Каирская трилогия (ЛП)
До этого дня состоялась помолвка, и в дом жениха привезли подарки и приданое, и был прочитан брачный контракт. Из дома невесты не доносились пронзительные радостные крики женщин, никто не стучал в разукрашенную дверь, и ничего из того, что по обычаю демонстрировало бы, что внутри него происходит такое радостное событие, и уведомить о чём было предметом гордости для любой семьи, тоже не было. Объяснялось всё это отговоркой, что обитатели дома скрывают ото всех песни, танцы и радостные крики. Всё проходило в полной тишине и покое, и о самой свадьбе знали лишь близкие, друзья и соседи. Глава семейства не желал отказываться от своих ритуалов, и не разрешил никому из домашних позволить себе хотя бы час веселья.
В этой молчаливой атмосфере невеста тихо покинула дом вместе с приглашёнными гостьями-женщинами, несмотря на все уговоры Умм Ханафи. Аиша быстро проскользнула в машину, словно боясь, что её свадебное платье загорится, или с лица упадёт украшенная жасмином шёлковая вуаль под пристальные взгляды гостей. За ней проследовали Хадиджа, Мариам и ещё несколько девушек, а мать и соседки разместились в двух остальных машинах. Камаль же занял своё место рядом с водителем той машины, где сидела невеста. Матери хотелось, чтобы свадебная процессия поехала в Суккарию по дороге, что вела к мечети Хусейна, чтобы бросить взгляд на то, что так дорого ей стоило, а также попросить у него благословения прекрасной невесте.
Машины пересекли дорогу, по которой когда-то Амина шла с Камалем, затем свернули в квартал Аль-Гурийа на повороте, где она чуть не нашла свою смерть, пока не остановились, наконец, перед воротами Аль-Мутавалли у въезда на Суккарию, слишком узкую для машин. Женщины вышли из машин и пошли пешком по переулку, рассматривая привлекательные достопримечательности. Из дома Шаукатов к ним навстречу бросились двое местных мальчишек с пронзительными радостными криками. Дом тот был самым первым справа, из окон которого выглядывало множество женских голов, громко приветствовавших прибывших.
У дома стояли сам жених — Халиль Шаукат, и его родной брат Ибрахим Шаукат, а также Ясин и Фахми. Халиль, улыбаясь, подошёл к невесте и подал ей руку, на которую она оперлась. Аиша сделала шаг навстречу ему только тогда, когда Мариам поспешно подала ей руку и подвела к жениху. Затем он прошёл с ней внутрь через двор, заполненный подарками — обувью, одеждой и цветами, градом сыпавшимися к ногам невесты и женщин из её свиты, пока не скрылись за дверьми женской части дома. И хотя брачная церемония Аиши и Халиля состоялась где-то за месяц или даже более до сего дня, то, что они вместе прошли, держась рука об руку, это вызвало у Ясина, и особенно у Фахми изумление вкупе со смущением и даже неким негодованием, словно та атмосфера, что царила у них в семье, не могла так легко воспринять свадебный обряд. Ещё яснее это проявилось для Камаля, который стал тревожно тянуть мать за руку, указывая на новобрачных, что вместе поднимались по лестнице, словно требуя от неё защиты от этого отвратительного зла. Ясину и Фахми пришла в голову идея украдкой взглянуть на отца, чтобы узнать, какое впечатление на него произвело столь необычное зрелище, и они быстрым взглядом окинули место вокруг. Однако они не напали на его след. Не было его ни у входа, ни во дворе дома, из которого вынесли во двор стулья и кресла, а посередине водрузили сцену для певицы. Ахмад уединился с несколькими своими друзьями в одной из комнат дома, и не покидал её с тех пор, как вошёл в дом, твёрдо решив не выходить оттуда до конца вечера, удалившись «от людей», шумевших снаружи. Он чувствовал себя неловко, находясь среди родных на свадьбе, ибо ему не хотелось следить за ними в такой праздничный день. С другой стороны, ему трудно было наблюдать вблизи как они веселятся. Помимо всего этого, самым ненавистным для него было показаться перед ними в непривычном для себя образе — не солидным и суровым господином, а совсем иным человеком. Если бы на то была его воля, то свадьба вообще бы прошла в полной тишине. Но вдова покойного Шауката была против такого предложения, проявив непоколебимую твёрдость и отвергнув его мнение. Она настояла на праздничном вечере и решила пригласить для этого певицу Джалилу и певца Сабера.
Камаль же ликовал от всей души, ибо наслаждался полной свободой и радостью, словно сам был женихом на свадьбе в тот вечер. Он был одним из тех немногих, кому позволили ходить где вздумается — и по женской половине дома, и по другой его половине, и по двору. Камаль долгое время оставался подле матери и других женщин, переводя взгляд с их нарядов на украшения и внимательно прислушиваясь к их шуткам и историям, сводившимся к браку, или вместе с ними слушая пение Джалилы, стоявшей в центре зала на огромной украшенной платформе. Она начала пощёлкивать пальцами и при всех пить вино. Камаль же прислушивался ко всей этой весёлой обстановке, что казалась ему причудливой и влекла к себе. Но важнее всего было то, что Аиша выставляла напоказ свою красоту, о чём он раньше и не мог мечтать. Мать поощрила его остаться с ними, чтобы она могла присматривать за ним, но вскоре отказалась от этой затеи, и была вынуждена попросить его пойти к братьям из-за непредвиденных обстоятельств. Всё его внимание было обращено на Аишу, на её платье, на украшения, на фигуру. Иногда у него совершенно неожиданно срывались с языка ребяческие замечания по поводу некоторых из дам. Один раз он даже воскликнул, указав матери на одну из родственниц жениха:
— Мама, ты только погляди на нос вон той госпожи… Он ведь даже больше, чем у сестрицы Хадиджи! — или неожиданно ошеломил всех присутствующих, когда запел вместе с Джалилой, певшей под аккомпанемент оркестра куплет «Милая горлица…»
Певица даже пригласила его присесть среди членов оркестра, и таким образом он привлёк к себе всеобщее внимание. Гостьи подшучивали над ним, но мать была недовольна шумом, производимым Камалем. Она опасалась и некоторых его шуток, и боялась, как бы восхищённые зрительницы не сглазили его, и потому заставила его покинуть женскую половину и присоединиться к мужчинам. Он слонялся между рядов, а затем остановился между Фахми и Ясином, пока Сабер не закончил исполнять свою партию «Хватит мне любить», а затем возобновил свои хождения, и подошёл к комнате, где находился отец. Любопытство побуждало его заглянуть внутрь, и он просунул туда голову. Неожиданно глаза его встретились с глазами родителя, и он встал как вкопанный, не в силах отвести от него глаза. Тут его заметил один из друзей отца — господин Мухаммад Иффат — и позвал его, а Камаль счёл нужным поостеречься отцовского гнева и послушался его. Он подошёл к тому господину с неприязнью и страхом в глазах, и застыл перед ним, почтенно склонив голову и сложив по бокам руки, точно заправский военный на перекличке. Мужчина пожал ему руку и сказал:
— Машалла. Молодец… И в каком же ты классе, сынок?
— В третьем классе…
— Молодец… молодец… Ты слышал уже, как поёт Сабер?
И хотя Камаль отвечал на вопросы Мухаммада Иффата, он с самого начала старался давать такие ответы, которыми был бы доволен отец… Но на последний вопрос он даже не знал, как ответить, или точнее, колебался, пока тот не повторил свой вопрос мягким тоном:
— А ты сам не любишь петь?
Мальчик ответил утвердительно:
— Совсем нет…
По лицам некоторых из гостей было понятно, что они обязательно выскажут свои комментарии по поводу его слов — но это было самое последнее, что они ожидали от того, кто носил фамилию Абд Аль-Джавад, и начали подшучивать над ним. Однако господин Ахмад предупреждающе взглянул на них, и они умолкли. Мухаммад Иффат продолжил расспрашивать мальчика:
— А тебе не хотелось бы что-нибудь послушать?
Камаль, следя за отцом, сказал:
— Благородный Коран.
Все присутствующие одобрительно зашумели, и мальчику было позволено наконец покинуть комнату, но он не смог услышать, что же говорили о нём за его спиной, кроме хохота господина Аль-Фара, который сказал:
— Если это правда, то тогда мальчишка — внебрачный ребёнок..!