Казаки на Кавказском фронте 1914–1917

Героический Мистулов, участник трех войн — боксерского восстания в Китае, русско-японской войны и теперешней, — безусловно, много повидал в боях, не раз ощущал боевой огонь разной силы, но тот огонь, который он перенес под Мемахатуном 28 июня, видимо, был наисильнейшим, как и самым страшным. Потом не раз, когда мы оставались вдвоем, он спрашивал:
— А помните Мемахатун, Федор Иванович? — И мы оба улыбались. Гибель вестового, казака Кандыбина, исключительно глубоко огорчила душу Мистулова. О нем он потом часто вспоминал и сокрушался. Высокий, стройный, широкоплечий, с рыжей бородой, на крупном рыжем белоногом коне донской породы — Кандыбин был очень заметен. В особенности, когда он шел верхом за своим командиром полка. И этим Кандыбин, безусловно, гордился. Не свались Мистулов на бок, когда он быстро соскочил с седла, эта пуля попала бы в него, так как на его месте молниеносно появился его конный вестовой и был убит наповал. Мистулов — мусульманин, фаталист — видимо, переживал, что своим спасением обязан этому казаку. Вообще он сокрушался так, словно потерял родного брата, и долго не мог забыть этого.
По императорскому закону строевые казачьи лошади и седла убитых казаков оставались собственностью полка, а семьям их высылались деньги по казенной расценке — за лошадь 250 рублей, а за седло 38. И вот благороднейший Мистулов, в противовес всем государственным и войсковым законам, приказал: коня и седло немедленно же отправить отцу казака в станицу Новопокровскую, а вдове убитого из полковых сумм переслал 200 рублей. После же — и Георгиевский посмертный крест.
Жест добрый и смелый.
2-я Мемахатунекая операция закончилась полным успехом. Приятно отметить, что к ее окончанию пришло производство в генерал-майоры нашего командира 1-й бригады полковника Ивана Никифоровича Колесникова, казака Терского войска, которого мы искренне полюбили.
Сдав Мемахатун, турки отошли прямо на юг и укрепились в своем «Орлином гнезде» на вершине горы Губах-даг. Наша 1-я бригада генерала Колесникова была придана 153-му Бакинскому и 155-му Кубанскому пехотным полкам и в ночь на 1 июля с боем заняла весь район Губах-дага.
Много казачьих голов нашей дивизии полегло под горою еще в 1-ю Мемахатунскую операцию в марте и апреле этого же года, и теперь, когда мы ее заняли, то поняли, отчего она так упорно была защищаема турками.
Вершина Губах-дага — это вулканический кратер, в поперечнике около версты. Это глубокая котловина, окаймленная со всех сторон краями древнего кратера, как крепостными стенами. Внутренняя же его сторона была благоустроена ровными рядами лагерного расположения для палаток, землянок и других необходимых удобств. И все это было оставлено турками в полной чистоте и неразрушенным. Командная высота над всей местностью на несколько десятков верст на ней — она являлась главным тактическим ключом этого района.
Несомненно, турки ее сдали в связи с общим своим отступлением на запад.
Продвигаясь в глубь Турции, мы вступили в Эрзинджанскую операцию, самую последнюю и победную.
  
Тетрадь десятая
   
Эрзинджанская операция
 
В войсках 1-го Кавказского корпуса Эрзинджанская операция разбивалась на две части, а именно: 2-я Мемахатунская, так как корпус наступал прямо на Мемахатун, а по занятии его корпус наступал на город Эрзинджан. И эта вторая половина военных операций в корпусе называлась уже Эрзинджанской. Так помечено и в послужных списках тех, кто участвовал в этих двух операциях.
 
«Турки решили отобрать у русских Эрзерум и Трапезунд. Сосредоточенная 3-я турецкая армия Вехиб-паши 13 июня 1916 года внезапно переходит в энергичное наступление частями 5-го турецкого корпуса в стыке между нашими 5-м Кавказским и 2-м Туркестанским корпусами. Произведя прорыв, начали распространяться в направлении города Офа, расположенного на побережье Черного моря, между Трапезундом и Ризе, дней через пять подошли уже на один переход к Офу. Чтобы ликвидировать этот прорыв, командующий Кавказской армией генерал Юденич приказал 19 июня 1916 года 5-му Кавказскому, 2-му Туркестанскому и 1-му Кавказскому корпусам перейти в наступление. Началась Эрзинджанская операция» — так пишет генерал Масловский.
  
«Далее, не занятый промежуток между 1-ми 4-м Кавказскими корпусами наблюдала конница 1-го Кавказского корпуса, 2-я бригада 5-й Кавказской казачьей дивизии (3-й Екатеринодарский и 3-й Линейный полки), и 4-го корпуса — 2-я Кавказская казачья дивизия генерала Абациева, — одновременно и поддерживая связь между обоими корпусами».
 
1-й Таманский, 1-й Кавказский полки и 4-я Кубанская казачья батарея были оттянуты с горы Губах-даг и расположились в пологом ущелье западнее Мемахатуна. До самой реки Кара-су (Черная вода) расстилалась широчайшая долина с дивной травой для казачьих лошадей. Войска на войне после каждой боевой и успешной операции всегда мечтают об отдыхе как о заслуженном поощрении. Мечтали и мы. Но части никогда не знали наперед о боевых задачах даже и своего штаба дивизии. Так было и здесь: нашу 1-ю бригаду первоочередных полков спешно, ночью, бросают через горы на север в направлении города Байбурта. Шли всю ночь. Наутро новое распоряжение: оставить артиллерию и обозы, пулеметы перевести на вьюки и бригаде двинуться по тропам на запад.
К этому времени севернее нас и западнее Байбурта находились 4-я Кубанская пластунская бригада и Сибирская казачья бригада.
39-я пехотная дивизия и Донская пластунская бригада повели наступление на запад, на Эрзинджан, от Мемахатуна.
Выступили. Сплошные гряды гор, бесконечные перевалы. К полудню 7 июля, преодолев еще один перевал, мы увидели перед собой глубокую продолговатую котловину, по которой густыми линиями в несколько рядов спокойно отходила на запад турецкая пехота. Турки только что снялись со своего бивака, видимо, по заранее разработанному плану отхода. Это было так неожиданно для нас и так, казалось, заманчиво для конной атаки, но… полки, идя по тропам в колонне по одному, растянулись версты на 3–4 где-то внизу от перевала и спешно подтянуть их, построить боевой порядок и атаковать в конном строю было невозможно. И наши три командира — бригадный и два командира полков, люди похвальной боевой смелости, почесывая затылки и досадливо улыбаясь, остановились на перевале и спокойно смотрели на турецкие стройные линии пехоты, удалявшейся от нас
  
«Три командира»
 
Так прозвали мы трех своих ближайших начальников: командира бригады генерала Колесникова, командира 1-го Таманского полка полковника Кравченко и командира 1-го Кавказского полка полковника Мистулова. Они достойны полной похвалы, чтобы на них остановиться.
Генерал Иван Никифорович Колесников — казак станицы Ищорской Моздокского отдела Терского войска. На войну 1914 года вышел в должности командира 2-го Горско-Моздокского полка своего войска на Западный фронт. За боевые отличия награжден орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени.
По положению в Кубанском и Терском войсках, где командиры полков и батарей назначались на общие вакансии, Колесников, как достойный к продвижению по службе, назначен был командиром 1-го Запорожского полка Кубанского войска, действовавшего в Персии, в Экспедиционном корпусе генерала Баратова. Отличившись там, он был назначен командиром бригады в нашу дивизию.
Генерал Колесников был очень добрый человек, простой в жизни, рассудительный во всем, твердый и устойчивый в боях. Одет просто и аккуратно. На нем старая, потрепанная в боях и походах черная черкеска и такой же черный бешмет, обыкновенные казачьи мягкие сапоги; простого черного курпея папаха старого фасона, кинжал и шашка в черных ножнах.
Он имел двух обыкновенных казачьих коней вороной масти, старых летами и очень спокойных. На одном из них в обыкновенных казачьих кавказских ковровых сумах он возил свои «офицерские вещи». Иногда менял лошадей, то есть строевого ставил под вьюк, а вьючного брал под седло. Но лошади были одинакового качества…