Эпоха харафишей (ЛП)

— Спасибо вам.
Ещё больше мягким голосом он ответил ей:
— Я весьма сожалею о том, что случилось с вами.
— А я чувствую непомерную тяжесть того несправедливого бремени, что вы взвалили на себя.
Он дружелюбно парировал:
— Зато то бремя, что вы несёте, ещё более тяжкое…
— В любом случае, я сама совершила ошибку!
— Ну и разговор в первую брачную ночь!
Ни один из них не сделал ни единого движения. И даже свадебное покрывало осталось на своём месте — на голове новобрачной. Тем не менее, он пристально вглядывался в её лицо, пользуясь свободой, которую давали ему её опущенные глаза. Он ещё больше был впечатлён её красотой и привлекательностью, и даже признался себе, что если бы не эти ненормальные обстоятельства, он бы набросился на неё. Он тихо сказал:
— Под этой крышей тебя не станут принуждать делать то, чего ты не хочешь.
Она тепло ответила ему:
— Я уверена в вашей порядочности, однако…
На миг она прервалась, затем добавила:
— Однако уверяю вас, что от прошлого остались лишь болезненные воспоминания.
Интересно, что она имеет этим в виду?… О чём думает?.. Неужели она не понимает масштаб его поступка? Когда он сможет откровенно поговорить с ней обо всём?.. Когда освободится от воздействия её непреодолимой женственности?… Игнорируя её слова, он попытался уклониться от этой темы:
— Я удивляюсь твоей сестре — она ничуть не отстаёт от моего брата!
Она презрительно сказала:
— Они друг другу подходят.
— Какие отношения между вами?
— Плохие, и никаких больше.
— Но из-за чего?
— Она хочет владеть всем: талантами, любовью. Однако у меня больше способностей, чем у неё, поэтому она вообразила, что родители любят меня больше неё, и затаила злобу и ненависть ко мне. Она просто ужасна…
— И мой брат — он тоже ужасен…
И продолжил:
— Но ты…
Он замолчал, но тут она сама пылко сказала:
— Всё кончено. Я прозрела, и больше не слепа!
Боже мой! Она явно живёт в мире грёз. Она говорила искренне. Правда. Ну да, это правда. Чего всё это стоит? Да, задача трудная. Как же он боялся эффекта её красоты и привлекательности! Слабость внутри него вот-вот сдастся перед силой её красоты. Вот она в первый раз за всё это время поднимает на него глаза, и их взгляды встречаются. Свеча по-прежнему таяла в своём серебряном подсвечнике.
Она смирительным тоном спросила:
— Мне бы хотелось знать, что происходит у вас в голове?
Какая тёплая летняя ночь стояла! Он промолчал, а она сказала:
— Вы считаете, что я не гожусь для вас?
Побуждаемый внезапным толчком, он ответил:
— Ты искренняя, знатная и уважаемая женщина.
— Благодарю вас. Я высоко ценю вашу благосклонность, но она не годится быть основой супружеской жизни.
Он спорил сам с собой, страдал и сопротивлялся искушению. Он задал ей вопрос:
— А что происходит в твоей голове?
С пылкой смелостью, почерпнутой из разговора с ним, она ответила:
— Я свободна, абсолютно свободна, однако всё зависит от тебя…
Он откровенно заявил:
— Не забывай, это ты просила, чтобы он женился на тебе!
Она тут же ответила:
— Меня толкал к этому страх, а не желание, верь мне.
— Я верю тебе, — сказал он осторожным тоном.
Она сдалась:
— Но ты имеешь полное право поступить так, как сочтёшь нужным.
Какая пропасть развернулась перед ним! Какое искушение! Какое безумие! Всё это бушевало в его сердце. Какое волнение! Какое желание зарыть поглубже это волнение! В жилы страдальца впрыскивают вызывающий сон мак, и на лбу его раскрывается отверстие, сквозь которое в него проникают нежные пальцы Морфия..
19
Раскалённые летние дни миновали. Курра окончательно капитулировал и влюбился в Азизу. Он верил, что любовь сокрушит прошлое, стоит только захотеть. Азиза и Раифа превосходно играли свои роли как две сестры, так что Унсийя не заметила ничего такого, что могло бы нарушить покой. Курра и Руммана продолжали заниматься делами в директорском кабинете своего магазина, торгующего зерном, ведя разговор лишь о том, что касалось работы. Так и соседствовали между собой любовь и отвращение.
 
Вскоре Азиза забеременела. Радость охватила и семейство Аль-Баннан, и семейство Ан-Наджи. Один лишь Курра хотел повременить с этим, задавая себе вопрос: когда же это началось? Насекомое сомнения заползло в пульсирующее молодостью сердце цветка. Сияющий храм потемнел от дыхания зла. Отравленная игла сомнения вонзилась в него. Но она не читала его мысли, она ликовала в своей невинности и искренней любви. Места для отступления у него не было — ведь он был свободен, честен и влюблён. Помимо этого, он был верующим, и его вера в господа была крепкой. Радость и печаль стали ему товарищами.
20
Почему же Раифа не беременела?
Этот вопрос с тревогой повторяли и в доме Аль-Баннана, и в доме Ан-Наджи. Раифа была измотана; глаза её переполнились ненавистью. Беременность могла не наступать только по естественным причинам, обычно она не заставляла себя ждать. Подозрение, как обычно это бывает, витало вокруг Раифы, и не давало покоя её матери. Она спрашивала совета у акушерки, и один совет следовал за другим. По мере течения времени страх и нетерпение лишь усилились, а грусть сгустилась грозовыми тучами.
Однажды в комнате Руммана, бывший навеселе, сказал:
— Что за суета!
Раифа резко ответила:
— Они не сжалятся, это сущий ад.
Руммана негодовал:
— Вы так похожи с ней. Чего тебе не хватает?
Раифу обуял сильный гнев, и она спросила:
— Тебе внушил сам Аллах, что проблема во мне, а не в тебе?
— Я мужчина во всех смыслах этого слова, — в свою очередь разъярился он.
— Нет ни одного мужчины, который бы так не думал о себе.
В припадке безумной ярости, вызванной похмельем, он закричал:
— Значит, мне испытать себя, взяв ещё одну жену?
Она подняла голову и повернула назад шею, словно змея, и с презрением бросила ему:
— Пьяница!
Гнев его не прекращался:
— А может быть, мой ребёнок сейчас во чреве другой женщины? — воскликнул он.
Она заорала:
— Сумасшедший!
— Придержи свой грязный язык!
— Это ты грязный!.
Он угрожающе поднялся, и она отступила назад, готовая обороняться. Однако он не шевельнулся, а лишь презрительно сказал:
— Ты бесплодная дьяволица.
То была их первая семейная ссора, и её агрессивность поразила его. Тем не менее, сплочающее их желание оказалось сильнее всех преходящих бурь.
21
Шейх переулка, Мухаммад Таваккуль, сидел рядом со своим другом-владельцем бара Ат-Такийей, когда мимо них прошла Дийя со своим кадилом. Хозяин бара засмеялся и прошептал:
— Главенство над кланом вернулась к семейству Ан-Наджи. Так чего же продолжает лить слёзы эта старуха?
22
В начале весны, когда продавцы зелёного горошка и семечек зазывают криками покупателей, Азиза произвела на свет младенца, которого назвали Азиз. Когда всё успокоилось, и заботы прошли, Азиза улеглась отдохнуть в постель, а Курра нагнулся, рассматривая новорожденного ребёнка. Он рассматривал его с замиранием сердца и множеством противоречивых чувств. Азиза с нежностью, усталостью и гордостью поглядела на него и пробормотала:
— До чего же он похож на тебя!
Зачем ей заверять его в том? У ребёнка пока нет какой-то определённой внешности, хотя говорила она самым невинным образом. Она полностью забыла о прошлом и погрузилась в любовь и наивность. А два его спутника — радость и печаль — вновь соперничали друг с другом. Однако он решил продолжить жить счастливо.
23
Для сохранения видимости в их флигель заглянули с визитом Руммана и Раифа, которые принесли в дар новорожденному Коран в позолоченной обложке. Руммана сказал ему:
— Пусть он растёт в славе и могуществе.