Эмпайр (СИ)

Чего? Споры о пророке-создателе? Эти споры возникают уже не первый раз, и причём не только у нас. «Руками Вильяма Брэдфорда Боги очистили наш мир от черни и неверия», — вспоминаю я слова писания и слегка морщусь от этого пафосного вранья. Как бы ни прославлялась в нашем обществе мощь и сила Всевышних, сложно закрыть глаза на массовый геноцид, устроенный ими с легкой руки. Можно бесконечно во всеуслышание утверждать, что это было неизбежно, что люди сами сделали это своими собственными руками, что Боги были вынуждены пойти на крайние меры для спасения человеческого рода, но мне всегда было сложно принять миллионы безвозвратно потерянных жизней, сгоревших в огне войны в темнейшие времена нашей истории человечества, которые сейчас громогласно называют «возвращением на истинный путь».
— В общем, — деловито продолжает Нима, — мы спорили о том, когда же наступит день и касты людей не останется вовсе. Лаэта считает, что это будет уже через пару поколений, а Лира выдвинула предположение, что Брэдфорд мог специально сделать сыворотку такой, чтобы какой-то процент был и вовсе к ней не восприимчив.
— И зачем ему это делать? Что-то вроде: чтобы не забывать свои корни? — уточняю я, еле сдерживая едкий сарказм.
— В целом, да, — беззаботно подаёт голос Лиретт. — Это была бы хорошая шутка с его стороны. Но, конечно же, не для всех, — слегка сконфуженно добавляет она, опустив свой взгляд, а я встречаюсь с понимающими теплыми глазами Лаэты.
Конечно же, не для всех… Я на собственной шкуре во всех красках прочувствовала смысл высказывания «быть никак все», которое для меня скорее выступает как «в семье не без урода», но я всеми силами пытаюсь его перекроить в «раз в год и палка стреляет», но пока безуспешно.
Моих подруг я знаю уже достаточно давно, но самой близкой мне по духу является именно Лаэта Сонсур. Мы с ней случайно познакомились на первом году обучения и стали весьма близки почти с первых дней. Я хорошо помню ту вводную лекцию по истории Лунара, когда зеленых детишек-студентов собирали в огромном зале Нижнего Прайма, окуная их во времена бесстрашного Реймира, воинственной Саймы, отважного Мелисандра, всезнающего Нирона и других величайших героев тех времен. «Мы вспоминаем и чтим наше прошлое, охраняя тем самым не только нашу историю, но и наше драгоценное будущее», — вспоминаю я слова Директора Нижнего Прайма. Я помню, как зашла в аудиторию раньше других и сразу же устремилась в самый её конец, тогда как другие ученики стали занимать передние парты. Видимо, с первых дней я решила в полной мере оправдать свою незаурядную репутацию, стараясь не выделяться, но на самом деле получала зеркально противоположный результат и искренне не понимала почему. К моменту, когда Лаэта, наконец, соизволила зайти в аудиторию, всё-таки оторвавшись от «чудесной во всех отношениях», по ее словам, картины в холле Прайма, количество свободных мест лихо стремилось к нулю. Я, как сейчас помню, ее расширенные голубые глаза, которые нерешительно метались от мальчика в первом ряду с завидным аппетитом уплетающего булочку, который, впрочем, и сам в каком-то смысле был, как булочка, до худенькой бледной девочки, сидящей в самом конце. Она села к бледному существу, и с тех пор мы почти неразлучны.
Лаэта из клана магов воды, живущих у лазурного океана Мундаста. Они все подвижны, как сама вода, и отличаются живым характером, как ее течение. У неё яркие голубые глаза с небольшой тёмно-синей крапинкой где-то в их глубине и роскошные серебристые волосы, которые порой своими переливами напоминают мне пену волн. Маленький аккуратненький носик, узкие темные брови и пухлые губки украшают ее бледное лицо. Она худенькая и весьма стройная, но при этом в её руках и движениях чувствуется сила и одновременно, присущие для их клана, изящество и плавность. Её волосы всегда заплетены в какие-то неподвластные моему пониманию прически — вереницы кос, хвостов и переплетений украшают ее голову словно корона, чему она обязана трем своим младшим сестренкам, в которых она души не чает и для которых готова на всё, даже терпеть ежедневные утренние истязания от их пухленьких ручек, когда они колдуют над её волосами. Не знаю, почему ей было интересно водиться со мной на первых порах обучения, подозреваю, что из-за её большого сердца — в семье она была старшим ребенком, привыкшим брать на себя ответственность за младших ещё неоперившихся сестер. Подозреваю, что я была для неё ещё одной крохой, потребность защищать которую проснулась в ней, когда она перестала целыми сутками слоняться по домашним окрестностям и этот океан чувств надо было на кого-то излить, а уж лучшего объекта, чем я, пожалуй, и не придумаешь. Но впоследствии мы обнаружили, что во многом схожи, что позволило нам быстро сблизиться и начать много общаться; но и в очень многом различаемся, что позволяло нашу дружбу укрепить и приумножить.
 
Через пару лет к нам присоединилась Нимуэй и Таниэль Мармор — сестра и брат из кланов воздуха и земли. А ещё через год другой Лира Райт из клана огня. Я даже и представить не могла, что с такой, как я, будет кто-то водиться. Это и сейчас вызывает у меня слишком сильные эмоции и возможно излишнюю благодарность по отношению к каждому из них, ведь я не обладаю никакими уникальными навыками, выдающимися способностями или даже банальными предрасположенностями. У меня нет семейных реликвий или оберегов, которые могли бы, по меньшей мере, чем-то выделять меня на фоне большинства, а по большой мере, защитить и дать достойный отпор. У меня нет ценных свитков, которые позволили бы усилить мои, я очень на это всё-таки надеюсь, «скрытые таланты». По меркам данного общества — я просто бездарь. Обычный человек, не обладающий ничем. Абсолютно. Единственное, чем я, пожалуй, могу быть полезна данному обществу, в том числе и моим друзьям, — это моя усидчивость и моё свободное время, которое я львиной частью трачу на изучение всего обо всех. Я хожу на все занятия, на которые успеваю, чтобы углубить свои знания, а после них часами засиживаюсь в библиотеке, чтобы их отшлифовать. Я читаю про все кланы и касты без разбора, изучая их особенности, сильные и слабые стороны, а так же специфику их заклинаний. Я изучаю различного рода свитки с их уникальными механизмами воздействия без какого-либо предпочтения. Я делаю всёвозможное для того, чтобы хотя бы на каком-то уровне иметь призрачную надежду на то, что меня не пнут под зад после того, как Нижний Прайм закончится. Ведь моё будущее — белоснежный чистый лист без какого-либо намека на цвет.
— Ну наконец-то! — слышу я радостный возглас Нимы, от которого слегка вздрагиваю. — Брат, как твои успехи? Подчинил неподчиняемое?
— С переменным успехом, — шутит он и садится рядом, внимательно изучая меня своими переливчато-изумрудными глазами. — Кира? Ты в порядке? Ещё не все книги в библиотеке прочитала, поэтому такая грустная? — подтрунивает Тани, от чего я не могу не улыбнуться и не пнуть его в бок.
— Вроде того. А ты где слонялся? Небось опять бездельничал, надев на себя маску всезнающего Нирона? — ухмыляюсь я ему, поддерживая его тон.
— Вроде того, — парирует он с хитрой улыбкой. — Ну я же не ты, чтобы часами сидеть в библиотеке, читая одну и ту же книгу, или и вовсе там спать, строя потом из себя шибко умную в глазах своих друзей. Но мы-то все знаем, — подмигивает он мне, намекая на мои сегодняшние промахи, а я в бешенстве закатываю глаза. Проклятье! От него ничего не утаишь! Видя мою реакцию, он задорно смеется и начинает рассказывать про сегодняшние достижения.
Таниэль хоть и относится к чистокровным магам воздуха, как его родная сестра, но проявляет таланты совсем иного рода. По преданию, когда Боги стерли до основания старый мир и возвели на тлеющих углях новый, они вручили сильнейшим и достойнейшим из людей древнейшие артефакты, которые помогли бы им на их непростом пути. Один из них принадлежал сильнейшему в нашей истории магу воздуха — Нирону. На воинственном грифоне он вёл за собой величественный Боденхарт — Старейшую гильдию, которая под его предводительством освободила храм воздушного Божества высоко в горах Олимпии. После его смерти прямые потомки не смогли подчинить артефакт своей воле, и его, как святыню, оставили в храме, до того самого дня, пока юный мальчик с горящими изумрудными глазами не вошёл в него.