Королевы бандитов
– Мы же друзья! – Прити подтолкнула Гиту локтем.
– Нет, не друзья! Вы всегда меня игнорировали!
– Неправда. Это ты нас игнорировала, всегда отказывалась от приглашений.
Гита недоверчиво уставилась на Прити, и голос у нее чуть не дал петуха:
– Каких приглашений?
Прити вскинула расписанную узорами ладонь:
– Я приглашала тебя на Навратри.
– Ты никогда не приходила к нам на Холи [93], – развела руками Прия. – А потом мы и звать тебя перестали, потому что было ясно, что тебе с нами неинтересно.
Гита считала подобные приглашения ничего не значащей формальностью, фальшивой вежливостью в лучшем случае, а в худшем – ловушкой, в которую ее хотели заманить, чтобы еще больше унизить. Память о том, как она шла домой от тети Дипы, стряхивая с себя мусор и объедки, в свое время заставила ее надолго стать затворницей после исчезновения Рамеша. По той же причине сегодня она не сразу поверила Архану, когда он сказал, что мама приглашает ее в гости. И что же получается, она сама себя отправила в добровольное заключение, злилась в одиночестве на весь мир, пытаясь себя убедить, что ей такая жизнь по душе, а весь мир тем временем считал, что она попросту никого не желает видеть?
Прия цокнула языком:
– Аррэ [94], соглашайся уже. Просто сделай то, о чем тебя просят.
– Просто? Нет, милая, это не просто. – Гита возвела глаза к потолку. – Я хочу спокойно заниматься своими мангалсутрами, как раньше. Самир был ошибкой, а не началом моей новой карьеры.
Прия захихикала, подтолкнув сестру плечом:
– А что, неплохая идея, кстати! Мангалсутры – для невест, убийства – для замужних дам.
Прити поддержала ее девчачьим смешком, хлопнув по спине:
– Закольцованный бизнес!
Салони только вздохнула, наблюдая за ребячеством сестер.
– Повторяю, – шепнула она Гите, – пакетная сделка.
Гита взглянула на Прию:
– Тебе тоже нужна «маленькая услуга»? Помочь с кольцом?
Прия, перестав смеяться, выставила вперед ладони, будто защищаясь от нее:
– У меня все в порядке! То есть Зубин, конечно, дико храпит, но я как-то научилась с этим жить.
15
По дороге домой Гита размышляла, почему неприятности сыпятся на нее одна за другой. Еще одной плохой новостью был тот факт, что в этой деревне, похоже, все женщины были достойны славы Королевы бандитов, кроме нее, потому что только она испытывала угрызения совести из-за вошедшей в моду новой деревенской забавы – снимать кольца из носа. Гита яростно топтала ни в чем неповинную грязь под ногами, и злость гнала ее вперед.
Никого из заговорщиц не волновало, что два мертвых мужа в одной деревне – многовато для столь короткого промежутка времени, но Гита подозревала, что полиция отнесется к этому иначе. Близнецы и примкнувшая к ним Салони – слепые стервы, решила она. Не говоря уж о том, что все они бессовестные убийцы. Взывать к их здравому смыслу бесполезно, как и объяснять, что ситуация с Самиром не имела ничего общего с нынешней. Когда-то Даршан совершил непростительное злодеяние по отношению к Прити, но явной угрозы для Гиты или для кого-либо другого сейчас он не представлял. И тем не менее ее втянули в новый заговор убийц-самоучек.
«Только тебе надо придумать другой способ, – посоветовала ей Прия на кухне у Салони. – И тогда никто тебя не заподозрит». Гита поблагодарила ее за это откровение.
Женщины настояли на том, чтобы она позволила художникам тоже расписать ей руки хной. Поначалу она отнекивалась, но Салони силой усадила ее на качели: «Все равно я им плачу, зачем отказываться? Ты ведь все-таки не вдова».
Художники спросили инициалы ее мужа, чтобы вписать их в узор. Пока Гита пыталась что-то промямлить, Салони ответила за нее: «Г. П. К.» Это были девичьи инициалы Гиты.
И вот теперь она мчалась домой с мокрыми от бесполезной хны ладонями, стараясь не смазать роспись. Она уже и забыла, до чего это неудобно – ждать, пока высохнет мехенди, парализующая все движения, и как именно в тот момент, когда уже нельзя ни к чему прикасаться руками, у тебя непременно то нос зачешется, то в туалет приспичит.
Гита ушла сразу после того, как художники закончили работу. Они заклинали ее подождать, чтобы хна подсохла и можно было протереть ей ладони ватными шариками, вымоченными в соке лимона, – от этого хна темнеет, а «чем темнее хна, тем крепче любовь», как известно. «Какая пошлость… – подумала Гита. – У нас, индусов, все суеверия так тесно сплетены с народными приметами и религией, что трудно отличить в этой мешанине глупость от традиции». Рамеш ждал слишком много счастливых предзнаменований в день их свадьбы, и его разочарованию не было предела. Дождь в тот день так и не пошел, свечи трещали и чадили, а в довершение всего еще и молоко убежало. Он был в отчаянии.
Гита никогда не постилась и не молилась о долголетии для Рамеша, потому что Карва-Чаутх вошел в моду уже после того, как ее муж исчез. Изначально этот праздник отмечали на севере Индии, но Гита более или менее знала о его ритуалах из кинофильмов. «Столько шуму, – с горькой иронией думала она, – и все ради того, чтобы продлить жизнь мужчинам, которые укорачивают жизнь нам».
Дело было не в том, что женщины не хотели терять мужей раньше срока от большой любви, размышляла она. Просто-напросто окружающие превращали жизнь одинокой женщины в ад. Женщине нужен был мужчина в доме уже для того, чтобы ее оставили в покое. Мужчины ничего особенного не делали, но само их присутствие служило своего рода гарантией защиты. Как у проституток гарантией защиты служит сутенер. «Возможно, самки бонобо не зря объединяются в сплоченные компании, – подвела итог Гита. – Слабые поодиночке, они становятся сильны числом и могут…»
– Нет, ты должен! А то тебя чурел заберет!
– Но я все равно не хочу!
Гита была так поглощена своим внутренним монологом, что не сразу заметила двух детей, которые явно затеяли ссору. Она присмотрелась. В сумерках лица было трудно разглядеть, зато голоса звучали отчетливо.
– Да мне без разницы, чего ты хочешь! – рявкнула девочка. – Давай дуй за браслетами. Луна скоро выглянет!
– Бэй яар! – прохныкал мальчик. – Но мы же не индуисты! И не женаты вообще!
Девочка поставила на землю металлическую тарелку, на которой лежал один ладду [95] с подвядшим бархатцем, и топнула ногой, окончательно разозлившись на мальчика, который сидел на куче битых кирпичей. Он закрыл ладонями лицо, уперев локти в колени, так что Гита его не видела, зато в девочке она узнала дочку Фарах.
– Пока не женаты, но потом все равно поженимся. Мы единственные мусульмане в окру́ге, так что наши родители договорятся о свадьбе.
– Но ты же старше меня лет на сто!
– На сто?! Математику учи! Живо за браслетами!
– Где я возьму тебе браслеты?
– В лавке твоего отца.
– Нет!
И тут девочка толкнула мальчика. Он сидел, обхватив руками голову, а потому не был готов к нападению, в результате чего потерял равновесие и скатился с кучи кирпичей на землю.
– Эй! – крикнула Гита. – А ну прекратите!
Она хотела быть поласковее с девочкой, только что потерявшей отца по ее, Гиты, милости, но маленькая нахалка презрительно заявила ей:
– Это не твое дело! – И, даже не взглянув на упавшего мальчика, бросила ему: – Видал? Я же сказала, что чурел тебя заберет!
– Похоже, дома у тебя нет взрослых, с которых можно брать достойный пример. – У Гиты зачесались руки – так хотелось влепить ей подзатыльник, но это испортило бы не до конца просохший узор на ладонях, который уже стал дорог ее сердцу. – Фу, какая ты грубая. Брысь отсюда!
– Или что? Сделаешь так, что у меня детей никогда не будет? Валяй, я все равно не собираюсь никого рожать!