Пепел Снежной Королевы

– Ролли! – Корки, не оглядываясь, протянул в руки едва подоспевшего камердинера запечатанные конверты. – Это срочно отправишь в особняк лорда Денвера. Это – с нарочным в гостиницу «Три кубка» и далее с дилижансом в Эдинбург по указанному адресу.
Вернувшись, камердинер застал хозяина облаченным в самый дорогой кафтан и полностью готовым к выходу. Хлопая глазами, Ролли стоял, вытянувшись в струнку, и всем видом своим изображал полнейшую покорность любому приказанию хозяина.
– Оставаться здесь. Ждать приказаний.
– Слу…
Недослушав, Корки уже вылетел из комнаты, предоставив слуге гадать, какие дела заставляют его хозяина вести себя столь вопиюще странным образом.
Если бы Ролли знал, куда направился вслед за этими событиями Корки, он бы не простил своего хозяина никогда. Вернуться в Лондон только затем, чтобы прибыть на свидание к Немецкой Принцессе, и оставить при этом его дожидаться дома – этого не простил бы и святой. Мистер же Ролли был так далек от небес, как никакой слуга во всем этом городе, а ведь это была столица воров, бандитов и преступников всех мастей.
Меньше всего Корки думал о страданиях своего камердинера. Вся его голова была забита только мыслями о печальной судьбе, ожидавшей мисс Бетти. Недавно был принят новый закон, по которому за воровство имущества на сумму пять шиллингов и выше грозила смертная казнь.
Если хотя бы малая доля россказней про подвиги Немецкой Принцессы имеет отношение к действительности и будет подтверждена двумя свидетелями по каждому эпизоду, виселицы ей не миновать.
К его великому огорчению, ближайшая сессия Большого Жюри уже состоялась. Молодой человек выяснил у адвокатов, что именно сегодня и не далее чем час назад присяжные заслушали свидетелей по многочисленным делам, вменяемым знаменитой воровке. Что она дерзко не признала себя виновной ни по одному из пунктов обвинения, но что дело ее, безусловно, передадут в Олд-Бэйли, а там ее ждет неизбежный смертный приговор.
Выслушав все эти сведения, Корки выложил за них десять шиллингов. В колонне арестантов, возвращавшихся с ЛадгейтХилл обратно в Ньюгейт, он пытался высмотреть Бетти. Между зловонных оборванцев ее не оказалось.
Ни запах перегара от колонны, ни аромат с цветочных клумб, протянувшихся вдоль скамеек, – ничто не могло перебить исходивший от подсудимых смрадный тюремный дух.
Приговоренных к клеймению наказывали тут же. Душераздирающие стоны и вопли осужденных прерывал возглас палача, возвещавшего судье: «Справедливость восторжествовала, сэр!»
Справедливость, усмехнулся Корки. Что только не торжествует в этой адской кухне, где запах жженого мяса сопутствует запаху страха и гниения, – только не справедливость!
Да, это были воры, разбойники и подчас убийцы – но все же люди. Люди, рожденные когда-то в муках и любимые хоть одно мгновение своими матерями. Они были когда-то невинными детьми, которых нужда или окружение толкнули на путь, закончившийся здесь.
 
Глава 2
Куки шла по улицам, погруженная в воспоминания, впервые за много лет потревоженные хозяйкой. Как будто после долгого отсутствия она очутилась в городе детства, внезапно прервавшегося в день, когда мама увезла Кита из дома.
Так вот запросто, утром Куки тайком забежала к брату перед школой, как вошло у нее в обычай с недавнего времени, а вернувшись, застала уже пустой дом. Отец сказал, что Кита увезли в больницу. Ни маму, ни младшего брата Куки больше никогда не видела.
Сначала девочка все ждала их возвращения. Потом отец сказал, что у них начинается новая жизнь. Но она все никак не начиналась. Только и старая жизнь застыла на том же самом месте, как сломанные часы на городской башне.
Постепенно и отец, и Куки привыкли к этому междубережью, этому странному недосуществованию. Никакое дело не доводилось до конца. Мебель, постепенно ветшая, навеки оставалась на своих местах, а Куки чувствовала себя гостьей в чужом доме, постоялицей временного пристанища.
Вот он, дом Миллибенксов. Док с женой уехали сразу после похорон дочери. Дом пытались продать, но так никто и не прижился в чужом, когда-то счастливом гнезде. Соседи суеверно обходили становившийся все более запущенным сад, заколоченный дом и заросшую подъездную аллею.
 
Река воспоминаний вынесла Куки на главную площадь, до которой они с братом так и не дошли в ту снежную ночь. Отсюда уже виднелся кафедральный собор с кладбищем, напротив которого располагалась похоронная контора Питера. Куки спешила, машинально переставляя ноги и не следя за дорогой.
Внезапно остановившись, она резко развернулась и пошла в другую сторону. Из ближайшего автомата она позвонила Питеру и предупредила, что сегодня не появится в конторе.
Объяснение о плохом самочувствии она предъявить не смогла, боясь, что ложь ее сразу раскусят, и сослалась на семейные обстоятельства. По тону, которым Питер ей отвечал, она не поняла, как он отнесся к ее прогулу. Но вряд ли ему это особенно понравилось.
Как попасть в клинику – может, ей удастся найти там что-нибудь, что навело бы на след матери? В статье, найденной Куки в газете, не значилось никакого адреса. Только абонентский ящик почтамта в Лондоне. Если адрес дала мама, как ее найти?
Но сначала Снежная Королева. Куки миновала еще один квартал и зашла в здание городской библиотеки. Устроившись в пустом зале у компьютера, она запросила все городские газеты за период, когда случились те далекие события. О происшествии в бурную ночь Большого Снегопада было написано везде.
В основном излагалась одна и та же версия событий. Маньяк, орудовавший, как оказалось, уже несколько лет с большими или меньшими перерывами, убивал девочек возраста от восьми до пятнадцати лет. Предпочитая для этого самые снежные ночи. В год, когда заболел Кит, он объявился в последний раз. Выходит, Сэмми, Саманта Миллибенкс, была его последней жертвой…
О том, что в эту же ночь терялся еще один ребенок, упоминала, да и то вскользь, только одна журналистка. Одна из многих, занимавшихся расследованием этого дела. Стэйси Дэннис.
Куки вспомнила, как однажды отец яростно с кем-то ругался, едва не вытолкав посетителя взашей. Он громовым голосом, привычным перекрикивать морской ветер, посоветовал не соваться в чужие дела и оставить честных людей в покое.
После этого события только однажды в их дом пришли с расспросами. Это был полицейский сержант, с красным обветренным лицом и морскими ухватками.
Сначала поговорив о чем-то с отцом в закрытой кухне, он вышел в гостиную, в которой сидела притихшая Куки. Дождавшись, когда отец, успокоительно потрепав Куки по макушке, выйдет из комнаты, полицейский сел рядом с девочкой и заговорил:
– Куки, меня зовут сержант Энтони Эдвардс. Я хочу задать тебе несколько вопросов, ты ответишь мне? – Разглядывая свои руки, почти такие же огромные, как у отца, он бросил быстрый взгляд в сторону опущенной головы Куки.
– Я постараюсь, – прошептала несчастным голосом она.
– В ту ночь вы с братом сами вышли из дома или, может, вас кто-то позвал?
– Мы… Я сама вывела его из дома.
– А зачем?
– Было темно, мы испугались. Хотели пойти к маме в больницу.
– Хорошо. А как вы оказались в саду около дома Миллибенксов?
– Я думала пройти коротким путем, а потом Кит… Кристофер сказал, что потерял ботинок. Я стала искать, а когда вернулась, его уже не было. – Одинокая крупная слеза быстро скатилась по щеке Куки, перелившись через край ставшего вдруг горячим глаза.
– Так, – немного помолчав, проговорил сержант. Все ответы Куки он записывал в потрепанную черную записную книжку. – А вы никого не видели в саду? Никаких взрослых?
– Нет. Я нашла ботинок и пошла домой. – Подняв исполненные отчаянием глаза на сержанта, Куки продолжила: – Думала, что он вернулся домой. Там была уже мама.
– Так, так… Она подъехала только что или уже была там, когда ты подошла к дому? – уточнил полицейский.
– Не знаю, – выдавила Куки. – Потом мы сразу поехали к мистеру и миссис Эндрюс.