Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

Снова запела труба. Под копытами коней задрожала земля…
– Ничего, – обернувшись, Довмонт поддержал своих. – Сейчас подпустим их ближе – и по сторонам. Тяжелому всаднику сложно быстро остановиться. Возьмем их в клещи, и да помогут нам Перкунас и все древние боги!
– Да помогут нам боги! – эхом откликнулись воины.
– Смерть врагам!
Надвинулись на лбы шлемы. Упали на лица забрала-личины. Кто-то кольчужной бармицей прикрыл нижнюю часть лица. Вытащили мечи. Поудобней перехватили секиры и копья.
Молодые воины нервничали – слишком уж грозно выглядел враг! Слишком уж непобедимо. Рыцарский клин, звеня доспехами, постепенно наращивал скорость. До литовских рядов оставалось всего полтысячи шагов… всего-то полтысячи! А вот уже и триста… и двести…
Тройнат поднял руку – отдать приказ. Тяжелая пластинчатая броня его напоминала шкуру дракона, позолоченный шлем неудержимо сиял на жарком июльском солнце. Пусть рыцари подберутся поближе… пусть скачут… пусть…
Что-то случилось вдруг. На полном скаку вдруг слетел с лошади один рыцарь! За ним – другой. Тело третьего безжизненно повисло на стременах. Вот еще один… Что такое?
Сзади! Сзади свистели стрелы! Летели в спины рыцарям рогатины, дубинки, секиры. Их били в тыл! Пруссы, курши и эсты. Свои же. Бывшие свои, а ныне – предатели!
По знаку жемайтского князя литовское войско разделилось надвое, пропуская поредевший рыцарский клин. Там, за рядами богатырей-аукшайтов, крестоносных всадников ждал заранее выкопанный ров с острыми кольями. Не в силах остановиться, кони несли всадников прямо туда, падали, ломали ноги, натыкались на колья!
Перестроившись, литовцы тут же ударили с флангов. Слева – Тройнат, справа – Довмонт. Да, вражина Наримонт со своими утенцами тоже был рядом. Тройнат взял их в свои ряды. Пусть так… Ладно. Потом поглядим.
Крепче сжав копье, нальшанский кунигас погнал коня на врагов. Кто-то из рыцарей уже пришел в себя и, заворотив коня, поскакал на Довмонта. Всадники со страшным грохотом сшиблись, треснули копья. Булатный наконечник в щепки разнес щит молодого князя. Тот не растерялся, выхватил шестопер и, взвив коня на дыбы, ударил, вложив в удар всю свою мощь, всю энергию падающего скакуна. Меч в этом деле – плохая надежда. Стальной шлем, сверкающий панцирь с затейливым золоченым узором, щит – враг был защищен на славу.
Удар шестопера обрушился на шлем врага, сбивая украшения и плюмаж. Рыцарь зашатался в седле… Еще бы, как минимум он был сейчас оглушен, хотя бы на какое-то время, и это время отнюдь не следовало терять.
Довмонт не терял. Бил и бил вражину шестопером – по голове, по плечам, в грудь. Колошматил, куда придется. Перепало и вражескому коню, да так, что передние ноги его подломились, и всадник, вылетев из седла, с грохотом громыхнулся наземь.
Кунигас не стал добивать безоружного и, пользуясь моментом, зорко огляделся вокруг. Было на что взглянуть! Прямо на глазах битва превращалась в кровавое побоище. Просто в избиение. Что и сказать – двести рыцарей, а против них больше двух тысяч куршей, пруссов, эстов! И четыре тысячи литовцев.
И все же крестоносцы сражались достойно. Никто из них не просил пощады, каждый рыцарь сражался сразу с десятком врагов. Литовцы и их новые братья-союзники сбивали, стаскивали всадников с коней, молотили дубинами и камнями. Добивали узкими ножами сквозь прорези шлемов. Протыкали кольчуги. Тащили к реке, сбрасывая в воду.
Побоище… Что ж! Вот вам Жемайтия! Вот вам Литва! Разинули рот на чужие земли? Вот и получайте в ответ.
Слава богам, литовцы отличались от рыцарей шлемами. Иначе воинов Довмонта и Тройната, верно, тоже бы приняли за крестоносцев. Не за тевтонцев – тех узнавали по черным крестам. За датчан, шведов и всех прочих, опрометчиво пустившихся в новый крестовый поход. Хотели свои дела поправить? Поправили? Теперь остается только умирать во славу Иисуса Христа.
Рыцарь, оставленный без присмотра Довмонтом, наконец снял шлем и, очумело вращая глазами, принялся жадно хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Князь вытащил меч… Однако прилетевшая откуда-то сзади стрела впилась врагу в левый глаз.
 
– Жаль, – подскочив, сожалея молвил Любарт. – Это – знатный человек. За него дали бы очень хороший выкуп. – Князь, эти пруссы и курши… Они сейчас всех рыцарей перебьют! Всех до единого. Я уже не говорю про выкуп, но кого мы будем приносить в жертву богам? Простолюдинов?
– Прекратить! – разъяренный кунигас ворвался в гущу воинов. – Рыцарей не убивать больше. Брать в плен! В плен, иначе, клянусь всеми богами, я сам вас сейчас перебью!
Грозный вид и слова князя сделали свое дело. Оставшихся в живых рыцарей стали брать в плен. Просто нападали по нескольку человек, опрокидывали, оглушали… либо вязали ремнями.
Литовцев погибло немало. Рыцарей же – ровно сто пятьдесят, в их числе и все самые-самые: ливонский магистр Буркхард фон Хорнхаузен, маршал прусских земель Генрих Ботель и принц Карл. Крестоносцы бились достойно, и, если б не предательство кнехтов и слуг, еще неизвестно, чем бы закончилась битва.
Князь Наримонт сразу же после битвы предложил Тройнату принести в жертву богам всех пленных рыцарей, числом пятнадцать. Утенского узурпатора поддержали жрецы, бывшие при литовском войске, и все младшие командиры – сотники и десятники. Многие из них не столько старались задобрить богов, сколько мстили за своих погибших товарищей.
– Честно говоря, я бы их лучше продал, – вскользь молвил Довмонт, как и его давний недруг, тоже приглашенный в княжеский шатер для совета. – Ну, отпустил бы за выкуп. Не всех, хотя бы светских рыцарей.
Тройнат громко расхохотался, горделиво поправив свой темно-красный княжеский плащ, щедро расшитый золотом:
– Не узнаю тебя, брат! Раньше ты всегда славил богов… А теперь вдруг озаботился деньгами! Я понимаю, злато и серебро лишними не бывают, но… Ты послушай, чего просят люди!
За тонкими стенками шатра собравшиеся на поле битвы воины стаскивали убитых в кучи и желали пленникам смерти.
– Смерти! Смерти! Смерти! – гулкое эхо проносилось над озером, над заливным лугом и лесом.
– Поблизости есть священная роща, князь, – на всякий случай напомнил жрец Видимонд. Крепкий, осанистый, с длинными седыми волосами и бородой, он вызвал невольное уважение и к себе, и к богам.
– Местные криве покажут дорогу, князь. Клянусь Перкунасом, это будет славная тризна.
Вслед за Тройнатом одобрительно кивнул и Наримонт. В этом чернявом, похожем на цыгана парне с темной бородкой не было ничего демонического. Обычное, ничем не приметное лицо, симпатичное даже. Вот только взгляд – змеиный.
– Я надеюсь, мы нынче договоримся о землях, – Наримонт все гнул свое.
– Договоримся, – заверил его властелин Жмуди. – Ты получишь все, что обещал.
– И заберу всех своих людей из Утены!
– Да. Надеюсь, наш друг Даумантас не будет препятствовать этому.
– Пускай проваливают! – нальшанский кунигас хмуро махнул рукой. – Скатертью дорожка.
Наримонт ничего не сказал, лишь улыбнулся – недобро этак, зловеще. Так улыбалась бы болотная жаба, умей она улыбаться. Заклятые враги и родственники – Наримонт и Довмонт – общались друг с другом лишь при посредничестве Тройната, всеми силами старавшегося не допустить никакого конфликта. Слишком уж ему были нужны оба. Все правильно рассчитал хитрый жмудин, помощь утенцев и нальшан пришлась в битве как нельзя более кстати. Нынче крестоносцы разбиты, да. Но это не значит, что они не нападут вновь. Миндовг же, чтоб ему икнулось, бросил их Жемайтию в обмен на корону! Швырнул, как собакам кость. И собаки в эту кость впились, так просто не отдадут.
– Следует готовиться к новой битве, братья, – вздохнув, молвил Тройнат. – Получив свои земли, будьте готовы выступить по первому моему зову.
Довмонт поднялся со скамьи, наскоро сколоченной из толстых досок и покрытой толстым слоем сукна: