Другие времена, другая жизнь

В 1965 году поступил на вечернее отделение гимназии, окончил в 1967 году. Был членом Коммунистической партии и активистом так называемого Движения борцов за мир, участвовал в захвате студенческого корпоративного здания в 1968 году.
Изучал социологию, педагогику и криминологию в университете, защитил диплом в 1974 году. Будучи студентом, познакомился со Стеном Веландером, который тогда преподавал социологию. Через Стена Веландера в начале восьмидесятых познакомился со школьным товарищем последнего Тео Тишлером.
Осенью 1975 года устроился на работу клерком в ЦСУ, в 1984 году стал начальником бюро одного из отделов.
В конце семидесятых годов, точное время неизвестно, вышел из Коммунистической партии. Весной 1979 года вступил в Социал-демократическую партию. Активный член профсоюза, получал и выполнял профсоюзные задания.
Кроме вышеназванных Веландера и Тишлера у Эрикссона не было или почти не было друзей, лично почти ни с кем не общался. Сотрудники утверждают, что на работе он популярностью не пользовался по причине асоциальности, высокомерия, ненадежности, склонности к сплетням и т. д.
Финансовое положение Эрикссона было очень хорошим, если принять во внимание сравнительно небольшую зарплату. Предварительный подсчет показывает, что он обладал состоянием примерно в четыре миллиона крон. Кооперативная квартира на Родмансгатан, где он жил, куплена им десять лет назад. Сегодняшняя ее рыночная стоимость — свыше миллиона. Помимо этого — акции и банковский счет — около 300 ООО крон.
Все доходы, по-видимому, получены от активной биржевой деятельности на рынке акций, где ему помогал и давал советы его приятель Тео Тишлер. Почти все сделки с акциями проводились через брокерскую фирму последнего».
— Это вкратце все, что нам — Гун, Бу и мне — удалось раздобыть, — сказала Хольт, глядя на собравшихся. — Если у кого-то есть вопросы, я с удовольствием отвечу.
Вопросов не было. Слово взял Бекстрём и начал развивать свою теорию «гомосексуального следа», теперь подтвержденную, как он выразился, «двумя независимыми друг от друга источниками», а именно Веландером и Тишлером. Между прочим, Хольт и Ярнебринг никого больше из знакомых Эрикссона не нашли.
— У меня по этому поводу сомнений нет, — сообщил присутствующим Бекстрём. — Парень был типичный фикус. Осталось только найти его дружка, с которым он поддавал в тот вечер, пока они не поссорились и тот не всадил в него нож. Прав я или не прав?
Наступила тишина. Промолчал даже Ярнебринг, только вздохнул глубоко и уставился в потолок. Нарушила молчание Хольт: по-видимому, решила, что кому-то все же надо высказаться.
— Простите, но я не думаю, что все так просто.
— Ясное дело, вам непросто, — хмыкнул Бекстрём. — Вам нужно найти убийцу.
— А разве оба приятеля подтвердили его ориентацию? — спросил Ярнебринг, который, естественно, протокола еще не видел: распечатка была не готова.
— А то! — с нажимом сказал Бекстрём. — Подтвердили. Этот Веландер слова в простоте не скажет, но между строчками отчетливо читалось, что он думает. — Он почему-то бросил на Альма угрожающий взгляд.
— А что говорит Тишлер? — продолжил Ярнебринг.
— Тишлер разговаривает как нормальный человек. Конечно, он думал, что Эрикссон гомик. Только скрытный, из тех, кто всю жизнь прячется в гардеробе.
— И у обоих алиби? — на всякий случай спросил Ярнебринг.
— Ну да, черт подери, причем железное. Для меня все ясно и все время было ясно. — Бекстрём зыркнул глазом сначала на Хольт, потом на Ярнебринга.
Дальше в этот понедельник в середине декабря они не сдвинулись ни на шаг.
Скоро одиннадцать суток, а у нас даже подозреваемого нет, мрачно подумал Ярнебринг, мы облажаемся с этим делом. А что касается Бекстрёма с его «гомосексуальным следом», он может смело засунуть этот след в свой толстый зад. Но он этого, конечно, не сказал. Даже Бекстрёму. На людях такое не говорят. Другое дело — с глазу на глаз. Ярнебрингу уже приходилось бывать в таких ситуациях.
  
15
Вторник, 12 декабря 1989 года
Во вторник Ярнебринг и Хольт наконец-то закончили затянувшийся и практически безрезультатный осмотр квартиры Эрикссона. В письменном столе нашли телефонную книжку, где был записан только телефон его матери, которая уже несколько лет как умерла, и номера Веландера и Тишлера, вот и все. Повсюду: и в столе, и на полках — лежали исписанные сверхаккуратным почерком Эрикссона листы бумаги. Похоже, он все свободное время посвящал расчетам, сколько крон и эре он заработал на той или иной биржевой операции. Они так и не поняли, зачем ему это было надо, потому что точно те же цифры имелись в отчетах, присылаемых ему брокерской фирмой Тишлера.
Жуть какая, подумала Хольт. Страшно одинокий человек пытается контролировать все, что только можно проконтролировать.
Помимо бумаг в столе лежали два простеньких фотоальбома в обложках из зеленого картона.
Двадцать один снимок. Мать Эрикссона — молодая, в среднем возрасте и старая. Фотография дома в Юртхагене, где он жил в детстве. На остальных снимках — сам Эрикссон. Мальчик, который не смеялся. Групповое фото первоклассников — он стоит как будто в сторонке, крайним в заднем ряду, настороженно, без улыбки смотрит в камеру. Групповой снимок и портрет — окончание средней школы. Групповой снимок — выпуск в гимназии. Здесь он впервые улыбается. Вклеенное служебное письмо — Центральное статистическое управление извещает, что Чель Йоран Эрикссон утвержден на должность начальника бюро. И все.
Бедняга, грустно подумала Хольт. Нелегко ему приходилось.
Одна фотография была не вклеена в альбом, а просто лежала между страницами. Снимок сделан летом. Трое молодых людей, лет по двадцать пять, и маленькая девочка, не больше десяти. Зеленая трава, солнечные блики на воде. Все в сорочках с короткими рукавами, шортах и сандалиях. Двое весело улыбаются в камеру, третий выглядит более сдержанно. У девочки вид очень задорный, косички — как у Пеппи Длинныйчулок, веселая гримаса.
Стокгольмские шхеры, конец шестидесятых или начало семидесятых, решила Хольт. Веландер, Тишлер и Эрикссон, сомнений нет. Девочка держит Тишлера за руку. Несмотря на разницу в росте и возрасте, они потрясающе похожи. Строение тела, черты лица, манера держаться.
Она не может быть его дочерью, решила Хольт. Сестра или кузина. Она припомнила: Гунсан говорила ей, что Тео Тишлер помимо брокерской фирмы унаследовал от отца взгляды на семейную жизнь.
На обороте детским почерком сделана надпись: «Банда четырех. Стен, Тео, Чель и я».
— Знаешь, чем мы сейчас займемся? — спросил Ярнебринг, опечатывая дверь квартиры Эрикссона.
— Слушаю с все возрастающим вниманием, — весело сказала Хольт, поддразнивая Ярнебринга. Вид у нее был почти такой же задорный, как у девочки на фотографии.
— Мы поедем на работу, запремся в кабинете, выдернем телефон из розетки и попробуем вычислить, что все это значит.
— Звучит неплохо, — согласилась Хольт. — Если только ты позволишь для начала сварить кофе.
Для начала они подробно обсудили так называемый гомосексуальный след Бекстрёма. Здесь их мнения несколько расходились. Хольт просто-напросто не верила в эту версию. Она была убеждена, что преступление с сексом никак не связано и совершенно неважно, какую именно ориентацию имел убитый. Ярнебринг был «в принципе» с ней согласен, но ему трудно было представить, что Эрикссона вообще не интересовала сексуальная сторона жизни.
— Я этого понять не могу, — заявил Ярнебринг. Что бы там ни утверждала эта полька, вспомнил он.
— То, что этого понять не можешь ТЫ, нисколько меня не удивляет, — улыбнувшись, отозвалась Хольт. — Но если ты отвлечешься от собственных наклонностей…
— Погоди, — остановил ее Ярнебринг, — не сбивай меня. Я могу согласиться, что Эрикссон был мерзкий субъект, который шпионил за всеми подряд, чтобы ими манипулировать, — достаточно послушать его коллег. Но ведь одно не исключает другое?