Классическая проза Дальнего Востока

Вот только при этом получится истинный путь для министра и все наши области будут управлены в должном порядке. Когда путь министра таким вот порядком достигнут, когда вся тьма тем областей управлена будет в порядке, то вся Поднебесная наша страна воспрянет и с поднятою головой так скажет тогда: "То дело великое нашего было министра!" А люди позднейшие будут идти по его уж стезе, говоря с умиленьем: "Вот кто владел талантом министра!" Ученые люди, из тех, что толкуют о принципах Иней и Чжоу, - те скажут еще: "То был И, или Фу, или Чжоу, иль Шао". А эти все трудящиеся люди на всяких сотнях должностей - они в удел свой никогда упоминанья не получат, точь-в-точь как плотник мой, который сам себя прописывал в настройке, а тех, кто у него рукой работал, тех он с собой отнюдь не проставлял.
Велик, о да, велик министр! Того, кто путь его постиг, и называем мы министр, и точка здесь. А вот такой, который правит, не зная в деле существа того, что есть всего важнее, - тот делает наоборот: он честным считает того, кто почтительно вежлив, усерден, смирен; почетным считает писанье бумаги; своими талантами хвастается и имя свое ставит первым везде; с любовью берется за мелкую вещь и все отнимает от низших чинов; себе незаконно присваивает дела всех шести министерств и сотен различных чиновничьих мест; дудит и дудит о всем этом в присутственном месте, а главным, большим и далеких масштабов трудом он пренебрегает совсем. Такой человек назовется у нас не нашедшим в себе пониманья пути и правды министра. И это нам может напомнить лишь плотника, не понимающего, как определить прямую, кривую шнуром своим, тушью, квадрат или круг - наугольником, круглым патроном; как знать, что короче - длиннее при помощи чжа-на - шеста на одну сажень иль инь на десяток. Такого, который нарочно брал бы работу ручную рабочих других с топорами, ножами, пилами, чтоб этим помочь своему ремеслу, и все же не может свой труд завершить в полной мере, а, наоборот, приводит все дело к провалу работы, без всяких как есть результатов. Не есть ли, скажите, все это ошибка?
Иные мне скажут: "Представьте себе, что хозяину стройки придет вдруг фантазия личного вкуса, и он вдруг все замыслы плотника будет сводить к своему измышленыо, презрев все его вековые традиции, как бы отняв их, использовав даже при этом советы первого встречного. Тогда ведь наш мастер хотя не сумеет как следует дело закончить свое, но разве ж его тут вина? Все дело лишь в том, что его принуждали".
А я так скажу: - Неверно, не так! Послушайте, шнур здесь и тушь в наличии полном, не правда ль? На месте лежат наугольник и круг, не так ли? Конечно! То, что высшим должно быть, не может быть сдавлено книзу и стать невысоким; а то, что поуже должно быть, нельзя же распялить и сделать широким. По моему строить, - так будет и прочно; а если не так, как хочу я, то рухнет постройка - и все. И ежели тот человек найдет удовольствие в том, что прочность отвергнет, а примет развал в результате работ, то я свое дело сверну, заставлю замолкнуть свой разум, возьму-ка себе да уйду потихоньку, совсем не желая кривить свою правду. Вот это и есть всех плотничных дел замечательный мастер. А если он жаден до денег, вещей, и будет терпеть что угодно, не в силах отвергнуть его; и если погубит он план свой, масштабы, согнется в кривую, не в силах хранить их, да так, что стропила не выдержат - лопнут и дом весь развалится, скажет тогда он: "Не я виноват здесь... " Такое приемлемо разве? Приемлемо разве такое?
И я скажу - путь плотника похож на путь министра. Вот почему я это написал и сохраню.
Этот мастер плотничных дел - он тот самый, что в древнем быту назывался экспертом по тонким деталям и общей конструкции. Теперь он зовется заведующим матерьялом построек. А тот, повстречавшийся мне, фамилию носит он Ян, а имя ему было Цянь.
  
Предисловье к моим же стихам "У потока глупца"  [24]
  
На юг от реки Гуаньшуй - там есть поток. На восток он струится, впадает в реку Сяошуй. Одни мне говорят, что здесь когда-то жил какой-то Жань, поэтому поток и окрестили, мол, фамилией его, назвав его Жань-ци, потоком Жаня. А ныне говорят, что в нем удобно красить вещи, и, мол, по этому удобству его зовут Жань-ци, красильщиком-потоком.
На кару сверху я нарвался в наивной глупости своей, меня сослали на реку Сяо. Понравился этот поток мне, прошел я вдоль него две или три версты, нашел отменно восхитительное место, достроился, осел.
Когда-то, говорится в книгах, была долина Глупого магната. Теперь и я здесь домом сел, на этом вот потоке, название которого рикто, как видно, не умеет вполне установить. Живущие здесь постоянно люди и те лишь спорят без конца, как называть поток. Поэтому и имя ему нельзя не изменить. Вот я и изменил его в поток Глупца.
На этом потоке Глупца я купил небольшой бугорок и назвал его также холмом Глупца. От этого холма Глупца прошел я к северо-востоку, шагов так с шестьдесят, и там нашел родник. Опять купил и поселился там, и это стал родник Глупца. Родник Глупца имеет шесть отверстий, которые выходят под горой, на ровной плоскости земли. Воды из них выбиваются вверх и дружно текут по зигзагам кривым и прямо стремятся на юг: это будет теперь канава Глупца. И вот наносил я земли, набросал я камней, завалил в узком месте поток - теперь получился прудок Глупца. На восток от прудка Глупца появился теперь кабинет Глупца, а на юг от него - павильон Глупца. На самом прудке оказался и остров Глупца.
Превосходные деревья, замечательные камни вперемежку здесь растут и громоздятся - все это причудливый вид один за другим создает. Но ради меня осрамилось все это в глупце.
Начнем с воды: тот рад ей, кто мудр. Теперь же поток посрамлен, он один лишь именем глупого стал. Как это так? А вот: его течение совсем, совсем внизу, он не годится для поливок. Затем он слишком быстр и весь в камнях - большая лодка не войдет. Он весь укрыт, вода мелка, теченье узкое, и никакой речной дракон в нем жить не соблаговолит: он не сумеет в нем поднять с дождями тучи, и, значит, ничего полезного людям в потоке этом нет... Совсем как я! Раз это так, то позволяется его глупить, хоть это и зазорно.
Но древний Нин-у-цзы был глуп всегда, коль не было пути в его родной стране. То был мудрец, игравший роль глупца. Философ Янь весь день не возражал - совсем глупец! Но он был очень мудр, играл лишь роль глупца. Ни одного и ни другого нельзя и впрямь считать глупцами! Я ныне на своем пути обрел уж праведных людей, но сам от правды отошел и против жизни бунтовал. Поэтому из всех, кого глупцами называют, нет никого, к кому бы это шло скорее, чем ко мне. А если это так, то в мире нашем нет и не найдется никого, кто мог бы спор со мной вести за этот вот поток, и я могу названье это ему присвоить полновластно. Хоть людям от него нет пользы никакой, но он ведь мастер отражать в себе природу всю в ее многообразье. Он чист, сверкает, как алмаз, прозрачен весь до дна, звенит, поет он, как металл иль камень дорогой. Он может ведь дать человеку-глупцу, счастливо смеясь, любоваться им всласть до восторга, да так, что тому ни за что от него не уйти.
Так вот, хотя я и не пришелся к толпе людей, но тоже сам себя я утешаю; сижу за мастерством своим литературным, в нем промывая всю как есть многообразную природу, и в нем держу, как в оболочке, все сотни форм ее, и нет на свете ничего, что от меня бы ускользнуло.
Итак, я глупыми словами пою поток Глупца. Пою неистово, вовсю, не избегая ничего; затем смиряюсь и мрачнею и возвращаюсь вместе с ним со всем живым к небытию. Вздымаюсь затем к первозданному в небе эфиру, растворясь весь в хаосе звуков и форм, неслышимых вовсе, незримых совсем... Пропадаю в безмолвии дивно высоком, и нет на земле никого, кто б меня понимал...
Теперь сочинил я стихи о восьми подходящих местах для глупца. И вот это пишу я на камне, который стоит вот здесь, над потоком моим.