Королевы бандитов
Он заулыбался:
– Ну, тогда ладно. Что предпочитаешь?
– Предпочитаю? Э-э…
– У меня есть дези-дару [37] и тхарра собственного изготовления.
– Э-э… А тхарра нынче на что похожа?
– Нынче? – переспросил Карем с некоторым недоумением и иронией, весело заломив бровь. – Да на самогон она похожа, как всегда. Грубовата, но задачу свою выполняет исправно.
– Ясно, – кивнула Гита, как ей казалось, со знанием дела. – А дези-дару?
Карем достал из-под прилавка пузатую стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью. На этикетке в окружении надписей на хинди и на английском красовались рисунок пальмы и вездесущий значок, оповещающий индусов о том, что продукт сугубо вегетарианский: зеленый кружок, вписанный в зеленый квадрат. Это было первое, что увидела Гита. Она пригляделась, и выяснилось, что дези-дару произведен в Барели – городке штата Уттар-Прадеш на севере Индии. Штат этот был знаменит ремеслами, растущим наркотрафиком и Тадж-Махалом. И еще в Уттар-Прадеше родилась Королева бандитов.
– Это наш, местный ром. В смысле отечественный, – пояснил Карем, держа перед Гитой бутылку, как заправский сомелье. – Не какой-нибудь там поддельный инглиш-финглиш, а натуральный продукт, мейд-ин-Индия.
– Где берешь?
– В Кохре.
– А, – кивнула Гита. – Я как раз завтра туда собираюсь. Сколько стоит бутылка?
– Шестьдесят пять. Но в Кохре можно купить дешевле.
– А тхарру почем продаешь?
– Двадцать. – Карем осклабился. – Это уж совсем местный продукт и натуральнее некуда.
– Тогда я возьму тхарру.
– Окей, только не увлекайся, Гитабен. Эта штука коня с копыт скопытит. – Он ухмыльнулся шутке – не знал, что Гита уже слышала эти слова от Самира, когда стояла под дверью во время их разговора.
Не дождавшись от нее ответной улыбки, Карем неловко кашлянул. Безо всякого трепета, с которым доставал бутылку дези-дару, он извлек из-под прилавка пластиковый пакет с такой же на вид прозрачной жидкостью. Пакет был меньше молочного и завязан наверху простым узлом. Сложно было поверить, что такое жалкое количество алкоголя может кого бы то ни было «скопытить».
– Это что, всё? – удивилась Гита.
– Поверь, когда выпьешь, тебе мало не покажется. – Карем перекинул пакет с ладони на ладонь и обратно; самогон отозвался приятным плеском. – Здесь больше, чем достаточно.
– Мне два пакета.
– Что? Зачем?
– Тебе мои деньги нужны или нет? – огрызнулась Гита. – Если бы ты Рамеша так отговаривал, я бы сейчас могла пошевелить этими двумя пальцами. – Она подняла левую кисть, которую муж сломал ей на четвертом году их совместной жизни и кости которой неправильно срослись. Эта травма, к счастью, не слишком сильно ограничила ее возможности в изготовлении украшений из бусин, но там особой ловкости и не требовалось. А вот если бы увечье помешало ей заниматься каким-нибудь более сложным делом – к примеру, если бы Гита была пианисткой, – ее благодарность судьбе была бы не так велика.
Карем некоторое время молчал.
– Я не знал, – наконец произнес он. – Ну, то есть до некоторых пор.
Гита недоверчиво хмыкнула.
– Клянусь тебе. – Он оттянул двумя пальцами кожу на кадыке в качестве традиционного знака подтверждения клятвы. – Не знал. Откуда я мог знать? Я не видел тебя с переломом. И вообще ты никогда раньше сюда не приходила.
– Вся деревня знала.
– Все женщины! А я узнал, только когда Рамеш исчез и все вокруг о вас заговорили. Даю честное слово, Гитабен.
У нее не было желания обсуждать эту тему, и она жалела, что бросила обвинение Карему в лицо – не потому, что прониклась вдруг сочувствием к нему, а потому, что не хотела выставить себя жертвой, и уж кто-кто, а Карем не годился на роль утешителя. Гита внезапно разозлилась на себя за собственную глупость.
– Не нужно мне твое честное слово. Лучше дай мне два пакета тхарры.
Карем послушно достал второй пакет.
– Мне правда искренне жаль, Гитабен.
– Да иди ты.
– По крайней мере, Рамеш свое получил. Слепота – тяжкая кара.
Гита оцепенела:
– Что-что?
Карем взглянул на нее и тотчас потупился. Вид у него был, как у человека, которому приходится ступать по сухим веткам в логове спящего льва.
– Что? – невинно повторил он за ней.
– Что ты сказал про слепоту?
– Ничего. Про какую слепоту?
– Ты только что произнес слово «слепота», – медленно процедила сквозь зубы Гита.
– Это был… комплимент. Ну, я имел в виду, что Рамеш, конечно же, был слепой, если решил бросить такую женщину, как ты.
Он лгал. И лгал настолько неумело, что в этом даже была своя прелесть – как будто перед Гитой был злодей, неспособный на обман, или дошколенок в деловом костюме с галстуком. Но у Гиты имелись заботы поважнее, чем разгадывание дурацкого ребуса от Карема – завтра ей предстояло три часа прошагать по жаре до Кохры, чтобы купить крысиного яда. Она выложила на прилавок четыре банкноты по десять рупий.
Карем помотал головой, косясь куда-то в сторону:
– Нет, не надо.
Гита так долго буравила его взглядом, что ему пришлось все же неохотно посмотреть ей в лицо. И тогда она сказала:
– Нет, надо. Не хочу, чтобы ты думал, будто этой подачкой можешь загладить свою вину. Не выйдет.
6
Дома Гита оставила сандалии у порога и омыла грязные ноги в крошечной душевой кабинке. Вёдра с водой почти опустели, но она решила, что наполнит их завтра. Состояние было необычно нервозное, так что некоторое время Гита мерила шагами единственную комнату, шлепая по полу мокрыми ступнями. Обычно здесь ей было уютно и спокойно – она давно поняла, что принадлежит к тем женщинам, которые не тяготятся одиночеством. Но сейчас Гита места себе не находила и всё бродила туда-обратно, от рабочего стола до кухонного закутка, где она оставила два пакета с тхаррой. На одном взялась было развязывать узел, но так и не стала открывать пакет.
За дверью черного хода во двор у Гиты была старая земляная печь, которой она до сих пор довольно часто пользовалась, поскольку коровьи лепешки, которыми ее можно было растапливать, стоили куда дешевле газа. В правом углу кухонного закутка, у стены, где любила отдыхать вездесущая ящерица – нагло устраивалась там, разинув крошечную пасть, и наблюдала за хозяйкой, Гита собиралась поставить холодильник. Она понемножку откладывала деньги на эту покупку, с тех пор как вступила в группу заемщиц. Как удобно будет готовить сразу на несколько дней вперед и хранить еду про запас! Нередко Гита так погружалась в работу, что забывала о времени, и когда вставала из-за стола, у нее голова начинала кружиться от голода, а готовить в столь поздний час было уже немыслимо, так что приходилось довольствоваться парой заскорузлых бисквитов, чтобы не грохнуться в обморок.
Кроме того, когда у нее будет холодильник, она сможет наконец покупать скоропортящиеся продукты, разные фруктовые соки и маринады в банках – с тем, что целая семья легко съест и выпьет за один день, одинокая женщина не справится. Хлеб у нее перестанет так быстро покрываться плесенью, молоко можно будет хранить дольше, независимо от времени года, и возможно, она даже начнет покупать куриные яйца. При этом Гита хорошо понимала, что наличие холодильника изменит не только уровень ее домашнего комфорта, но и отношение к ней со стороны жителей деревни. Как говорила ее мать, когда слон идет на базар, тысячи собак лают. Гита уже привыкла к презрению соседей, оно утратило остроту и новизну, теперь же ей предстояло пережить очередную волну внимания, вызванную завистью и злобой, а заодно шквал свежих пересудов. Она могла сколько угодно убеждать себя, что ей это безразлично, что она справится, но при мысли о гнусных насмешках со всех сторон у нее сосало под ложечкой.
Что ж… Ни насмешек, ни холодильника не будет, если она сейчас же не вернется к работе. Гита перешла из кухонного закутка к столу. Баночки с черными бусинами выстроились по периметру, как солдаты, ожидающие приказов. Порядок на столе ее очень успокаивал. Сейчас можно было бы включить музыку и набросать эскиз мангалсутры. Если дело не заладится и под настроение захочется чего-нибудь другого, она превратит мангалсутру в браслет. Это был новый тренд у современных невест – свадебный браслет лучше сочетался с джинсами, чем традиционное массивное ожерелье. И Гиту такая мода более чем устраивала – так у нее прибавлялось и работы, и, соответственно, заработка, поскольку ей заказывали мангалсутру для церемонии и браслет, чтобы новобрачная могла носить его после свадьбы.