Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит

Что же такое произошло в Новогрудском замке? Почему Бируте оказалась на башне? Миндовг велел ее сбросить вниз? Зачем? Правда – зачем это ему надо? На пустом месте нажить себе врага, мстителя… Не похоже это на великого князя. Он, конечно, тот еще тип, однако же не дурак. Нет, не дурак… Тогда почему же так случилось? Впрочем, что гадать? Рано или поздно Миндовг ответит за эту смерть, и ответит так, что содрогнутся боги!
Князь пришел в Утену пешком и выглядел, как оборванец. Растрепанные волосы, всклокоченная борода, угрюмый взгляд… Не сразу и признали! Стражи поначалу смеялись… правда, недолго. Верный Гинтарс углядел князя с крыльца, быстренько спустился, хромая:
– Кунигас! Ты? О, боги…
Потом подбежали и Любарт с Альгирдасом, и все прочие. Радовались, но как-то не слишком, с грустью… и даже выразили соболезнование в связи со смертью жены.
Знали уже?! От кого? Откуда?
– Великий князь Миндовг прислал доверенных людей, – провожая вернувшегося кунигаса в покои, пояснил Любарт. – Они уже второй день здесь. Тебя дожидаются. Сказали, что ты чуть задержался… Да! С ним девчонка какая-то. Красивая!
– Посланцы Миндовга? – проигнорировав про девчонку, князь поиграл желваками. – Давай их ко мне. Посмотрим, что скажут.
Довмонт даже не смыл дорожную пыль, лишь сменил кафтанец да накинул на плечи расшитый золотом плащ. Пригладив волосы перед висевшим на стене серебряным зеркалом, уселся в высокое резное кресло:
– Пусть войдут.
Посланцы – двое знатных воинов, один – пожилой, другой – помоложе – войдя, поклонились.
– Наш повелитель прислал нас объяснить тебе все и выразить самые искренние соболезнования. Поверь, то, что произошло – лишь злая случайность. Молодая княгиня сорвалась… и князь корит в этом себя. Не углядел – да.
Сорвалась… Эти люди говорили о смерти Бируте так, словно бы это была не княжна, не человек вообще, а так, какая-нибудь собачонка. Что ж, язычники-литовцы никогда не ценили жизнь. Игорь – да, горевал, а вот Даумантас испытывал сейчас совершенно иные чувства. Жажда мести тлела в его сердце, пока еще тлела… чтобы очень скоро превратиться в огонь!
– Не сомневайся, князь, твою супругу похоронили достойно. Принесли богатые жертвы, в могилу же опустили много золота, двух коней и трех девушек. На том свете у княгини будут достойные служанки.
Довмонт пропустил все мимо ушей. Думал. Велеть убить посланцев и тем самым объявить Миндовгу открытую войну? Нет! И не только потому, что слишком уж не равны силы. Как обрадуется литовской заварушке орден! Рыцари обязательно нападут. Немцы, датчане, шведы. Не-ет, рассориться с Миндовгом вусмерть означает лишь подставить своих людей и земли. Надо быть хитрее. В сердце пусть тлеет месть, на виду же… внешне все будет совсем по-другому.
– Ты зря ушел, кунигас, – пригладив бороду, продолжал посланник. – Но великий князь понимает твое горе и чувства, что охватили тебя в тот день. Понимает, сочувствует и просит не держать зла. Поверь, он не хотел гибели княгини. Даже не думал об этом, в чем готов поклясться перед всеми богами. Тебе же князь прислал невесту. Пусть будет у тебя новая жена из самого достойного рода. Ее зовут Рамуне. Рамуне из Лиды. Да-да, она младшая дочь тамошнего князя. Велишь позвать?
– Нет, – поспешно открестился Довмонт. – Я сам провожу княжну в покои. Пусть она будет моей гостьей… Но я вовсе не обязательно на ней женюсь.
– Наше дело предложить, князь, – посланец развел руками. – А ты волен делать что хочешь. Не хочешь жениться – не женись, но окажи деве почет и свое благоволение.
– В этом не сомневайтесь, – махнув рукой, Даумантас поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция закончена.
Послы прекрасно все поняли и переглянулись. В глазах у обоих мелькнуло торжество. Ну, еще бы! Дело свое посланцы великого князя справили нынче нехудо.
Рамуне по-литовски означало – ромашка. Лидская княжна приехала, конечно же, не одна, а с двумя служанками, смешливыми и пухленькими хохотушками, сразу же вызвавшими определенные надежды у слуг и стражи. Невысокая, худенькая, скорее даже – миниатюрная, Рамуне выглядела лет на тринадцать-четырнадцать. Наверное, именно столько ей и было. Совсем еще ребенок! Пухлые губки, блестящие карие глаза, соломенно-желтые косы. Симпатичная. Красивая даже.
 
Нальшанского князя она явно боялась! Даже не оперлась на его руку, поднимаясь по крутой лестнице в гостевые покои. Довмонт не настаивал – пускай ведет себя, как хочет. Он вовсе не собирался с ней жить, тем более – брать в жены. Мала еще! Тем более в сердце еще долго будет другая… другие… Бируте… и Ольга!
– Исполняйте все ее желания, – строго-настрого наказал кунигас слугам. – Узнайте, что она любит, делайте все, чтобы ей было хорошо.
Так и делали, даже пекли любимые юной княжной лепешки с медом. Правда, Рамуне даже не улыбалась, а все сидела взаперти в отведенных ей покоях, грустила и плакала. Ну, тут уж Довмонт ничего поделать не мог, но старался пристально наблюдать за гостьей, время от времени навещая ее. Правда, после этих визитов девчонка плакала еще, хотя князь был предельно корректен и ласков, стараясь не обидеть княжну ни единым словом. Похоже, Рамуне его не только боялась, но и ненавидела. Интересно, за что? Друзья шутили – мол, со всеми молодыми девками так, стерпится-слюбится.
Впрочем, уже очень скоро Довмонт почти совсем позабыл про свою невестушку-гостью. Несмотря на заключенный союз между Миндовгом и великим князем Владимирским Александром, на севере литовских земель вновь активизировались крестоносцы. Орден копил силы, зазывая к себе рыцарей из всех европейских стран, жестоко подавляя разрозненные выступления жемайтов, куршей и пруссов. Князь Тройнат прислал к Довмонту гонцов, настаивая на личной встрече. Кунигас и хотел бы навестить старого дружка, да боялся оставить Утену, где с недавних пор ходили упорные слухи о скором возвращении прежнего князя. Речь шла о Наримонте, давнем недруге Даумантаса. Кто-то ведь эти слухи распространял, и хорошо было бы выяснить – кто? Подумав, князь поручил это Гинтарсу. Шляющийся по городу любопытный подросток привлечет куда меньше внимания, нежели взрослый мужчина.
Вечерами Довмонт старался быть на людях, изгоняя из своей души поселившееся там горе. Звал в трапезную гостей, устраивал небольшую пирушку, днем же занимался делами: разбирал купеческие тяжбы и жалобы обывателей, лично контролировал воинские тренировки дружины.
Князь часто охотился, скакал на коне до седьмого пота, выматывался, так чтоб вечером, намахнув кружку браги, сразу же провалиться в сон. Крепкий и без всяких сновидений.
В один из июльских дней Даумантас вот так же, в изнеможении, поднялся в свои покои. Скинул кафтан и рубаху, облился до пояса водой, да уж хотел было позвать слуг – прибраться и разобрать постель, как вдруг…
Как вдруг услышал приглушенный девичий смех! Смеялись совсем рядом, за стеной – там, где гостила невестушка. Усмехнувшись, князь надел праздничную рубаху, расчесал волосы гребнем…
Немного постояв перед дверью, послушал смех. Постучал.
– Пришел пожелать тебе доброй ночи, княжна.
Вот уж поистине – зря приперся!
Счастливая улыбка мгновенно сползла с лица Рамуне, едва только кунигас появился на пороге. Карие глаза девушки вспыхнули недобрым огнем, милое личико исказилось гримасой страха и злобы.
– Ну… приятных снов, – поставив на стол прихваченный с собой кувшинчик с вином, князь повернулся…
– Благодарствую, – неожиданно вымолвила «невеста». – Можно мне… можно мне завтра опять поехать кататься на лодке? Ну, как вот сегодня…
– Конечно же можно! – Довмонт искренне обрадовался. Ну, хоть что-то удалось расшевелить в этой девчонке. – Я скажу стражам…
– Не надо много стражей, нет! – поспешно возразила княжна. – Здесь, в Утене, такие добрые и приветливые люди.
При этих словах кунигас едва не закашлялся. Добрые и приветливые? Ага… что-то не замечал!