Ошибка Пустыни

Сизое утро наползло туманом, который молоком залил траву, камни и трупы охотников. Лала и Тик спали в шалаше тяжелым измученным сном, а вокруг пробуждался лес, напрочь забывший о ночном переполохе.
Лала проснулась первой, открыла глаза и охнула. Днем в лесу намного больше звуков, невозможно ориентироваться в сумасшедшем калейдоскопе, где накладываются друг на друга изображения, которые видит глаз и которые творит разум.
– Тик, – негромко позвала она, – а где моя заглушка?
Казалось, мальчик просто спит, но частое дыхание, судороги и бисеринки пота не походили на обычный сон. Лала осмотрела рану Тика и тихонько выругалась: кожа вокруг позеленела, а сама нога стала очень горячей. Когда-то Асма ей рассказывала про отравленные стрелы, которыми часто пользуются охотники. Зеленый цвет кожи давал яд огнеломки, настоянной на прокисшем конском молоке. Яд несмертельный, но часто жертва умирает от перегрева, будто ее сжигает огонь изнутри. И спасение только одно: та же огнеломка, только свежая. Она вообще от любой лихорадки помогает.
Однажды Лала уже прикасалась к такому раскаленному человеческому телу. Это было, когда она помогала Асме вытащить с того света маленькую дочку кухарки. Девчонка горела жарче печки, мокрые тряпки мгновенно высыхали на пунцовой коже. Лала твердо запомнила все движения травницы: кругами, всегда против хода солнца, без нажима, но ежеминутно смачивая тряпицу в бурой густой кашице огнеломки. Начинать с пятки правой ноги.
Найти огнеломку было не сложно для того, кто пять лет собирал эту неприметную, но самую сильную в лесу траву. У Лалы не было медной чаши и специального пестика, но она надеялась, что и на плоском камне можно растереть мгновенно буреющие мясистые листья.
Тик уже не метался, жар вытянул из него все силы, осталось только сумасшедшее сердцебиение и частое, как у маленькой зверушки, дыхание. Лала вдруг поняла, что боится за мальчишку, будто он не бродячий сорванец, которого она знает всего несколько дней, а младший братишка-разгильдяй, попавший в переделку. Она раздела его, особенно не заботясь о целостности пуговиц и петель. Одежда была горячей, но кашица огнеломки приятно холодила ладони. Лала прикрыла глаза, вспоминая наставляющий картавый говорок Асмы, и начала. Правая пятка, коленка, бедро, ягодица. Левая пятка, коленка, бедро…
То, что она увидела, превратило ее в истукана. Ни вздохнуть, ни моргнуть, ни умереть на месте. В паховой складке левой ноги Тика спряталась родинка. Большая, черная, в форме лодки. Слишком знакомая родинка. Вторая такая же должна быть в правой подмышке. И она там была. Онемевшими пальцами Лала перевернула небольшой медальон на шее мальчика. Извитыми буквами там было написано: «Тиккиндей Флинн Ростер».
  
Глава третья
 
Сколько времени Лала сидела, неотрывно глядя на эту надпись, неизвестно. Но кашица огнеломки на ногах Тика полностью высохла и стала трескаться. Он еле слышно застонал. Это выдернуло Лалу из оцепенения. Она быстро и не очень тщательно обмазала мальчика оставшейся кашицей и как была, с грязными руками, повалилась рядом на траву. Уснула незаметно и весь сон бежала по зыбучим пескам, просто бежала, ни от кого и никуда.
Разбудил ее Тик. Он был взъерошенным и немного опухшим, но в остальном вполне здоровым. Пока Лала спала, он умылся в ручье, развел костер и нашел в сумках охотников припасы. Остывшие тела были слишком тяжелыми, чтобы куда-то их утащить, поэтому Тик просто прикрыл их лапником.
В первую секунду пробуждения Лала радостно улыбнулась ему, но потом все вспомнила. Не глядя мальчику в глаза, она сказала, что он может забрать одного коня и все, что захочет, из вещей охотников. Путь до Этолы она найдет сама.
Тик оторопел и уставился на нее:
– Что с тобой, госпожа Лала? Я тебя обидел чем-то?
– Нет.
– Я не успел поблагодарить тебя за то, что ты меня спасла, но ты ведь только проснулась. Я еду тебе приготовил. – Он заглянул ей в глаза, робко улыбнулся и показал на костер.
 
Темно-карие цепкие глаза у него точно такие же, как у отца. И хмурится похоже. Даже дым табачный выдыхает, как Ростер. Как она это проглядела? Лала почти слышала треск, с которым душа ее рвется на части. Мальчик, который ей стал дорог, ради которого она не задумалась о своей безопасности и своей великой цели, – отродье самого ненавистного человека, который и после смерти не отпускает ее? Порченое семя, которое нужно растоптать, уничтожить, стереть с лица земли. Добрый товарищ, надежный попутчик и просто симпатичный ребенок, у которого есть сердце и сострадание.
Судьба будто смеялась над Лалой. Черное сомнение залило мысли. А вдруг нет никакой западной пустыни и высоких смуглых рыжих с рысьими глазами? Кроме Ростера, никто ведь не упоминал их. Даже у Асмы в книгах не было такого.
Лала на мгновенье будто ослепла и оглохла на второе ухо. А потом Тик присел перед ней и протянул руку. На его открытой ладони лежала восковая заглушка, заботливо почищенная от хвои и травинок.
– Вот, возьми, я смог найти. Ведь оно тебе нужно?
И тут Лала заплакала. Громко, с подвываниями, не вытирая слез, оставляющих дорожки на грязных щеках. Тик поморгал ошарашенно, а потом тихонечко погладил ее по плечу:
– Все будет хорошо. Если хочешь, я уйду. Только не плачь.
Но Лала вцепилась в мальчика мертвой хваткой и рыдала, рыдала в его пыльную шевелюру, а он, озадаченный этим протяжным плачем, все гладил и гладил ее плечо.
В Этолу они выехали, когда солнце уже садилось. Строго на запад, прямо в заходящий огненный шар, в котором исчезала дорога. На ночевку не останавливались – кони отдохнули хорошо, а луна охотно показывала им путь. Ночная прохлада им была не страшна – снятые с охотников добротные плащи надежно от нее защищали.
Лес кончился в предрассветных сумерках. Впереди, там, где небо встречается с землей, парил белый мираж. Когда вышло солнце, оказалось, что это город, за которым синела полоса моря. Кони резво откликнулись на посыл, и к полудню можно было отчетливо разглядеть удивительно воздушные линии крепостной стены. Город, так непохожий на хмурый терракотовый замок Фурд, показался Лале сном, благосклонно укрывшим измученных путников от всех невзгод. Восточные ворота были широко распахнуты, и в толчее никто не обратил внимания на всадников в темно-лиловых плащах.
Узкие улицы, заполненные суетящимися людьми, повозками и носильщиками, вели к портовой площади, где расположился рынок. Такой пестроты человеческой Лала и представить не могла, ни одна книжка Асмы не описывала подобного. Беленые дома выходили на улицы глухими стенами без окон, но это не казалось мрачным. Город весь пропах рыбой, и даже постоянный морской ветер не освежал его, но Лала радостно вдыхала полной грудью новую жизнь.
Тик с серьезным и ответственным лицом ехал впереди. И он первым увидел чудного зверя, вокруг которого толпились зеваки. Мальчик остановил коня, и задумавшаяся Лала чуть не врезалась в него. А когда она посмотрела на зверя, сердце ее на миг остановилось, а потом чуть не сошло с ума. Она не знала, что это за зверь, но чувствовала, что умеет с ним не только обращаться, но и разговаривать. Он был в два раза выше лошадей, с длинной изогнутой шеей, горбатый, но какой-то непередаваемо изящный. Зверь презрительно смотрел на суету внизу, кривил мягкие черные губы и изредка моргал длинными пушистыми ресницами. Когда Лала спрыгнула с коня и подошла к нему, зеваки расступились. Она возвышалась над людьми так же, как этот неизвестный зверь над лошадьми. Тик восторженно прошептал:
– Госпожа Лала, этот зверь из твоих земель! Точно!
Лала не ответила. Она протянула руку к презрительной морде, и черные губы смешно зашлепали, выискивая что-то у нее на ладони. Зверь издал утробный звук, наклонился и потерся щекой о плечо Лалы. В толпе зашептались и пропустили к Лале сухого сморщенного старика.
– Госпожа хочет купить это животное? – с напористой улыбкой спросил он.