Казаки на Кавказском фронте 1914–1917
Здесь вновь какая-то неточность, и о Закаспийской казачьей бригаде, которая тогда действовала именно чуть западнее Баш-калы, не упомянуто. Или спутано: вместо Закаспийской казачьей бригады указана 2-я Забайкальская.
Тетрадь пятая
Сдача племени курдов Мансур-бека
После боя у села Касрик 17 мая 1915 года и занятия его пришло известие, что 1-й Таманский полк и 4-я Кубанская батарея вернулись в город Ван.
1-му Кавказскому полку, 2-й Кавказской конно-горной батарее и сотне пограничников приказано продолжать движение на юг.
19 мая наш полк остановился на ночлег. 3-й сотне предстояло в полночь выступить на восток, занять перевал и с рассветом следующего дня двигаться на юг. За сотней, на дистанции шесть верст, будет идти весь отряд.
Сотня на перевале. Конец мая, но здесь так холодно. В ложбинах еще лежит снег, а мы с Маневским в одних черкесках… Вытерпели. По склонам холмов паслись большие отары овец. Возле них нет ни чабанов, ни собак, как это бывает у курдов. Зловещее отсутствие людей и тишина кругом вселяли некоторый страх в нас: скопище конных курдов в несколько сот человек могло обрушиться на нас в любую минуту. Казаки следовали за своими офицерами скученно и молча. Дозоры со всех сторон, с винтовками у бедра, охраняли движение сотни. Сотня заняла село — в нем никого из жителей. Через час подошел весь отряд и расположился биваком, выставив сторожевые заставы во все стороны, даже и в свой тыл.
Наутро 21 мая, перед самым выступлением отряда, два казака из тыловой заставы, с винтовками у бедра, видим, сопровождают конную группу курдов в пять человек. Впереди, в казачьей бурке, на очень нарядном сером коне-арабе в яблоках, шел сухой, стройный и красивый курд лет 45. Рядом с ним — другой на высоком древке держал белый флаг.
Подъехали. Оказалось, что это был сам Мансур-бек, глава курдов, с которыми мы вели бой. Сюрприз более чем приятный.
Командир полка полковник Мигузов немедленно же собрал всех офицеров отряда в свою комнату и пригласил Мансур-бека со своими спутниками.
Курдов посадили на сиденья против нас. Мы их рассматривали с исключительным интересом. Все они высокие, сухие, стройные, с довольно пышными черными усами и, как все курды, с бритыми бородами. Их фески на головах обмотаны по-курдски черными шелковыми платками с бахромой. У Мансур-бека (бек — князь, дворянин) эта бахрома была особенно пышной и свисала до самых глаз.
Все они одеты в простые, до колен, двубортные бешметы, не застегивающиеся на груди и перехваченные у пояса кушаками. К нашему удивлению, они обуты в настоящие шагреневые русские сапоги с высокими голенищами фасона «вытяжки» (головки их не пришиты к голенищам, а сделаны из одного цельного куска кожи) с тупыми носами. Они нисколько не волновались и держали себя скромно, но достойно.
После некоторого времени рассматривания друг друга Мансур-бек через нашего армянина-переводчика заговорил:
— Мы — кочевники. Я есть глава одного из курдских племен, обитающих у персидской границы. У меня — до четырех тысяч семейств и стада овец. Мы отступаем с турецкими войсками из-под самого города Сарай. Защищая свои кочевья, имущество и племя, мы воевали против русских. Теперь же все — и мое племя, и кочевья, и стада овец и скота остались позади русских войск… — Здесь он замолчал, передохнул и продолжал: — Я, как глава своего народа, нахожу дальнейшее сопротивление русским войскам бесполезным и вредным и прошу вашей милости остаться под властью русского Белого царя. Если нужно — мое племя сдаст русскому командованию все свое оружие… и мое племя прошу считать мирным.
Все это Мансур-бек изложил спокойно и с полным достоинством.
Наш командир полка полковник Дмитрий Александрович Мигу зов, казак Терского войска, отлично знавший психологию кавказских горцев, так же достойно выслушал побежденного вождя мусульман, не перебивая его ни одним словом, и отнесся к нему по-рыцарски. Но — от имени русского Белого царя — потребовал «полной сдачи всего огнестрельного оружия». Мансур-бек согласился с этим требованием.
Условившись обо всем, мы уже дружески через переводчика говорили о его племени и о безбоязненности его существования под защитой русских войск и законов. Офицеры угощали их папиросами, печеньем, коньяком. Они же, прикладывая правую руку к сердцу и челу, неизменно повторяли «чох саул» (весьма благодарим) и — папиросы взяли все, что им давали, так как все курды курят. Печенья взяли только по одному, но не стали есть, а от коньяка совершенно отказались.
Их скромность нас подкупила. Подкупили и мы их нашим корректным кавказским обращением. Лица их сияли счастливыми улыбками. Теперь они более активно рассматривали наши черкески, кинжалы, шашки. Мансур-бек мило улыбался, и на всякое наше к нему обращение он, прикладывая руку к сердцу, неизменно повторял: «Чох якши… чох саул» (очень хорошо, спасибо).
Видимо, он был очень рад, что так просто, скоро и бескровно решена судьба племени, хотя немало он пролил русской крови в защиту его. И поэтому — быть довольным ему следовало…
Он был, безусловно, очень опытный воин и вождь своего народа.
При таком повышенно-радостном настроении обеих сторон все мы вышли на воздух, чтобы попрощаться.
Наши казаки держали их лошадей.
Конь, жеребец Мансур-бека… Это была лошадь лучшего качества и, как редко бывает среди арабских скакунов, имела длинный корпус. Смелые выпуклые умные глаза. Он смотрит на вас и словно изучает взглядом. Нарядный, зеленого цвета, бархатный чепрак поверх седла, расшитый золотом и унизанный золотыми кистями, добавлял как коню, так и его хозяину благородства и означал высокое положение среди курдов.
Я был всегда неравнодушен к хорошим лошадям. Пользуясь тем, что переводчик-армянин был от нашей сотни, я выразил свое восхищение Мансур-беку его конем. К моему удивлению, он предложил сесть на его араба и проехаться.
И я только тогда понял этот жест Мансур-бека, когда был в седле и ощутил, насколько тонко выезжена эта благородная лошадь и насколько мягки ее аллюры и чувствительность рта на повод.
Сделав несколько коротких вольтов на легком намете, я слез с седла.
Мансур-бек, наблюдая мои вольты, вдруг говорит, что «после сдачи оружия он подарит мне своего коня». Обескураженный этим и зная восточный обычай, что «хваленую вещь надо дарить», как и отдавая полный отчет, что от побежденного князя этого принять совершенно неловко, я ответил, что «в подарок не приму, но купить могу».
Мансур-бек, выслушав переводчика, быстро подошел ко мне, хлопнул по плечу и решительно сказал:
— Йок!.. Пешкеш! (то есть нет!., подарок).
Обласканные и осчастливленные, под наши искренние приветствия и пожелания все пять курдов, со своим «парламентским» белым флагом, в сопровождении тех же двух казаков-кавказцев отправились в тыл, за черту нашего сторожевого охранения, к себе в горы.
Обрадованные тем, что нашему полку без боя сдалось очень сильное племя курдов — до 4000 семейств, в котором вооруженных мужчин всех возрастов было несколько тысяч, мы заснули крепким сном.
Курды — как кочевники, отсюда и полуразбойники — все вооружены огнестрельным оружием и ножами. Молодой курд, не имеющий собственной винтовки, не может жениться, то есть никто за него не выйдет замуж, как за недостойного. Кроме того, перед войной турецкое правительство выдало всем курдам десятизарядные винтовки старого образца со свинцовыми пулями. Все это мы тогда знали, так как много подобного оружия уже отобрали у курдов Араратского района. Судьба же предрекла иное…
Гибель Мансур-бека
Я сплю и вижу какой-то кошмарный сон. Мне очень тяжело. Что-то давит меня. И кто-то говорит мне:
— А Мансур-бек убит…
Я поворачиваюсь, в муках кошмара открываю глаза и вижу — мой командир сотни подъесаул Маневский сидит на своей походной кровати, против него стоит вахмистр сотни подхорунжий Илья Дубина, и я слышу последние слова его: