Атлант расправил плечи. Книга 1

– Конечно, Джим. Пусть к завтрашнему дню подготовят все бумаги.
Ее слова прозвучали так, словно она швырнула ему милостыню.
– Теперь насчет твоего временного заместителя.
– Что?
– Неужели ты действительно хочешь, чтобы это был Эдди Виллерс?
– Да, хочу.
– Но ведь он не сможет даже сыграть роль вице-президента. У него не тот имидж – не та внешность, не те манеры…
– Он знает свое дело и в курсе моих дел. Он знает, чего я хочу. Я ему доверяю и могу работать с ним.
– Может быть, лучше выбрать кого-нибудь из более известных молодых сотрудников, выходца из богатой семьи, человека с именем?
– Джим, вице-президентом будет Эдди Виллерс.
– Ну хорошо, – вздохнул Таггарт, – только нужно быть очень осторожными. Нам ведь ни к чему, чтобы люди заподозрили, что ты по-прежнему управляешь компанией. Об этом никто не должен знать.
– Об этом будут знать все. Но поскольку никто не заявит об этом в открытую, все будут довольны.
– Но мы должны сохранять видимость.
– Ну конечно. Тебе не обязательно узнавать меня на улице, если ты этого не хочешь. Можешь сказать, что никогда в жизни меня не видел, а я скажу, что никогда в жизни не слышала о «Таггарт трансконтинентал».
Таггарт молча размышлял о чем-то, уставившись в пол. Дэгни отвернулась и посмотрела в окно. Небо было ровного серовато-белого зимнего цвета.
Далеко внизу, на берегу Гудзона, она видела дорогу, за которой наблюдала в детстве в ожидании, когда подъедет машина Франциско, видела возвышавшуюся над рекой скалу, на которую они взбирались в надежде увидеть небоскребы Нью-Йорка, а где-то за лесом проходили рельсы, ведущие к станции Рокдэйл, где она когда-то давным-давно работала. Сейчас земля была покрыта снегом, и то, что осталось от той местности, напоминало чертеж – блеклый рисунок, на котором из снега тянулись к небу голые ветви. Рисунок был черно-белым, как старая фотография, которую хранят на память, но которая ничего не может вернуть.
– Как ты собираешься назвать ее? Она вздрогнула и обернулась:
– Что?
– Свою компанию.
– А, вот ты о чем. Наверное, «Линия Дэгни Таггарт», а что?
– Но… разумно ли это? Это могут неверно истолковать. Таггарт может быть понято как…
– Как же ты хочешь, чтобы я ее назвала? – вспылила Дэгни, вконец теряя терпение. – «Мисс Никто»? «Мадам X»? «Линия Джона Галта»? – Она вдруг замолчала и улыбнулась. Это была холодная, угрожающая улыбка. – Вот именно так я ее и назову: «Линия Джона Галта».
– О Господи, нет!
– Да, Джим, да.
– Но ведь это… это же бессмысленное выражение.
– Вот именно.
– Но нельзя же сделать посмешищем такой серьезный проект. Нельзя быть такой вульгарной и неблагородной!
– Неужели?
– Но, Господи, почему?
– Потому что это шокирует их всех, так же как тебя.
– Я что-то не припомню, чтобы ты старалась бить на эффект.
– Что ж, на этот раз постараюсь.
– Но… Послушай, Дэгни, это плохой знак… То, что означают эти слова…
– А что они означают?
– Не знаю… но когда люди их произносят, кажется, что ими движет…
– Страх? Отчаяние? Безнадежность?
– Да… да, именно так.
– Вот я и докажу обратное.
Таггарт заметил сверкнувшие в ее глазах искорки гнева и понял, что лучше помолчать.
– Подготовь все документы для линии Джона Галта, – сказала Дэгни.
– Что ж, как знаешь. Это твоя линия, – вздохнул Таггарт.
– Еще бы.
Он удивленно посмотрел на нее. Сейчас своим поведением она нисколько не напоминала вице-президента огромной компании. Казалось, она с радостью и облегчением перешла на уровень рабочего депо или строителя.
– Что касается бумаг и юридической стороны вопроса, – сказал Таггарт, – то здесь могут возникнуть определенные трудности. Нам придется запросить разрешения…
Дэгни резко повернулась к нему. На ее лице сохранялось оживленное выражение, но веселость уже ушла. Дэгни больше не улыбалась. В ее глазах появилось что-то первобытное. Посмотрев на нее, Таггарт про себя взмолился, чтобы ему больше никогда не довелось видеть ее такой.
– Послушай, Джим, – сказала она; ему никогда раньше не приходилось слышать подобного тона. – В этой сделке ты можешь быть полезен лишь в одном, и лучше тебе хорошенько постараться: держи своих парней из Вашингтона подальше от меня. Позаботься о том, чтобы они предоставили мне все разрешения, санкции, права и прочую макулатуру, положенную по их законам. Пусть даже и не пытаются остановить меня. Если они попробуют… Джим, говорят, что наш предок, Нэт Таггарт, убил чиновника, попытавшегося отказать ему в разрешении, которого не следовало и просить. Не знаю, действительно он его убил или нет, скажу тебе одно: я знаю, каково ему было, если он все же его прикончил. Если он этого не делал – я могу сделать это, чтобы поддержать семейную легенду. Я не шучу, Джим, учти это.
***
Франциско Д'Анкония сидел за столом напротив нее. Его лицо было совершенно бесстрастным. Оно оставалось бесстрастным, пока Дэгни четко, по-деловому объясняла цель создания своей железнодорожной компании. Он слушал молча.
Она впервые видела на его лице полную апатию. В нем не проскальзывало ни насмешки, ни веселья, ни протеста. Он словно отключился от жизни, и его было ничем не пронять. Тем не менее он внимательно смотрел на нее и, казалось, видел больше, чем она подозревала. Его глаза напоминали затемненное стекло, которое поглощает лучи света, не отражая их.
– Франциско, я попросила тебя прийти именно сюда, потому что хотела, чтобы ты увидел меня в моем кабинете. Ты ведь никогда его не видел. Раньше это что-то значило бы для тебя.
Он медленно осмотрелся. Стены кабинета украшали лишь карты «Таггарт трансконтинентал», изображение Нэта Таггарта в карандаше – именно с него делали скульптуру – и большой железнодорожный календарь, пестревший яркими красками. Такие календари, всякий раз с новой картинкой, ежегодно рассылались по всем станциям компании. Календарь вроде этого висел и на станции Рокдэйл, когда Дэгни работала там.
Франциско встал и едва слышно сказал:
– Дэгни, ради себя самой и, – какое-то едва уловимое мгновение он колебался, – из жалости ко мне, если у тебя еще осталась хоть капля ее, не проси у меня того, что хочешь попросить. Не надо. Позволь мне уйти.
Это было вовсе не похоже на него. Она никогда не думала, что может услышать от него нечто подобное. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла спросить:
– Почему?
– Я не могу тебе сказать. Не могу ответить ни на один вопрос. Это одна из причин, почему нам лучше не говорить об этом.
– Ты знаешь, о чем я хочу тебя попросить?
– Да. – Увидев в ее полном отчаяния взгляде красноречивый вопрос, он вынужден был добавить: – Я знаю, что собираюсь тебе отказать.
– Почему?
Он горько улыбнулся и развел руками, словно давая ей понять, что именно это он предвидел и этого хотел избежать. Ее голос прозвучал очень тихо:
– Я должна попытаться, Франциско. Со своей стороны, я вынуждена обратиться к тебе с этой просьбой. Как поступать тебе – это уже твое дело. Но я буду знать, что испробовала все.
Он остался стоять, но слегка склонил голову в знак согласия и сказал:
– Я выслушаю, если тебе от этого будет легче.
– Мне нужно пятнадцать миллионов долларов, чтобы завершить строительство Рио-Норт. Я получила семь миллионов, заложив свой пакет акций «Таггарт трансконтинентал». Больше мне денег взять негде. Я выпущу облигации своей новой компании на сумму восемь миллионов долларов. Я пригласила тебя, чтобы попросить купить эти облигации.
Франциско молчал.
– Франциско, я просто нищенка, которая просит у тебя денег. Я всегда думала, что в бизнесе не просят милостыню. Я всегда была твердо убеждена, что в бизнесе человек исходит из того, что может предложить, и рассчитывает на взаимовыгодный обмен ценностями. Сейчас это уже не так, хотя я и не понимаю, как мы можем продолжать существовать, поступая иначе. Исходя из объективных фактов Рио-Норт будет лучшей железнодорожной линией в стране. По всем критериям это наиболее выгодное капиталовложение. Но именно из-за этого у меня ничего не выходит. Я не могу получить нужную сумму, предлагая людям выгодное деловое предприятие. Тот неоспоримый факт, что оно выгодно, заставляет людей отказываться от него. Ни один банк не купит облигации, выпущенные моей компанией. Поэтому я не могу просить денег, основываясь на достоинствах моего предприятия. Я могу лишь просить милостыню. – Дэгни говорила с бесстрастной четкостью. Она замолчала и ждала ответа.