лежит на ее животе. И ему почудился запах кофе, свежевыжатого апельсинового сока и яичницы с беконом.
Все образуется, подумал он, засыпая. И никогда он не спал так сладко и спокойно, разве что когда был мальчиком, а летние каникулы только что начинались.
 
7
Суббота—воскресенье,
2–3 декабря 1989 года
Инспектор Анна Хольт, тридцати одного года, провела выходные со своим сыном Никласом — Нике — Хольтом, шести лет. Они катались на коньках в Королевском саду, ели вредную для здоровья пищу в «Макдоналдсе» на Норрландсгатан, купили Нике новую куртку, играли и валялись на диване.
— Вот так всегда должно быть, мама, — прошептал Нике в воскресенье в ожидании вечерней сказки.
Инспектор Эверт Бекстрём, сорока семи лет, проснулся в середине дня в состоянии тяжкого, даже по его меркам, похмелья. Виной тому, ясное дело, было чертово спиртное этого педрилы, которое он накануне в себя вылил. Сначала односолодовое виски, потом водка и коньяк, и все бы ничего, если бы он уже под утро не начал пробовать — больше из любопытства — содержимое неизвестных бутылок, спасенных им в чисто филантропических целях от Общественного фонда наследования.
Он спустился в ближайший магазин купить что-нибудь к завтраку, и в глаза ему бросились огромные заголовки вечерних газет: «Серийный убийца — сумасшедший». Речь в статье шла о том, что по городу бродит убийца-маньяк и вчера очередной, уже четвертый человек пал его жертвой.
Откуда они это берут? — подумал он вяло и вопреки своим привычкам купил газету.
Внимательно прочитав статью, он ясно увидел перед собой физиономию Фюлькинга и понял, что за выходные, перед тем как прийти на работу, ему следует принять ряд превентивных мер.
А Ярнебринг никаких газет не читал. Он и его будущая жена почти все время провели в постели, вставая разве что по острой необходимости, и, когда она закрыла за ним дверь в понедельник утром, он осознал, что давно не чувствовал себя так хорошо. На завтрак он получил только что сваренный кофе, стакан свежевыжатого апельсинового сока, горячую булку домашней выпечки с хрустящей коркой, салат и большую тарелку йогурта со свежими фруктами.
 
Надо рассказать Ларсу Мартину, подумал он, открывая дверь следственного отдела.
 
8
Понедельник, 4 декабря 1989 года
— Вы видели?! — воскликнул Бекстрём.
Он ворвался в кабинет Фюлькинга, размахивая вечерней газетой. Главная задача Бекстрёма была — не выпустить из рук инициативу, ведь кто успел, тот и съел… Ага, посадил я тебя в лужу, Фюлльскалле, с удовольствием подумал он, увидев, как скривилась физиономия Фюлькинга.
Фюлькинг уже видел, во всяком случае, на столе перед ним лежал этот же номер газеты, но он промолчал, сидел, уставившись на Бекстрёма. Его тяжелое лицо налилось кровью, на виске вздулась толстая, как объевшийся дождевой червь, вена.
Вот-вот пробки перегорят, с наслаждением подумал Бекстрём, однако вслух, естественно, ничего не сказал. Вместо этого он сморщился, изображая высшую степень озабоченности, и заговорил, придерживаясь тщательно продуманной линии.
— Сначала я решил, что это кто-то из следственной группы, — начал он. — Ты и сам знаешь, в расследовании занято много новых людей, нам о них ничего не известно… Но потом… — Он сокрушенно покачал круглой головой. — Когда я прочитал, начал сомневаться. — И он еще раз покачал головой, преданно глядя на шефа.
— А почему это ты вдруг начал сомневаться? — проворчал Фюлькинг, поглядев на него испытующе.
— Это было бы слишком глупо. Какой-то религиозный псих мотается по городу и мочит гомиков этим… что они там пишут, эти идиоты… самурайским мечом, потому что в детстве отец его пользовал… Их психолог там, в газетенке, утверждает, что да, такое возможно…
— Самурайский меч?
— Ну да, как у желтомазых… Мы-то знаем, что Эрикссона закололи самым обычным кухонным ножом, он сейчас у криминалистов.
Вот пока и все.
— Мне, к сожалению, надо бежать, — сказал Бекстрём. — Совещание следственной группы.
Фюлькинг проводил его пристальным взглядом, не проронив ни слова.
— Значит, так. — Бекстрём откинулся на стуле и обвел глазами следственную группу. — Начнем с Эрикссона. Что мы знаем о нем? Чем он занимался, пока не сыграл в ящик? Ярнебринг?
Не иначе как с ним что-то произошло, подумал Ярнебринг. Уж не вступил ли он в «Звенья»? [16]
— Кое-что мы накопали. — Ярнебринг достал исписанный от руки лист бумаги.
В четверг, 30 ноября, Эрикссон с утра был на конференции в САКО, здесь, в центре, однако по непонятным пока причинам ушел за десять минут до ланча. В три часа он вновь появился на работе, как раз к перерыву на кофе. Что он делал в это время, еще предстоит узнать. Пил кофе с несколькими сотрудниками примерно около получаса, потом ушел к себе в кабинет, закрыл дверь и, как свидетельствуют ближайшие сотрудники, занимался служебными делами — переворачивал бумаги, говорил по телефону, а может, посвятил себя какому-то другому занятию, не менее увлекательному. В общем, что он там делал, они не знают, зато знают точно, что без двадцати пяти шесть он с работы ушел. Это, во-первых, подтверждается штемпелем в карточке прихода и ухода, а во-вторых, сотрудник из соседнего кабинета видел, как он уходил.
За несколько минут до закрытия — они закрываются в шесть — он заскочил в Эстермальмсхаллен, купил кое-что из еды, но ничего такого, что позволяло бы сделать вывод, будто он ждет гостей. Нормальные покупки одинокого холостяка, постоянного клиента Эстермальмсхаллен. Затем, по-видимому, он направился прямо домой: спустился по Хюмлегордсгатан до угла Стюрегатан, пересек Хюмлегорден и Энгельбрехтсгатан, а дальше пошел по Карлавеген домой на Родмансгатан. Обычный расчет показывает, что он пришел домой около половины седьмого. Съел купленный полчаса назад полуфабрикат — цыпленка с рисом и карри, выпил две бутылки немецкого пива. Поел, собрал посуду в посудомоечную машину, бутылки выбросил в пакет для мусора.