Прозрачный дом
– Алло! – ответил учитель, машинально стирая несуществующую пыль с телефонного аппарата. В ответ послышался только шум, напоминающий шлепанье по лужам, и тогда он добавил погромче: – Слушаю! Говорите!
– Алло, Тимофей Витальевич!
– Михайлович, – поправил историк. – Говорите, что вы хотели.
– Извините, Тимофей Михайлович, запамятовал, – наконец проговорил скрипучий голос, – тут ваши девицы дерутся, не могу усмирить.
– Где тут? Какие девицы? – стараясь не терять самообладания, но все же громче обычного произнес Тимыч.
– Так понятно, где, в бане. Сегодня ж банный день.
Скрипучий голос хотел еще что-то разъяснить, но учитель не стал слушать. Он повесил трубку, накинул плащ и прямо в комнатных тапочках готов был бежать на хоздвор к прачечному корпусу, но уже в подъезде опомнился и вернулся в квартиру, чтобы переобуться.
Через десять минут с несвойственной ему проворностью Тимофей Михайлович преодолел шесть высоких каменных ступеней, но без предупреждения в девичьи бани все же врываться не стал. Остановился, перевел дух и постучал.
– Ой, Михалыч, вы быстро! – закричал сторож, распахнув перед учителем дверь. – Они там, у шкафчиков! Что творят, уму непостижимо! Я обход делал, слышу бранятся. Забегаю, а там одна другой серьгу вырвала, кровищи.
Тимофей Михайлович в несколько шагов преодолел коридор, но прежде чем войти в предбанник, осведомился у сторожа:
– Надеюсь, они в одежде?
– В одежде, милок, одна так точно в одежде.
Манера сторожа общаться действовала историку на нервы. Ему всегда казалось, что этот бравый старикашка излишне любопытен, вечно сует свой нос куда его не просят. Тимычу хотел поговорить с девушками наедине, но потом, подумав, решил, что лучше иметь свидетелей. Его ученицы повзрослели, и находиться с ними в бане по меньшей мере было неприлично. Сделав шаг в предбанник, он в первую секунду ничего не смог разглядеть, потому что очки густо запотели, но по голосам сразу догадался, что одна из дерущихся была Лора.
– Немедленно прекратите! – скомандовал мужчина, приподняв одной рукой очки с переносицы, а второй хватая за руку Лору, которая сидела сверху Наташи Мухиной, распластавшейся на мокром полу. Девушки от неожиданного появления классного руководителя мигом прекратили драться, и Лора даже помогла Мухиной подняться.
– Да пошла ты, – отталкивая ее руку, процедила Наташа и, шлепая полными руками по скопившейся на неровном кафеле воде, неуклюже скрестила ноги, чтобы встать.
Лора была замотана в полосатое банное полотенце, по обнаженной шее, плечу и даже руке стекала кровь из разорванного уха. Наташа, прежде чем встать на ноги, запахнула мокрый разорванный халат из цветастого ситца и стала искать глазами недостающий шлепок.
– Что вы здесь устроили? Как это понимать? Вы уже давно должны были отправиться на самоподготовку, – гневно отчитывал девушек Тимыч, протягивая Лоре свой носовой платок. – Приложи к уху, и немедленно в медпункт. Деретесь, как заключенные в тюрьме. Мне стыдно за вас. Скажите на милость, что вы на этот раз не поделили?
Девушки молча приводили себя в порядок, не поднимая глаз на учителя. Лора старалась поскорее натянуть на себя халат и сбежать в медпункт, но Тимыч стоял на своем:
– Почему я должен повторять вопрос? Из-за чего драка?
Наташа, громко сопя, поглядывала из-под густой челки на свою соперницу, но так как Лора не открыла даже рта, то она перевела взгляд на учителя и еле слышно пробубнила:
– Из-за Волкова.
– Вы дрались из-за Родиона?! Какой кошмар, это же вдвойне стыдно! Это парни дерутся за девчонок, а не наоборот. Помните, мы с вами учили рыцарские бои, на которых рыцари сражались за сердце своей прекрасной дамы, а что же вы так низко себя цените?
– Тимофей Михайлович, объясните Наташе, что Родик мой, и ей нечего лезть к нему, – наконец заговорила Лора, поднимая на учителя свои красивые миндалевидные глаза, полные гнева.
– Вам обеим нужно усвоить, что мужчины не ценят излишнего проявления чувств.
– Точно, Мухина, ты прилипла к Родику как сопля, даже смотреть противно, – выпалила Лора, довольная, что Тимофей Михайлович принял ее сторону.
– Ты, Лора, тоже ведешь себя недостойно. Сквернословишь, дерешься, не думаю, что Родион мечтает о девушке с таким поведением.
Лора в ответ хмыкнула, схватила пакет с надписью Montana и направилась к выходу, сжимая в руке чужой браслет. А Тимофей Михайлович подождал, когда захлопнется за ней дверь, и решил продолжить разговор с Мухиной.
Девушка поверх мокрого халата натянула коричневую вязаную кофту, затем стала собирать свои банные принадлежности и ждала вопросов. Она была довольно умна и хорошо изучила манеру Тимыча их воспитывать. «Сейчас будет докапываться до сути. Ему важна не косвенная, а истинная причина драки», – размышляла Наташа, чувствуя на своем затылке тяжелый взгляд классного руководителя.
– Наталья, может, расскажешь, что на самом деле послужило причиной драки?
– Ничего особенного. Я сплела для Родика фенечку, а Лора у меня ее отобрала. Решила, что может мне запретить делать то, что я считаю нужным. А это нарушение моих свобод, не так ли?
Тимофей Михайлович тяжело вздохнул и ничего не ответил. Он открыл входную дверь и взглядом показал ученице на выход.
– Вы нас накажете? – решила поинтересоваться Мухина, чувствуя, что разговор не окончен.
– Нет, Наталья, вы и так уже наказаны.
– Что вы имеете в виду?
– Вы чувствуете, что потеряли внимание Родиона, – отсюда и гнев, от безысходности.
В то время, когда Тимыч выслушивал по телефону сторожа, в квартире Ольги Васильевны тоже раздался звонок, но не телефонный, а дверной. Это была та самая Нина Ивановна – Колба, как ее минуту назад назвал Тимыч. Она еле удерживала на одной руке свежеиспеченный медовый торт, но предназначался он отнюдь не для пионервожатой.
– Оленька Васильевна, а я к вам, – сладким голоском пропела химичка, но, заметив, что открывшая дверь хозяйка квартиры хотела запротестовать, подумав, что соседка пришла с презентом, Нина Ивановна тут же принялась объяснять: – Это торт для Тимофея Михайловича, я хотела попросить у вас какое-нибудь симпатичное блюдо, чтобы празднично его преподнести. У вас найдется нечто подходящее?
– Конечно, конечно! – воскликнула Ольга, приглашая Нину Ивановну войти, с недоумением рассматривая ее яркий цветастый халат с запахом. По мнению вожатой, разгуливать по соседям в халате был чистой воды моветон, но у Нины Ивановны на этот счет были свои соображения: она считала, что красивая вещь никогда не может быть неуместной. Всякая мало-мальски нарядная безделушка ее радовала, а по-настоящему дорогие и дефицитные вещи были предметом ее тайных и не очень грез и желаний. Она стояла в очереди на всевозможные люстры, ткани и сапоги, водила дружбу со всеми продавщицами и кладовщиками и сводила с ума Льва Борисовича бесконечными разговорами о вещах, которые появлялись в домах у их друзей. Но когда эта дама узнала, что за глаза ее называют Колбой, то даже обрадовалась. «Наверное, я еще не такая и толстая, если ребята решила меня прозвать стройной стеклянной посудиной», – шутливо рассуждала она, поедая очередной жареный пирожок с картошкой, сидя со Львом Борисовичем на кухне, прикидывая в уме, где бы раздобыть домашний халатик понаряднее. Ведь школа для Нины Ивановны была местом, где главенствовали правила и дисциплина, там она всегда выглядела и вела себя очень сдержанно, а всю свою яркую натуру, тягу к экспериментам и любовь к мишуре она проявляла лишь за плотно закрытыми дверями учительского дома.
– Ах, Оленька Васильевна, сколько у вас красоты, – рассматривая дорогую мебель и импортный магнитофон, начала Нина Ивановна.
Она отдала торт хозяйке и, разувшись, медленно наслаждаясь мягкостью персидского ковра, прохаживалась вокруг овального обеденного стола, в центре которого возвышалась большая хрустальная ваза – ну точно такая, о какой мечтала химичка уже несколько лет. Ее не заинтересовали бронзовые часы в барочном стиле, стоящие на консоли, и шахматный стол с искусно вырезанными фигурами из слоновой кости. А вот полированный мебельный гарнитур вывел из состояния равновесия. Он весь сверкал зеркальными вставками, в которых отражались фарфоровые сервизы, и яркие блики от зажженной люстры, увешанной сотнями подвесок, переливались и манили, приковывая взгляд. Сколько времени она стояла на очереди за такой люстрой, Нина Ивановна уже и не помнила.