Город падающих ангелов
Кассон сделал паузу, чтобы оценить, насколько я понял важность временного интервала.
– Только человек, устроивший пожар, – сказал он, – мог знать, что уход из здания за час до пожара освобождает от подозрений.
Когда внимательно изучил их высказывания, я понял, что Карелла и Маркетти противоречили друг другу. При раздельном допросе они показали, что поднялись в раздевалку вместе, но по их показаниям выходило, что они поднимались наверх разными путями.
Время, которое они упоминали, часто противоречило фактам. Например, Карелла сказал, что приехал домой к подруге в четверть десятого. Но регистрация телефонных звонков свидетельствует о том, что она звонила ему в девять часов двадцать одну минуту, когда он, по его словам, уже находился у нее. Зачем ей было звонить, если он был рядом?
– Но не мог ли Карелла просто ошибиться, вспоминая время? – спросил я.
– Такое возможно, – согласился Кассон, – однако со временем есть и другие нестыковки. Например, Карелла говорил, что узнал о пожаре от друга, который позвонил ему, услышав эту новость по телевизору. Мы проверили. Первое упоминание о пожаре по телевидению прозвучало в десять часов тридцать две минуты, но в десять двадцать девять Карелла позвонил в пожарную службу и спросил, верно ли, что «Ла Фениче» горит. Самое меньшее за час до этого он позвонил одному из своих рабочих и оставил ему загадочное сообщение, спрашивая, не оставил ли тот на работе горящую паяльную лампу. Тот рабочий в течение дня вообще ни разу не пользовался паяльной лампой.
Кассон рассказывал обо всех этих фактах, не заглядывая в записи. Было видно, что он очень интенсивно занимался делом, вникая во все, даже самые мелкие детали.
– Карелла очень странно себя вел в дни, предшествовавшие пожару, – продолжал Кассон. – За девять дней, поздно вечером в субботу, когда театр был пуст, один из сторожей был страшно удивлен, обнаружив Кареллу наверху в soffitone – на чердаке, в уличной одежде. Один из экспертов считает, что в том месте возник еще один очаг возгорания, а у Кареллы не было никакой профессиональной необходимости там находиться. Сторожу Карелла объяснил свое пребывание тем, что хотел подсмотреть за женщиной, которая раздевалась в окне дома на противоположной стороне канала. – Кассон приподнял бровь. – Приблизительно за неделю до пожара один из сотрудников «Вьет» оставил на работе горящую паяльную лампу, которая всю ночь горела четырехдюймовым пламенем. Лампа была соединена шлангом с пятнадцатилитровым баллоном с пропаном.
– У вас есть какие-то идеи относительно того, когда и как они зажгли огонь? – спросил я.
– Все это только теперь стало до меня доходить, – ответил Кассон. – Несколько свидетелей показали, что Карелла и Маркетти отсутствовали на рабочем месте «Вьет» на первом этаже более чем один раз на протяжении второй половины дня и вечера. Иногда их не было на месте между семью и восемью часами; каждый раз Кареллу видели вдали от рабочего места, он шел в направлении ridotto, причем он знал, что работавшие там рабочие к этому времени уже уходили домой. Он открыл шкаф, достал оттуда банки с растворителем, открыл их, вылил растворитель на пол и на штабель сырых досок. После этого он направился в раздевалку, где присоединился к коллегам и переоделся. Облачившись в уличную одежду, Карелла и Маркетти спустились вниз вместе с другими. Карелла вошел в каптерку сторожа, чтобы позвонить, а Маркетти ждал его у двери. После этого Карелла и Маркетти спрятались где-то в здании и скрывались там до тех пор, пока из театра не вышел последний электрик – Визентин. Когда тот вышел, эти двое украдкой поднялись наверх, в ridotto, никем не замеченные. Маркетти стоял на стреме, а Карелла взял паяльную лампу, зажег ее и направил пламя на доски пола. Когда огонь начал распространяться, они бегом бросились вниз и покинули театр через сценический служебный вход; из театра они вышли в восемь сорок пять.
– И за все время этой бурной деятельности их никто не видел? – спросил я.
– Ну нет, их видели; Карелла и Маркетти были, вероятно, теми двумя молодыми людьми, которых видели бегущими по Калле-делла-Фениче через десять минут после того, как там же прошли первые три электрика.
Адвокаты Кареллы и Маркетти сразу же бросились опровергать обвинения Кассона. Выступая от имени Маркетти, Джованни Сено утверждал, что почти вся аргументация Кассона строится на попытках Кареллы и Маркетти создать видимость, будто они покинули «Ла Фениче» не меньше чем за час до начала пожара.
– Но это же естественно, что они так говорили! – утверждал Сено. – Они были напуганы. Это же нормальное человеческое желание дистанцироваться от необоснованных подозрений в совершении такого чудовищного преступления. Все это догадки и предположения Кассона, и ничего больше.
Адвокат Кареллы добавил к этому, что Кассон неверно истолковал мотивы: «Вьет» на самом деле не опаздывал; театр дал компании отсрочку до 15 марта. Более того, если бы даже «Вьет» пришлось платить штраф, то платить его пришлось бы компании «Ардженти», у которой фирма «Вьет» была субподрядчиком. Адвокат Кареллы также говорил, что личный долг Энрико составлял всего 7500 долларов, одну десятую от суммы, которую насчитал Кассон. Цифра 75 000, сказал адвокат, вероятно, всплыла в результате записи телефонного разговора, в котором отец Кареллы упомянул своему другу, что долг его сына сильно вырос после пожара. Так произошло из-за того, что большая часть оборудования компании была утрачена в огне.
Я спросил Кассона, есть ли у него какой-то аргумент или какая-то улика, которые сместили чашу весов и убедили его в виновности Кареллы и Маркетти.
– Да, – без тени колебания ответил он, снова криво усмехнувшись. – Это произошло двенадцатого апреля, если быть точным. Я вызвал Маркетти и его подругу Барбару Велло, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Во время разговора я вручил ей записку, извещавшую ее о том, что она находится под следствием в связи с тем, что солгала нам о телефонном разговоре с Маркетти в ночь пожара. Из записи их разговора мы узнали, что Маркетти пытался убедить ее в том, чтобы она изменила время разговора. Он сказал: «Я звонил тебе в тот вечер в половине девятого», на что она ответила: «Ты звонил мне в шесть часов», но он продолжал убеждать ее: «Нет, в половине девятого, я звонил тебе в половине девятого».
Я намеренно назначил эту беседу в полицейском участке Санта-Кьяра у Пьяццале-Рома, – продолжил Кассон, – а не в моем кабинете в районе Риальто, поскольку знал, что они приедут из Сальцано на машине Маркетти. Я сказал им, что они могут припарковаться прямо у входа в участок, что обычно не разрешено. Правда, они не знали того, что несколькими днями раньше мы установили миниатюрный радиопередатчик в их машине. После беседы они вернулись в машину; Барбара Велло была в ярости оттого, что оказалась под следствием за лжесвидетельство. Она повернулась к Маркетти и заорала на диалекте: «За какую-то пару баксов, и это притом, что тот тип вообще по уши в долгах! Чтобы срубить чуток денег, они соглашаются поджечь «Ла Фениче». Если бы еще от этого привалили какие-то деньги или твой братец получил какой-то кеш, который ему должны были за это заплатить». (Per quattro schei e quell’altro coi debiti i se ga messo d’accordo per fare un pochi de schei e i ga dà fogo aea Fenice. Almanco dhe ghe fusse vegnui in scarsea quei schei, almanco che ghe fusse vegnui in scarsea a to cugin.)
Вот тогда я твердо удостоверился в своей правоте, – сказал Кассон. – Я еще раз ее вызвал и попросил объяснить эти слова. Сначала она сказала, будто вообще не помнит, что говорила такое, и я предложил ей самой прослушать запись ее собственного голоса. Тогда она, смутившись, призналась, что была очень зла. Ее слова нельзя расценивать как признание. Она просто выпустила пар, и сама не понимала, что несла.
Полиция месяцами прослушивала записи их разговоров и не находила ничего полезного и стоящего. Когда же полицейские услышали это, они воодушевились. Кассон тоже был – и это понятно – очень доволен. Он допустил утечку высказывания Барбары Велло в печать; естественно, заголовки были соответствующей величины. Но в некоторых кварталах у публики возникли сомнения относительно того, что молодая женщина на самом деле имела в виду.