Маленькая птичка (ЛП)

В доме устрашающе тихо, слишком тихо, хоть я и не один.
В доме дежурят двое мужчин, и они знают, что не следует давать о себе знать, особенно когда я в таком особом настроении.
Я смотрю на разбитое зеркало в другом конце комнаты, а затем на свои разбитые костяшки пальцев. В ранах остались осколки стекла: я не смог их все вытащить, так что пусть они гноятся.
Это была глупая ошибка. Трахать ее, чувствовать ее… видеть, как она плачет.
Я до сих пор чувствую ее запах на своей коже, ее вкус на языке. Милая, милая Маленькая птичка.
Я делаю большой глоток виски, чувствуя, как он обжигает мое горло, согревая пустынное место внутри меня.
Но сейчас не так пусто, не так ли? Нет, это было бы просто. Это сделало бы все это легким, но когда моя жизнь была легкой?
Никогда — вот ответ на этот вопрос.
Я был молод, слишком молод, когда мой отец познакомил меня со злом этого мира и этой жизни. В десять я был свидетелем того, как он убил человека. В двенадцать я стоял и смотрел, как его люди пытают и выбивают все дерьмо из человека. В шестнадцать он вложил пистолет мне в руку.
— Если ты хочешь власти, сынок, ты должен взять ее. Эта жизнь жестока и темна, и единственный способ сделать ее такой, как мы — это стать такими же жестокими и такими же темными.
— Что он сделал? — спросил я, глядя на взрослого мужчину, стоящего передо мной на коленях. Его лицо было покрыто грязью и кровью, один глаз был опухшим, нижняя губа разбита, и свежая кровь все еще сочилась на его подбородок. Кровь и слезы смешались вместе, заставляя их течь быстрее и капать с его лица. Он выглядел разбитым. Таким сломанным.
Я знал, кем был мой отец. Я гордился им. И поклялся быть таким же, как он. Я бы взял власть. И держал бы этот город на ладони, контролируя все. Он был прав, в этой жизни ничего не дается легко. Ничего не дается просто так, и если только позволите, все ускользнет, и вы останетесь гнить в канаве, которую сами же и вырыли.
Всегда будут те, кто захочет то, что у вас есть. Те, кто будет использовать силу, чтобы отобрать ваше у вас; враги будут многочисленны и бесчисленны: каждый хуже предыдущего, но вы должны быть больше, лучше.
— Он украл у нас, — сказал отец, — Он пытался взять то, что ему не принадлежит. Ему оказали доверие, и он этим воспользовался. Такое мы не прощаем. Не проявляем милосердия.
— Когда мы проявляем милосердие? — спросил я.
Отец шагнул ко мне, схватил меня за запястье и заставил навести пистолет на голову мужчины.
— Милосердие — это то, что никто не может дать. Несмотря на то, во что многие верят, мы не злые. Мы чувствуем и нам больно, как и всем остальным, мы можем колебаться между правильным и неправильным, но что такое сила без последствий? Когда ты будешь править этим городом, ты поймешь, что милость приходит к тем, кто ее заслуживает.
— А этот человек этого не заслуживает, — заключил я. Потому что он этого не добился. Возможно, он работал на семью несколько лет, ему даже доверяли, но он потерял его, и каждое действие, хорошее или плохое, имеет последствия. Чтобы сохранить власть, вы должны доказать свою ценность. Если я не нажму на курок и пощажу его, люди сочтут меня слабым. Поскольку Сильвер слишком сострадателен, чтобы ничего не делать с вором.
Я до сих пор помню, как под моим пальцем сжался курок, громкий хлопок, эхом разнесшийся по маленькой комнате. У меня звенело в ушах. Кровь брызнула на стену, когда пуля пробила его кожу, а затем и череп.
Меня вырвало после этого. Отец похлопал меня по спине и сказал, что гордится. Всего через несколько недель после этого я делал это снова и снова, пока убийство не стало чем-то вроде рутины. Когда я заканчивал чью-то жизнь сейчас, то уже ничего не чувствовал, потому что люди, умирающие, так или иначе, заслужили это.
Эта жизнь не для слабонервных, вы входите в нее, зная, что ваша жизнь может оборваться в считанные секунды, но мы все равно продолжаем, потому что награда столь же велика.
Сильверы управляли городом Бруксхилл на протяжении поколений, и в грядущих поколениях только имя Сильвер будет править этими улицами.
 
Убийство Рен Валентайн даст всем один и тот же урок. Попробуй забрать то, что принадлежит мне, и ты почувствуешь мой гнев. И я бы сделал что угодно и использовал бы кого угодно, чтобы убедиться, что они знают об этом.
Когда Рен умрет, когда ее отец почувствует боль, тогда я сделаю то, что нужно. Я убью этого человека. Медленно. Болезненно. Неумолимо.
Это мой город, и я умру раньше, чем он исчезнет.
Я знаю, что должен делать. Знаю это, и все же я здесь, со порезанной рукой, наполовину пьяный, потому что девушка забралась мне в голову.
Это дерьмо не происходит со мной.
Я Александр, черт возьми, Сильвер. Я чертов король!
Валентайн сдержал свое обещание. Прошло три дня, а Рен так и не вернули ему в руки. Он сжег еще две моих локации. К счастью, я все переместил в новые склады и здания, о которых лишь немногие из моих приближенных знают, так что его поджог был бессмысленным.
Он думает, что может причинить мне боль, но явно меня не знает. Я на три шага впереди него.
Я сижу на плюшевом диване на балконе с видом на танцпол. Гуляки извиваются и пульсируют в быстром ритме музыки. Аромат секса и пота пронизывает воздух. Девушка, едва одетая в красное платье, скользит мне на колени. Моя рука ложится на ее бедро, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее.
— Привет, — улыбается она. Пухлые губы, накрашенные красным, оттягиваются, обнажая жемчужно-белые зубы, а глаза вспыхивают желанием. Светлые волосы ниспадают на одно плечо, кончики щекочут грудь, грозящую выпасть из-под атласа платья.
Я наклоняю голову и прищуриваю глаза. Если бы только ее волосы были темнее, рыжее, глаза зеленее, рот розовый…
Дерьмо.
Я сталкиваю девушку с колен и с рычанием наклоняюсь вперед. С язвительным взглядом девушка убегает, чтобы найти другого мужчину, готового сыграть в ее игру. Я избегал заходить в комнату Рен, с тех пор как трахнул ее, неуверенный, смогу ли я контролировать себя теперь, когда я почувствовал ее вкус.
— Почему ты еще не сделал этого? — спрашивает Райкер рядом со мной, будто почувствовав, куда меня завели мои мысли, отпивая свой виски. Его голос низкий, поэтому другие парни вокруг нас не слышат, но я все равно стреляю в него взглядом. Если бы он был кем-то другим, я бы всадил лезвие прямо ему в горло за то, что он меня допрашивал.
— Не время.
Это ложь. Я должен был убить ее несколько дней назад и выбросить ее тело, чтобы папочка нашел его, и все же она все еще находится в моем доме.
Мне нужно было послать ему сообщение о том, что меня нельзя трахать, но как мне это сделать, если я избегаю девчонки, как ебаная киска.
Я мог бы послать для этого кого-то другого, что я и делал пару раз, но потом передумал, сказав себе, что должен быть тем самым. Я должен был быть тем, кто наведет пистолет на ее голову и нажмет на курок, должен был стать свидетелем того, как из нее вытекает жизнь. Она была Валентайн, а они были чертовыми паразитами. Они пришли в мой город и попытались захватить его, но этот хозяин не допустит этого. Нет, это я буду доставать валентинки. Только я.
Он забрал единственную женщину, которая когда-либо была важна для меня, мою мать, и за это я бы забрал единственную женщину, которая важна для него, его дочь.
Это имело смысл.
Так какого хрена она до сих пор не гнила в могиле?
Мои пальцы сжимают стекло в моей руке так сильно, что порезы на костяшках пальцев снова открываются. Я чувствую, как теплая кровь стекает по моим костяшкам, извиваясь вокруг пальцев, как малиновая змея.
Райкер хихикает рядом со мной, и я смотрю на него. У меня всегда был вспыльчивый характер, не кроткий. Нет. Я чувствую, что могу взорваться.
— Что смешного, придурок?
Он качает головой:
— У кого-то есть слабость.
— Иди на хуй.
— Это она сказала?
Я закатываю глаза: