Сохраняйте спокойствие! (СИ)

— Ну так чего, нормально, я считаю. Два дня до Седьмого ноября, молодцы.
— А плакат «Вся власть Советам» — это тоже нормально?
— Да ладно, я бы знал! Наврал тебе кто-то.
— Я даже скажу тебе, кто наврал. «Дейли телеграф», вот, полюбуйся. Мне добрые люди газетку подогнали из посольства. — И Онегин положил на стол ненашенскую газету.
Действительно вся власть Советам… не манифестация, не одиночный пикет сбрендившего студента. Просто плакат в честь праздника Великого Октября, висящий на стене позади девушки с пачкой газет в руках. Позади группки покупателей этих самых газет. И как сняли, аспиды: кроме этих больших букв на плакате вообще ничего не видно!
— А, ну это не страшно! Я думал, там реально митинги были, а это просто плакат. Он там еще до газет висел, небось, недели две. Подумаешь, в одном месте «Вся власть Советам!» Во всех остальных «Партия наш рулевой», никто внимания не обратит на совпадение.
— Я так не думаю. То есть не подозреваю умысел. Но англичане уже заметили твою газету и лозунг. А теперь заметят их газету с фотографией.
— Думаешь, будут проблемы?
— Думаю, они клюнут. Начнут проверять, чьи уши выглядывают за спиной корчагинцев, чья идея, чьи интересы…
— А чья идея? Журфак с инициативой пошёл в «Молодую гвардию», там инициативу поддержали, ЦК ВЛКСМ сонно пробубнил, что им пофигу… Думаешь, на Мишу выйдут враги?
— Могут выйти. Не могут не постучаться, эти суки сейчас во все дырки лезут. Так что…
— Сворачиваем активность?
— Ха! Наоборот! Расставляем капканы. Ты вообще, как думаешь, согласится Михаил расширить формат участия в операции?
— Предлагаешь его того… в резерв Комитета офицером?
— Ну и а что, в отличие от некоторых, у него скоро сборы, присяга, лейтенантские погоны маячат.
— Я не знаю, по характеру он скорее конформист и приспособленец, чем идейный пацифист. Причем талантливый приспособленец. Если будет уверен, что через год-два Комитет не разгонят, если перспективно и выгодно… то вполне.
— Ну тогда тебе и карты в руки.
— Погоди, Пётр, так тогда газета — это тоже ваше детище, а не Долгова?
— Наше, Жорж. В широком смысле слова наше. Пойди угадай, где кончается идеология и начинается противодействие вражеской разведке. Но я тебе этого не говорил, тебе не надо знать масштаб операции.
— Угу. А то поймают враги, начнут пытать. Вот когда пожалею, что мне не доверили Главную Тайну.
— Балабол ты, Милославский. Уже, почитай, до пенсионного возраста дожил, в серьёзности ни на грамм.
— До пенсионного? Блин, так мне тогда пенсия положена!
— Вот я и говорю. Какая тебе пенсия? Ты себя в зеркале давно видел? На тебе пахать можно.
— Вы и пашете. Кровавая гэбня, как выражаются некоторые интеллектуалы.
— Фамилии, адреса есть?
— Сами ищите, а у меня спецзадание. Опять над головой пуля свистеть будет. А то и не одна. Пойду я, товарищ подполковник. Пока еще чем не озадачили.
Дел невпроворот на самом деле. Корчагина завербуй, то есть перевербовать его надо и в Мальчиши-Кибальчиши принять. Непростое дело, тут важно не переусердствовать, когда красный галстук повязываешь. А то глаза выпучит, захрипит, посинеет и отдаст жизнь за дело революции. Ярлу Парабеллум вручить, надо найти правильный момент и удачные слова. Чтоб вседозволенность не словил. А еще научить его пользоваться нормально огнестрелом. Не уверен я, что викинги рождаются с этими навыками. Жанну не обойти любовью и лаской, а то от рук отобьётся, кусаться опять станет. Короче, дел полно, ни на кого ничего не переложишь.
Хотя нет, один участок с меня сняли — пистолетик заинтересовал начальство. Теперь возьмутся за гостей с юга, начнут клубок поставки болгарских стволов разматывать. Без меня, я только как передаточное звено. Должен буду выступить еще раз, когда тупые снова полезут. А они полезут. Даже Гуревич с его чуйкой это понимает.
Он вчера уже дергался. Сам дергался и меня по телефону дёрнул. Звонит такой уже по ночи в самый что называется интимный момент, из постели выдергивает:
— Жорж, я боюсь!
 
— Чего боишься, Олег Петрович? Ты услугу заказал, мы исполняем.
— Того и боюсь, что уж очень радикально вопросы решаются. Не по понятиям.
— Если бы вам было нужно по понятиям, вы бы других людей нашли. Харэ уже накручивать, Гуревич. Вы заплатили, мы порешали. И впредь будем решать вопросы со всей революционной решительностью и пролетарской ненавистью к преступному элементу. Или вам кто новые предъявы выкатил?
— Сложно сказать. Звонил какой-то беспута, обещал проблемы, типа я не тех людей подпряг.
— Так что, мы ему не понравились? Короче, следующий раз пусть тебе ничего не поясняют за непонятки. Шли их ко мне, я им зачитаю их права.
— Я понял. — Голос у Гуревича окреп, он прямо успокоился. — Твой номер даю или адрес?
— Зачем? Пусть подойдут к охраннику, обозначатся. Как у них принято, забьются за базар. Моё погоняло можешь озвучить — Локи. И может быть, я кого-то выслушаю. Если будут в адеквате, если разговаривать будут раньше, чем угрожать. Но это не твой головняк, забей на подробности, Олег. Просто помни — ты выбрал солидную контору, которая прикроет от любых наездов, кроме пожарной инспекции и санэпиднадзора.
— А что, они тебе не по силам?
— Контракт не предусматривает представление ваших интересов перед властными структурами.
— Удивляюсь я на тебя, Жорж. Говоришь всегда как по писаному. И ведь не треплешь языком, реально за слова отвечаешь. Сам бизнесом заниматься не думал?
— Нет. Не моё это. Ночами не спать, без выходных и проходных трястись за своё детище и переживать по поводу упущенной прибыли. А по-другому не бывает, всегда какой-то кусочек можно в упущенные записать.
— Слушаю и плачу. Мне бы такого сыночка, чтоб было на кого лавку оставить, как помру.
— Даже не думай, Гуревич. Усыновить не получится. У меня фамилия красивше. Всё, я отбиваюсь.
И я отбился. А потом вместо того, чтобы продолжать занятие любовью, начал проводить Жанне инструктаж по личной безопасности. И запретил появляться у меня без предварительного согласования. И на ближайшую неделю категорически. Жанна связала инструктаж с обрывками фраз и сделала вывод:
— Под бандита закосил? Как в «Место встречи изменить нельзя»?
— Ну не так прямо, но что-то в этом роде. Под резкого спортсмена.
— И кто-то уже наехал?
— А вы в своем училище, я смотрю, ориентируетесь в современных реалиях.
— Так не в вакууме живем.
— Вам гуманитариям можно и в вакууме, вас физические законы не больно колышат.
— Хватит зубы заговаривать, Жорж. Снова задание? Опять ты не комитетчик, выходит.
— Угу. Я снова ответственный работник райкома комсомола на спорте и патриотическом воспитании. Это если спросят. И своим родителям подскажи, кто твой парень.
— Бедная мама, бедный папа. Я подскажу, чтоб на кухне в календарике помечали, кто ты на этой неделе.
— Во-во. А прикинь, вышла бы ты за меня замуж, какой бы у них головняк был постоянно.
— Твои родители как-то живут. Терпят.
— Мои родители не через такое прошли, им конспирация органична как послеобеденный отдых в Испании.
— Что, тоже из Комитета?
— Наоборот, папаня раньше поднадзорный был. Въехал в Союз из недружественного государства — подозрительный тип.
— Это из какого такого государства кто-то мог решиться въехать к нам?
— Жанна, ты хочешь сказать, нет стран, где живётся хуже?
— А что, есть?
— Поверь на слово — есть. Ты еще удивишься, как плохо может житься.
— А я не хочу, мне и в СССР пока сойдет. Покидать страну не планирую. Как минимум до окончания училища. Чтоб ты знал, у нас самая лучшая театральная школа.
— А потом можно будет и свалить?
— А ты против?
— Да неважно, против я или нет. Пара лет, и ты будешь жить в другой стране.
— О как. Это в какой?
— Это секрет.
— Стану женой дипломата? Милославский, ты что-то знаешь обо мне такое, чего я сама не ведаю? — И так глазами играет, а сама голая. Забыла небось. Или помнит и актёрствует.