Крымские истории

И дивизия уже на осенней проверке, была признана лучшей в округе и удостоена Красного Знамени Военного Совета округа.
С нескрываемым удовольствием – вручил комдиву Знамя генерал армии Третьяк и задержал его возле себя, полуобняв за плечи.
– Хочу выполнить и ещё одну приятную миссию – Постановлением Совета Министров СССР комдиву Владиславлеву присвоено генеральское звание.
– Прошу принять этот знак высокого отличия и признания Ваших заслуг, товарищ Владиславлев, – и он протянул генеральские погоны.
– Особые это погоны, генерал. С чистым сердцем передаю их тебе. И очень верю, что на достойных плечах они будут всегда. Этими погонами меня, с генералом, поздравил Георгий Константинович Жуков.
И не сдержавшись в своих чувствах, обнял молодого генерала и троекратно расцеловал.
– Служу Советскому Союзу!
Едва справившись с волнением, продолжил:
– Спасибо, товарищ командующий. Чести этой не забуду никогда.
От пережитого домой он приехал каким-то далёким и даже чужим. Марина не узнавала его в этой, так идущей ему форме.
Она, с детьми, встречала его возле дома, где уже был накрыт праздничный стол.
– Поздравляем тебя, родной! Я счастлива, что ты добился таких высот.
– Нет, моя хорошая, это не я добился. Это мы, все вместе.
И он крепко обнял всех троих, своих самых родных людей:
– Спасибо вам, родные мои. Вы – мой самый надёжный тыл и поддержка моя.
Почти всю ночь в доме Владиславлевых шло торжество.
И у всех присутствующих нашлось доброе и светлое слово в адрес любимого командира, его семьи. Марина была на седьмом небе от счастья.
***
Ещё с большим рвением взялся он за службу. Его зоркий глаз доставал до всего, ни одно упущение, особенно, в подготовке офицеров, не оставалось им незамеченным.
И меньше всего, при этом, он полагался на силу приказа – напротив, старался вразумить, научить подчинённых, создать такие условия, в которых они могли проявить только свои самые лучшие качества.
Уже на второй год пребывания в должности комдива, с честью выдержав инспекцию Министерства обороны, был приглашён к генералу армии Третьяку.
– Ну, что, комдив. Жалко мне тебя с округа отпускать. Но – по-государственному поступить должен, а не только свои, ведомственные интересы впереди ставить.
Подошёл вплотную, заглянул в глаза:
– Дано добро тебе на академию Генерального штаба. Поезжай, учись, даст Бог – сменишь меня потом на посту командующего войсками округа. Не возражаешь? – и командующий тепло и сердечно обнял молодого генерала.
***
Марина радовалась, наверное, даже больше его, что она опять возвращается в Москву.
Удивительно расцвела, нашила новых нарядов себе и дочери, и всё рассказывала той о перспективах столичной жизни.
***
Два года учёбы минули быстро. Он учился с упоением, и многое в военном деле открывалось для него совершенно с новой стороны.
И чем ближе подходило время к его выпуску, тем беспокойнее становилась Марина.
Но она боялась даже спросить у него – куда собираться ей с семьей. И всё же, собравшись с духом, однажды вечером завела разговор о том, к каким переменам ей готовиться.
И тут же – высказала потаённое, давно выстраданное:
– Владислав, а может – хватит уже нам мотаться по свету? Ты – генерал, уважаемый человек, тебе, что, в Москве не могут достойную должность найти, по твоим заслугам?
– Марина, – неожиданно мягко и тепло ответил он, – а ты и останешься с детьми в Москве. Я же – получил предложение принять штаб 40-й армии. В Афганистане.
Договорить он не успел. Она вскричала:
– Нет, хватит, ты там уже был. Пусть другие побудут. А я не хочу вздрагивать от каждого звонка, от каждой телепередачи, от каждой встречи с твоими сослуживцами.
Резко отшатнулась от него и криком, причём, заполошным, – закончила:
– Нет и нет – если ты с нами считаешься и нас любишь.
Он мягко, но властно, усадил её в кресло и уже твёрдо сказал:
– Марина! Я уже принял это предложение и от него не откажусь. Решением Министра обороны нам предоставлена замечательная квартира на Юго-Западе Москвы. Так что – всё хорошо.
 
Задумался на миг и поцеловав её в висок, тихо довершил:
– А я, я… должен быть там, где сегодня труднее всего. Там же – мои воспитанники, мои друзья.
Она успокоилась только тогда, когда побывала в квартире. Жильё, на самом деле, было прекрасным – четыре комнаты, с видом на дивный парк.
И она смирилась. В последние дни его пребывания дома – окружила вниманием и заботой, была неутомима и особенно нежна с ним ночью и всё, не уставая, говорила:
– Ты только скорее возвращайся. Я очень хочу быть женой маршала. И верю, что это произойдёт скоро, пока я – молодая....
***
Взрыва он не слышал. В голове только ясно и чётко пронеслось:
«Как глупо и как жалко. Только ведь начался вывод войск. Домой уже скоро, а тут…» – и он провалился в тяжёлую и тёмную яму.
Очнулся в Москве, в прославленном госпитале имени Бурденко.
Один в палате. Тишина. У окна сидела молоденькая девочка-сестричка и читала какую-то книгу.
Почувствовав, что он зашевелился, она тут же устремилась к нему:
– Слава Богу, товарищ генерал, Вы пришли в себя. Теперь уже дело пойдёт на поправку, – и она заботливо, но даже со страхом, поправила на нём одеяло.
И только здесь он увидел, что там, где должны быть его ноги – одеяло словно проваливалось, к матрацу кровати.
Собрав всю свою волю в кулак, после паузы, тихо спросил:
– Ноги?
– Да, товарищ генерал, – ответила сестричка.
– Но Вы – успокойтесь, у нас хирурги чудеса делают и они уже обсуждали вопрос разработки, специально для Вас, протез.
– Спасибо, – попытался улыбнуться он, – а то я думал – новые пришьют.
Через минуту в палате была уже целая куча врачей и все они говорили с ним каким-то нарочито-бодрым тоном:
– Владислав Святославович, всё будет хорошо. Вы только набирайтесь сил. Не волнуйтесь, мы сделаем всё от нас зависящее.
– Сегодня звонил сам министр, справлялся о Вашем самочувствии. Несколько раз звонил генерал армии Третьяк.
– Спасибо, – ответил он.
И обращаясь к начальнику госпиталя, попросил:
– Позвоните генералу Кошелеву, в академию к танкистам. Скажите, что я прошу его подъехать.
На следующий день, рано утром, ему вручили газету, в которой был помещён его красивый портрет (где только и нашли такой, – с горечью подумал он), и сообщение о том, что ему присвоено звание Героя Советского Союза Указом Президиума Верховного Совета СССР, а Совет Министров страны, своим постановлением, удостоил его очередного воинского звания генерал-лейтенант.
Он горько усмехнулся:
«Зачем всё это? Почётная пенсия? Отставка, а мне ведь ещё только тридцать шесть лет».
Назавтра утром, у него был генерал Кошелев. Юрия Алексеевича он знал давно, ещё с той поры, когда учился в академии, встретились на каком-то знаковом совещании в Министерстве обороны, и неслыханно уважал за высокий интеллект, прирождённую корректность и острый ум.
Он был гораздо старше за Владиславлева. Седой, небольшого росточка, как подавляющее большинство танкистов, он привнёс в его палату спокойствие, добрый и светлый миг такого далёкого прежнего счастья.
– Юрий Алексеевич, Вы меня не щадите, знаете, как я к Вам отношусь. Она – об этом, – и он указал взглядом на свои ноги, вернее, на то место, где они должны быть, – знает?
– Знает, Владислав. Я сам лично ей звонил. И сам же, все эти два года, что ты был в Афганистане, вразумлял. Змею ты у сердца пригрел. Змею.
Решительно, уже не думая о впечатлении от своих слов, заключил:
– Я настоял перед командующим войсками Московского военного округа, чтобы этого мерзавца, со службы уволили, подчистую.
– Начальника дома офицеров?
– Так ты знаешь всю эту историю?
– Нет, не знаю, но догадывался. Чувствовал, что что-то нечистое там, ещё с молодости, когда я первый раз вернулся из Афганистана.