Дальний и Ближний (СИ)
Холодные, но я словно не чувствую.
Тело наполнило жгучее желание.
Алина проводит руками вверх к моей груди, а потом к плечам.
— Ты такой сильный, — выдыхает слова мне у рта. — И красивый, как греческий бог.
— Ты знаешь, как он выглядел? — так же в ответ, слегка касаясь своими губами её губ.
— Я знаю, как выглядишь ты.
Снова поцелуи, выжигающие напрочь мозг и оставляющие только чувства. Голые и беззащитные. Я даже знаю, как они называются.
Осознание этого словно ледяной душ отрезвляет меня, возвращая разжиженный разум.
— Алина, нет! — хватаю её за руки, когда она уже расстёгивает молнию на моих брюках.
— Ты меня не хочешь? — обиженно и с непониманием надувает губки.
— Нет, хочу. Но не так и не здесь. Не могу я с тобой по-быстрому в машине где-то в поле.
— Но я сама хочу…
— Белка, ты такого не достойна…- обхватываю её лицо и смотрю в глаза.
— Так и скажи, что не слишком хороша для тебя, — ударяет мне по рукам, чтобы я убрал их.
— Ничего подобного.
— Да пошёл ты! — слезает с меня и возвращается на своё место. — Неделю мне мозги парил. Сейчас — на, бери и пользуйся. А он заднюю врубил.
— Это в тебе алкоголь говорит.
— Это во мне униженное женское достоинство возмущается, — оскорблёно. — А я ещё как дура в него влюбилась!
Она вдруг замолкает и закрывает рот руками, поняв, что ляпнула сгоряча слишком много.
Это не просто удивляет — ударяет по голове.
Вот так признание!
И ведь мне его слышать приятно, даже желаемо.
Пытаюсь взять её за руки и объяснить, но она выдёргивает и прячет их в карманы куртки.
— Поехали. Я спать хочу, — вкладывает в слова всю злость, на которую способна и отворачивается к стеклу.
Возле подъезда попытка ещё раз поговорить с ней. Но в ответ только получаю гневный, холодный взгляд.
— Не приезжай больше, понял? — глядит как на врага. — И ждать меня после работы не надо! Я и без тебя обойдусь!
— Алина…
— Да, меня так зовут, а не какая-то Белка. Выруби себе это в памяти огромными буквами. И вали подальше от меня, к своей псине блохастой! — ударяет больно кулаком в грудь.
Да что вы все на него наезжает-то!
— Послушай меня, — перехватываю её руки, прежде чем она ударяет меня снова.
— Не хочу я тебя слушать, Морозов! — приподнимается на носочки и кричит в лицо. — Никакой ты не бог. Обычный придурок! К тёлкам своим вали.
— Алина! — встряхиваю её. — Протрезвеешь и поймёшь, что я прав. Не хочу я так. Хочу, конечно… — пытаюсь перефразировать, но она уже успела услышать, что желала и понять по-своему.
— Проваливай! И не приближайся ко мне больше, — отпихивает с силой и уходит домой.
Блядь!
Вот этого я всегда избегал. Всех этих разборок идиотских про любишь — не любишь, душевных страданий и прочей любовной херни. У друзей насмотрелся.
Катаюсь по городу, пытаясь выветрить дурь из головы, вытравливая её горьким сигаретным дымом. Одна сигарета за другой, пока не закончились. Смятая пустая пачке со злостью вышвыривается в окно.
— Да пошло оно всё к хуям! — выворачиваю руль в сторону дома.
Там меня встречает мать с недовольной кислой миной на лице. Ещё одна причина злиться.
— Где ты был? — накидывается. — Твоя скотина воет. Уже соседи ругаться приходили.
— Не твоё дело. И он не скотина! — скидываю грязные от песка кроссовки на пол.
И да, подметать я не собираюсь. Куртка не аккуратно повешена в шкаф как обычно, а закинута туда.
— Ты как с матерью разговариваешь? — очередная претензия в спину.
Я без ответа захожу в гостиную и, бросив на неё взгляд, закрываю дверь перед носом.
Достала! Без тебя тошно.
Заваливаюсь на диван как был, в одежде. Ко мне тихонько, по краю, подкрадывается Дикий, втыкаясь носом в локоть. Я приподнимаю руку, он проползает ещё немного и замирает.
— Похоже, только ты меня один искренне любишь, — треплю его по шее.
Пёс облизывает мне лицо и устраивается удобнее в моих тисках.
Так мы и уснули.
Утром просыпаюсь от того, что Дикий тянет меня за кофту зубами.
Понятно, ему надо на улицу сделать свои грязные дела.
— Сейчас-сейчас…- поднимаюсь с большой неохотой.
Хочется впасть в спячку до весны и никого не видеть, и не слышать. Я хронически не высыпаюсь. Силы уже заканчиваются.
Когда выхожу из ванной, где умывшись холодной водой, пытался привести себя в бодрость, то почти спотыкаюсь о Дикого, который уже сидит с поводком в зубах в ожидании прогулки.
— Идём, — пристегиваю поводок к ошейнику.
Намордник?
Да пошёл он к херам, этот намордник! Бунтовать, так по полной. В воскресенье в это время всё равно в парке только с десяток таких же собачников, как я.
Но карма, сука, вещь мгновенная.
В парке я оглядываюсь по сторонам, никого нет, и спускаю Дикого с поводка немного побегать. Отвлекаюсь всего на пару минут, в приложение для заказа цветов. Если просить прощение, так хотя бы красиво. Но даже выбрать не успеваю, как слух режет оглушительный женский крик откуда-то с другой стороны аллеи.
— Дикий! — зову собаку, его нигде рядом нет. Опять крик. — Да ну нах! — бегу в ту сторону.
Я думал, что мой пёс просто напугал какую-то женщину, которая шла мимо. Но я ошибся.
Слышу звериное рычание и взвизгивание.
Она так же, как и я, вывела своего боксера без намордника, и сейчас наши псы рвут друг друга в клочья, а девушка стоит и смотрит с ужасом на всё это.
Стараюсь оттащить Дикого за ошейник, но у него в голове уже закусило. С бешеными глазами он вгрызается в шкуру противника, а тот отвечает тем же.
— Дикий, нельзя! Фу! — но какой там.
По его налитым кровью глазам понятно, что он не остановится, пока не загрызёт боксёра.
Я делаю самый идиотский поступок в своей жизни — хватаю своего пса руками, хотя знаю, что так нельзя. И за это расплачиваюсь. Попадаю в замес двух разъярённых агрессивных собак.
Чувствую, как их зубы врезаются мне в кожу, даже одежда не спасает, рвут в клочки.
С трудом вырываю Дикого из этой драки. В горячке он ещё порывается к боксёру, но я из последних сил, онемевшими от боли руками оттаскиваю его и практически волоком веду домой.
Не пройдя и пары сотни метров, он падает на тротуарную плитку. Запал закончился, и пришло бессилие.
Превозмогая боль и слабость в руках, поднимаю друга и тащу к машине. Ему нужен врач.
Глава 16
Глава 16
— Не высматривай его, он не придёт раньше третьей пары, — предупреждает Рита, заметив, что я всё время смотрю в сторону лестницы.
— Никого я не высматриваю. А почему?
— Он ещё полвосьмого мне написал, что ему с утра в больницу.
— Морозов заболел? Позавчера был бодрячком, — делаю равнодушный вид, а в душе скребутся кошки.
— Не знаю… Он в подробности не вдавался. Что написал, то я тебе и сказала. Алин, забудь его. Он тебя бортанул. Чего-чего, а такого я от него не ожидала.
— Может я его неправильно поняла? Реально ведь пьяная была…
— А что тут не понятно, хотел бы, сделал. Фу, блин! Что мы обсуждаем? Радоваться надо, что ничего не было. А то бы пополнила список его побед, — закидывает сумку на плечо. — Пошли, через пять минут звонок.
Две пары сижу как на иголках, не могу сосредоточиться на лекциях. Внутри гложет нехорошее чувство, что у Морозова что-то серьёзное случилось.
Зачем больница? На здоровье он вроде не жаловался.
У меня после вчерашнего дня ещё до сих пор неприятный осадок на душе. Повела себя, как шлюшка какая-то, накинувшись на него. Сейчас я рада, что он отказался. Не опозорилась перед ним, я его даже не смогла возбудить. Никакая с меня соблазнительница. Ещё и в любви ему призналась.
Что он теперь обо мне думает?
Идиотка — что ещё…
* * *— Охренеть! — толкает меня в бок локтём Красникова. Я разворачиваюсь к ней. — Видела? — кивает в сторону двери в аудиторию.