История моей жизни
Я долго смотрю в небо, слежу за хороводом легких белых облачков и говорю мечтательно:
— Почему так бывает, что весною все рождается, цветет, а зимою тихо умирает?.. Почему человек рождается, живет, а потом становится стар, хил и тоже умирает?.. Почему это?
— Очень просто почему — чтобы не надоело. Ты сообрази хорошенько: что хорошего в том, если бы человек не умирал? Ведь он не только другим, но и самому себе надоел бы. Вот поэтому и жизнь и смерть — для разнообразия, чтобы не было скуки на земле. Был такой на свете царь — Иван Грозный, и был другой такой же царь в древнем Риме по имени Нерон. Ну, вообрази себе, если бы эти коронованные звери жили всегда — какой ужас был бы на земле! Вот природа так и делает — сметает все скверное, а на место этого старается создать что-либо получше…
Я долго думаю над словами Государева, — но понять сущность его слов не могу, хотя все, что он говорит, мне нравится и кажется непреложной истиной.
Мы держимся ближе к железной дороге, «на всякий случай», говорит Государев. Часто нас настигает длительный гудок паровоза, а иногда останавливаемся перед шлагбаумом, даем пройти поезду и снова шествуем вдоль широкого шоссе. К вечеру мы подходим к маленькой станции Московско-Курской дороги и намереваемся там переночевать. Мы спускаемся с горки и при свете солнечного заката видим огромное количество людей — мужчин, женщин, детей.
— Переселенцы, — говорит Степан Гавриилович.
— А кто они такие? — спрашиваю я.
— Известно кто — мужики.
— А куда ж это они?
— Надо полагать, есть у них какой-либо путь. Теперь крестьяне расползлись по всей Руси подобно тараканам перед пожаром — землю ищут.
— А зачем это им? У них же есть земля?
— В том-то и беда, что у них нет земли, а глина да песок. Землю помещики себе забрали.
— Ну, и что ж?
— Ну, известно что. Каждый человек ищет, где лучше, вот и переселяются в разные далекие местности, где имеется свободная земля.
— А есть такая?
— Как же не быть, для чего-нибудь воюет же царь! Завоевываем новые земли в Средней Азии, на Дальнем Востоке, в Турции и гоним своих крестьян.
— А как же те?
— Кто же?
— Да вот, кого мы завоевываем.
— Ну, брат, тех никто не станет спрашивать, на то они и завоеваны.
Мы совсем уже подходим к полустанку и попадаем в тесную гущу людей, одетых в серые и коричневые грубошерстные сермяги, в самотканные порты, обутых в лапти к суровые обмотки вдоль ног.
Узлы, мешки, маленькие и грудные дети, крики ребят, голосистые выкрики женщин и хмурые бородатые запыленные лица мужчин производят тяжелое впечатление.
Оказывается, что эта огромная толпа людей тоже намеревается провести здесь ночь под открытым небом в ожидании обещанного им товарного поезда. Впервые вижу я такое скопление крестьян.
— Как же они жили до сих пор?
— И до сих пор жили так, как сейчас, и до самой смерти будут жить, ни на минуту не расставаясь с нуждой, темнотой и безысходной нищетой.
Государев говорит уже без усмешки, и глаза его полны печали.
Мне тоже жаль этих людей, в особенности маленьких ребят с заплаканными и грязными лицами.
На другой день чуть свет уходим, держа путь на Орел. Погода начинает портиться. Встают и тихо плывут по небосклону тяжелые серые тучи — вестники холодных дождливых дней. Наше настроение портится. Я жалуюсь:
— Чорт возьми, как хорошо было вчера…
— А ты думаешь, вечно будет солнце светить? Нет, старик, надо ко всему привыкать. Подождем малость, а ежели осень ударит и польет изо всех труб, тогда мы с тобой снова наймемся на работу и будем искать непротекающую крышу, а пока что давай держать путь вон на ту деревню, видишь? И прибавь шагу.
Идем. Нас провожают плакучие березы и обмокшие лохмотья верб и ветел.
Не дойдя еще до деревни, мы замечаем большое оживление и даже видим двух всадников, мчащихся прямо к селению. А когда входим в деревню, то попадаем на такой базар, какого я никогда еще не видел. По загонам люди с бляхами на груди тащат несколько коров, телят, овец и лошадей, а за ними с воем, криками и рыданиями следуют бабы. Их отгоняют урядники, сидящие на рослых сытых конях.
— Прочь отседа! — кричат они, размахивая нагайками.
— Что здесь? — спрашиваю я.
— Ничего особенного: начальство царскую подать выколачивает.
— Как выколачивает?
— А так. Не заплатили подушные за землю — вот у них отбирают живность в счет уплаты.
— Почему ж они не платят?
— Потому что денег нет… Откуда же мужику взять? А для мужика корова это, брат, кормилица, без нее совсем подохнешь.
— И они отбирают?
— Да, отбирают — сам, чай, видишь.
В это время одна пожилая женщина подбегает к своей корове, вырывает из рук сотского веревку н тащит к себе обратно. Но тут подъезжает верховой и, размахивая над головой женщины нагайкой, кричит:
— Отстань, стерва, отпусти, а не то засеку до смерти!
— Секи, родимый, убивай, а Буренушку не отдам я тебе, детишки помрут мои, не отдам! — кричит баба.
— Уйдем, — шепчет мне Государев. — Представление не очень веселое, и сделать его лучше мы не можем. Пойдем до следующего селения, а там и отдохнуть можно. Эх… эх…
Мы уходим, провожаемые воем, плачем женщины и гиканьем и свистом урядников.
Сейчас Степан Гавриилович является для меня единственным близким человеком. Я привязываюсь к нему, как бывает только привязан человек к брату, к отцу. Я уже знаю не только его прошлую жизнь, но могу угадывать его мысли, знаю, как он отнесется к тому или иному факту. Люблю его слушать. Он говорит всегда просто, понятно и умно. Для меня наши беседы являются откровением. Я начинаю понимать, какой ужас представляет собою человеческая жизнь, когда она скована жестоким бесправием деспотических законов.
— Почему так много крестьян, а защитить себя они не могут? Вот в деревне, где отбирали окот, там сотских и урядников было всего человек десять. Что бы стоило сотням крестьян задавить их и отнять свой скот?
— Да, нечего оказать, хорошие мысли гуляют в твоей голове! А не хочется ли тебе за эти слова сесть в тюрьму?
— Нет, мне не хочется, — отвечаю я. — Мне только желательно узнать, отчего это так бывает, что большинство людей подчинены меньшинству людей богачей.
— О, старик, куда ты забираешься! Видно, у тебя башка совсем не пустая. Ну, ладно, уж ежели так, то постараюсь тебе и это объяснить. Ты знаешь, что такое раб? Этот сорт людей существовал в самой глубокой древности и существует до наших дней. Раб — это человек, взятый другим человеком в плен. Более сильный заставляет на себя работать более слабого. Среди волков этого не бывает… И вот представь себе такую картину. Мы с тобой вооружены до зубов. У нас хорошие кони, мы садимся верхом и нападаем на ту самую деревню, где сейчас стоит стон обиженных. Налетаем, даем два-три выстрела и побеждаем всех — и сотских, и урядников, и всех крестьян, потому что мы напали врасплох и были вооружены. С этого момента ты можешь делать с людьми все, что захочешь. Прикажи пасть на колени — все упадут; прикажи работать — все возьмутся за труд; прикажи отдать все добытое трудом — все отдадут. Такова сила человеческой трусости и темноты. Этим пользуются все властители земли от древних времен до наших дней. И пока будут властвовать цари, короли, князья, бароны, помещики, до тех пор рабы будут жить во тьме и плоды своих трудов отдавать деспотам. Все понял?
— Да, — отвечаю я. — Но неужели нельзя найти справедливости?
— Как нельзя? Очень просто, можно. Слыхал ты такое слово — восстание?
— Знаю. Индейцы в Америке тоже восстают.
— Ну вот. Восстают, сбрасывают с тронов деспотов и выбирают президента.
— И тогда все уже хорошо?
— Не совсем. Президент, привыкнув сидеть на своем высоком кресле, начинает убеждаться, что он умнее всех и что все должны ему подчиняться, и тогда история начинается сызнова. Появляется новый деспот под названием президент, и число рабов становится еще больше.