Бытие

Одержимость.
Да. Это слово было близко к тому, что он имел в виду. Или, вернее, к тому, что определил ир, проследив за его взглядом и считав субвокальные сигналы в горле – слова, которые он произносил, не выговаривая вслух.
К этому придется привыкать.
– Пэнь Сянбин, – послышался голос у него за спиной. – Вы отдохнули, а мировой камень перезарядился. Пора возвращаться.
Тем же голосом говорила машина-пингвин, его постоянный спутник в торопливом путешествии, которое началось менее ста часов назад: вначале они уплыли от жены Бина, их ребенка и маленького приморского участка, потом проникли на борт крошечной подводной лодки, затем провели два дня на борту каботажного контейнеровоза, ночью поспешно пересели на гидроплан и посреди океана встретились с другой подводной лодкой… и все это время его сопровождал черный, похожий на птицу робот. Его проводник, или хранитель, или страж рассказывал Бину о его будущих обязанностях хранителя мирового камня.
Только в конце путешествия, поднявшись к поверхности и ступив на почву Новоньюпорта, здесь, на Пулау, Бин встретил настоящего обладателя этого голоса.
– Да, доктор Нгуен, – ответил он, слегка поклонившись маленькому мужчине с аннамскими чертами лица и длинными черными волосами, изящно заплетенными в ряды косиц. – Иду, сэр.
Он повернулся, чтобы взять в руки белый овоид – мировой камень – со столика в патио, где камень уже час лежал на солнце, поглощая энергию. Это и для него желанный перерыв. Осторожно, как ребенка, Бин поднял артефакт и прошел за Нгуеном Ки за матовую дверь, по привычке двигаясь медленно, чтобы дать зрению адаптироваться к полутьме внутри. Только он мог бы и не беспокоиться. Его правый глаз – вернее ир – отрегулировал за него яркость и контрастность быстрее, чем это сделал бы естественный зрачок.
Комната была просторная, хорошо обставленная, с мягкой мебелью, приспосабливающейся к потребностям каждого человека. На программируемых занавесях – легкая успокаивающая рябь, как на бегущем по камням ручье. Самое дальнее окно открыто. За ним Бин видел остальную часть Новоньюпорта – более гектара лощеной многоэтажной роскоши на массивном фундаменте, прочно закрепленном там, где стоял когда-то дворец наследственных королей Пулау.
На некотором удалении другие гигантские поселки на сваях, очень разные по стилю, повторяли дугу затонувшего атолла. Тилбург, Патриа, Галс-Галч и несколько других, чьи названия было еще труднее запомнить. Один из них, сплошь нержавеющая сталь и стекло, предназначался для стареющих аристократов; здесь они погружались в комфорт и трехмерное существование, прежде чем их заморозят и отправят в жидком азоте в путешествие через время, чтобы через сто или больше лет их разбудили и они снова стали молодыми в улучшенном техникой раю.
В стороне еще один искусственный остров с поликарбонаноархитектурой – напоминанием о пальмовых столбах и лиственных крышах – отведен для прежней королевской семьи и горстки коренных жителей Пулау. Несомненно, страховка на случай возможных исков. Если какая-нибудь корпорация или государство усомнятся в суверенной независимости этого архипелага богатых.
Участок в море. Конечно, Бин слышал о таких местах. В спектре человеческого процветания такие места находятся на противоположном конце от берегового участка, где они с Мейлин поселились в замусоренном устье Хуанпу. Здесь и еще кое-где богатейшие семьи мира объединили свои средства и выкупили маленькие государства, сделав их частной собственностью; тем самым они уходят от обязательств (особенно налогов) перед континентальными государствами, кишащими популистскими массами. В таких морских участках и береговых, как его собственный, Бин усматривал нечто общее. Приспособляемость. По возможности полное использование поднимающегося моря. Превращение несчастья в преимущество.
Три технических специалиста: изящная филиппинка, которая никогда не снимала очков, островитянин (возможно, туземный житель Пулау), который постоянно притрагивался к интерактивному распятию, и пожилой китаец, говоривший мягким голосом ученого, – вот те трое, что смотрели, как Пэнь Сянбин и Нгуен Ки осторожно укладывают мировой камень в колыбель ручной работы, окруженную приборами и иртронными дисплеями.
 
Овоид уже начал оживать от прикосновения Бина. Хранитель мирового камня, он один мог вызвать в объекте прозрачные изображения – словно внутри яйцеобразной скорлупы менее метра длиной таился целый мир или вселенная. Откуда бы ни бралось его особое умение, Бин был благодарен за эту честь, за свою нынешнюю работу и за возможность подняться выше своего обычного положения. Хотя он скучал без Мейлин и ребенка.
Уже знакомое существо, Посланец Осторожности, пряталось – а может, просто так казалось – в засаде, сразу за изгибом овоида, в углублениях и выбоинах, среди клубящихся облаков. Полоска глаз Посланца смотрела наружу, напоминая немигающие очки Анны Арройо, а рот существа, четырехгубый ромбик, застыл в постоянной гримасе тревоги или неодобрения.
Бин старательно присоединил к одному концу овоида временное приспособление, отчасти компенсирующее повреждения поверхности объекта и восстанавливающее звуковой контакт. Конечно, он – да и все остальные в комнате – понятия не имел, как работает этот механизм, но старался изучить каждую процедуру, хотя бы для того чтобы остальные считали его коллегой… а не подопытным.
Судя по их настороженным лицам, на это потребуется немало времени.
– Подведем итоги, – сказал доктор Нгуен. – Мы пытаемся узнать подробности прибытия камня на Землю. Вот идеограмма, которую мы просим вас испытать.
Маленький человек положил перед Сянбином листок с несколькими рисунками. Выглядели рисунки сложными и очень старыми, даже древними.
К счастью, Бину больше не нужно было держать овоид в руках. Достаточно просто стоять рядом. Указательным пальцем правой руки – и от сосредоточенности высунув язык – Бин воспроизвел на поверхности мирового камня первый символ. Следствием его касания стало что-то вроде прикосновения кисти с тушью. Символ получился даже красивым. Каллиграфия – великая разновидность китайского искусства. Кто бы мог подумать, что у меня есть к ней склонность?
Следующую фигуру он начертил быстрее. Третью тоже. Очевидно, идеограммы были не на современном китайском, а на каком-то древнем диалекте или в более пиктографической и менее формализованной системе письма, эпохи войн, предшествовавших периоду унифицированных стандартов Великого Китая, эпохи первого императора. К счастью, имплантат в глазу выручил, дал перевод на современный путунхуа, и Бин прочел его вслух.
– Дата прибытия на Землю?
Параллельно шла работа над двумя проектами. Первый включал использование древних символов для формулирования вопросов. Но доктор Нгуен хотел, чтобы объект получил представление о современных словах. В идеале – если он действительно умнее земных ир – объект должен усвоить более современную версию китайского, а также других языков. Во всяком случае, это продемонстрирует возможности овоида.
После короткой паузы Посланец как будто поднял руку – необычную руку с двумя локтями – и движением трехпалой ладони смел идеограммы Бина, заставив их разбиться и исчезнуть. Моделированный чужак начертил серию своих фигур, которые, толкаясь, расположились на внутренней поверхности мирового камня. Бин почувствовал, что утолщенный правый торец камня слегка вибрирует. Чувствительные детекторы передали эту вибрацию в компьютер, ир которого начал издавать усиленные звуки – Бин их не понимал.
К счастью, их понял Ян Шэнсю, седовласый китайский ученый. Он похлопал по лежащему перед ним свитку.
– Да-да! Вот как произносились эти слова. Замечательно!
– И что они означают? – спросил стоящий поблизости вьетнамец.
– Он, он… то существо, что внутри… говорит, что не может следить за ходом времени, потому что слишком долго спал. Но готов предложить кое-что не хуже.
Доктор Нгуен подошел ближе.