Эпоха харафишей (ЛП)

— Однако все остальные люди трактуют это по-своему и не считаются с ними!
Шамс Ад-Дин сердито воскликнул:
— Они не заботятся ни о чём, кроме собственного высокого положения, в все остальные — бесправны!
Махмуд Катаиф на миг замолчал, а потом заявил:
— Они вправе требовать к себе уважения, соразмерного с их трудами…
— Что вы имеете в виду?
— Каким был бы наш переулок, не будь их? Их дома — украшение переулка, а имена — словно звёзды освещают весь квартал. Из их магазинов нам поступает и пища, и одежда, на их капиталы воздвигнуты мечеть, фонтан, новая кораническая школа. Разве всего этого не достаточно?!
Ярость забурлила в груди Шамс Ад-Дина, и он закричал:
— Если бы не мой отец, никто не смог бы воспользоваться их деньгами. Поглядите на их коллег в других переулках — что они там творят?
Шейх замолчал снова, и казалось, что он колеблется, и тогда Фулла сказала:
— Говорите. Посланец должен лишь донести сообщение…
Воодушевившись её словами, он продолжил:
— Они полагают, что с ними несправедливо обходятся, как и с вами и вашими людьми, и говорят, что настоящий предводитель клана должен быть из числа знатных людей, ибо сам Аллах предпочёл их и возвысил среди остальных людей. Это нисколько не отнимет у бедняков право на справедливость!
Шамс Ад-Дин воскликнул:
— Теперь-то всё прояснилось, шейх! Они подзуживают меня нарушить обязательство и броситься в объятия бандитов и шантажистов!
— Боже упаси!
— Это правда, и вы верите в то, что я говорю.
— Да упаси Господь, мастер!
— Это моё окончательное мнение.
Шейх прервал его, поднявшись с дивана, и умоляюще попросил:
— Но подумайте же немного, я прошу вас всего-только отложить ваше решение, пока вы не обдумаете всё хорошенько…
И он понёсся из комнаты вон, словно беглец.
27
Махмуд Катаиф скрылся, оставив за собой шлейф из запахов табака и пота. Он оставил мать и сына в тишине: взгляды их встретились и разбрелись по сторонам. Между ними был конфликт, как и между его молодостью и инстинктами. Все украшения этого мира с их острым ароматом потаённых страстей притягивали его. В этой маленькой презренной комнатке пылали сияющие мечты о комфорте и интимной близости. Нашёптывания собственной души окрасили его лицо краской стыда — они были о его прекрасной мятежной матери с чарующим взглядом. Её красота неизвестного происхождения воплощалась в его отвратительной скрываемой слабости к ней.
Он заявил ей вызывающе:
— Главарь клана, как тебе известно, это защитник всего переулка, его пастырь, который сдерживает силы зла…
Мать язвительно заметила:
— Которого даже не отличить от обычного попрошайки…
Он пылко воскликнул:
— Мама, будь на моей стороне, а не против меня!
— Я всегда на твоей стороне, Аллах свидетель…
Испытывая недовольство и к себе самому, и к ней, он снова воскликнул:
— Я хочу быть достойным имени Ашура Ан-Наджи и его обязательству!
Мать торжественно произнесла:
— Ашур ни на миг не испытывал колебаний, когда наложил руку на пустующий дом Аль-Баннана!
Шамс Ад-Дин был в гневе:
— Поучительный урок ждал его в конце…
— В любом случае он дал нам пример для подражания…
Он презрительно выпалил:
— Приходит время, когда мы приписываем великому Ашуру все слабости и тревоги нашей души…
28
Шамс Ад-Дин шёл напротив своего осла — спокойно, задумавшись о борьбе. Он давно уже наблюдал за тем, как солнце лило свой радостный свет после дождей и туч. Слабость — не позор, если человек преодолел её. К чему тогда сила, если она не могла совладать с этими душевными волнениями? Он утолял жажду нектаром возвышенной жизни, источник которого — его пыл и энергия — бил ключом.
Перед магазином шейха Махмуда Катаифа он натянул поводья и остановил повозку. Тот спешно бросился к нему на встречу, горя нетерпением:
Шамс Ад-Дин подошёл к нему и с холодной решимостью сказал:
— Ашур Ан-Наджи не умер!
29
Шамс Ад-Дин шёл домой как-то вечером, когда путь ему преградил силуэт женщины, которая зашептала:
 
— Добрый вечер…
— Айюша?…Что вас принесло сюда?
— Не последуете ли ли за мной ко мне в комнату?…
Сердце его застучало чаще. Он испугался её предложения, хотя оно возбудило его любопытство и воспламенило молодую кровь. Он покорно последовал за ней.
30
Прошествовав первой в коридор, старуха прошептала ему:
— Так странно вы себя ведёте…
— Что?!
— Разве мы не вправе спрашивать, почему отвергают луну в полной её красе?
С этими словами она открыла дверь комнаты, и свет лампы упал на пол. Сама она отошла в сторону, а его подтолкнула рукой вперёд… Он увидел госпожу Камр, сидящую на крае кровати — единственном пригодном для сидения месте в комнате. Лицо её было покрыто вуалью, а взгляд опущен из-за смущения…
Он стоял и глядел на неё в полном возбуждении.
Стоя возле порога, Айюша спросила его:
— До вас дошли какие-то плохие слухи о нас?
Он со смущением ответил:
— Нет, что вы…
— В нашей красоте есть какой-то недостаток или изъян?
Тут среди его эмоций появилась осторожность:
— Упаси Господь…
— Понизило ли нас в ваших глазах раскрытие нашей тайны?
Он потупил глаза и пробормотал что-то нечленораздельное, глотая слюну. Тогда старуха закрыла за собой дверь и подтолкнула его к краю пропасти. Камр прошептала еле слышным голосом:
— Мне стыдно. Я не знаю, что я с собой сделала…
Он тупо произнёс:
— Всё хорошо.
— Мне стыдно за себя…
Он рухнул под натиском бури, и инстинкты его воспламенили всю вселенную, подчинившись властной, тщеславной и безрассудной силе.
Почти не сопротивляясь, Камр прошептала:
— Не думай обо мне плохо…
31
Шамс Ад-Дин снова оказался в коридоре. Дверь за ним закрылась. Всё вокруг было окутано мраком, который незаметно просачивался в тайники его души. Взамен огня остался едкий удушливый пепел, и мир вздохнул от усталости и печали. В конце коридора он заметил силуэт Айюши в бледном свете звёзд. Когда он проходил мимо, она прошептала ему:
— Нельзя обманывать надежду на благородство мужчины…
Задыхаясь от гнева, он нахмурился, и ушёл, отягощённый печалью…
32
Он согрешил, но другие грешили ещё больше него. В голове у него всё смешалось, однако она была хитроумной женщиной. Он не попадётся в силок как идиот, и не будет рисковать своим драгоценным даром, даже если придётся вынести боль и горе. Силы зла сговорились против него, равно как собственная мать и устремления его слабости, однако он был готов ринуться в бой.
33
Агамийю Дахшан выдали за Шамс Ад-Дина Ан-Наджи. Шаалан-одноглазый пришёл к нему со словами:
— В эту ночь позволено выйти за рамки…
Он понёс известие в курильню опиума Халила Суккара, а оттуда — в бар Илайвы Абу Расина.
Традиционное шествие, окружённое караулом с дубинками, обошло весь квартал, а во главе его были флейты и барабаны. Помех ему никто не оказывал, а благоговейное почтение к высшим членам клана лишь усилилось.
Шамс Ад-Дину казалось, что он беспрестанно парит над землёй. Каждый раз, когда шествие делало остановку, его охватывал хмель восторга и воодушевления. Сам Ашур Ан-Наджи верхом на зелёном жеребёнке благословлял его. Ангелы пели ему с облаков. Распахнулись двери дервишской обители, откуда разливались небесные напевы вместе с тутовыми ягодами.
Агамийю везли на спине верблюда в женском паланкине, увенчанном покрытыми золотым позументом занавесками.
Фулла приняла её с сияющим лицом и угрюмым сердцем.
34
Утром Шамс Ад-Дин уже сидел на своём излюбленном кресле в кофейне. Взгляд Айуши скользнул в его направлении, после чего она села на корточки справа от него. Тут облако скрыло за собой солнце. Своим ртом со сломанным зубом она зашептала: