Ангелотворец

Эди осматривается в поисках школьной училки в очках, с перепачканными мелом пальцами. Абель Джасмин вздыхает.
– О, мы надеялись на вашу помощь в этом вопросе, мисс Банистер. Видите ли, возникла небольшая проблема…
– Какая?
– Проблему зовут Сим Цянь.
Лицо на фотографии – черно-белой с синеватым целлулоидным отливом – ничуть не ярче других, не старше и не ближе к камере. Тем не менее оно заметно выделяется среди лиц остальных людей на снимке. Это особенное, уникальное лицо.
Безусловно, оно принадлежит человеку, которому все присутствующие на фото подчиняются. Господин этот богато одет, окружен множеством нахлебников, наложниц и отпрысков. Однако Эди не раз доводилось видеть старинные фотографии, на которых одно дитя, случайно запечатленное в миг беззаботной радости, полностью затмевало собой высокопоставленного родителя, или какая-нибудь кухарка так взглядывала в камеру, невзначай являя миру природную красоту, что одним этим взглядом переворачивала с ног на голову всю социальную иерархию. Искусство фотографии беспощадно, хотя глупо утверждать, будто оно не лжет. Еще как лжет; просто делает это особым, прихотливым образом: нищих превращает в министров, а мясников – в небожителей.
Однако на этой фотографии все очевидно. Камера нашла своего героя. Она влюбилась в Сим Цяня, пала к его ногам и поклялась служить ему вечно. Он прямо светится, как кинозвезда на обложке модного журнала: крупные белоснежные зубы, мужественный изгиб верхней губы подчеркивают тонкие геройские усики, точно нарисованные углем.
Итак, Сим Сим Цянь: выпускник Кембриджа (колледж святого Иоанна), спорщик, заядлый игрок и повеса. Второй сын второго сына Кайгул-хана из Аддэ-Сиккима, крохотного государства на задворках Британской империи. Фабрикант и модернизатор, любимец президентов и комиссаров, охотник на крупного зверя и бронзовый призер Олимпийских игр по фехтованию на рапирах – и этим список его достижений, безусловно, не ограничился бы, но последние шесть дней он, пьяный в стельку, провел в объятьях голливудской старлетки с весьма выдающимися физическими данными. Его улыбка разбивает браки, губит честь монахинь. В юности он блистал в Европе и обеих Америках, о его похождениях рассказывали в колонках светской хроники… А потом случилась катастрофа. Смертельная болезнь, вызывающая отек мозга, в одну ночь унесла жизни его отца, брата и наставника. Симу пришлось позаботиться о любимом племяннике (которого, кстати, можно увидеть на фотографии Абеля Джасмина: одной рукой мальчик держит сачок, а второй застенчиво вцепился в ногу дядюшки), что он и сделал, предав огню трупы и посадив ребенка на трон. Увы, случилось непредвиденное и невообразимое: рыбная кость намертво застряла в горле юного государя, и умный, образованный, светский Сим Сим Цянь остался единственным (официально признанным) наследником престола.
Или, быть может, так: Сим Сим Цянь, нелюбимое дитя, в законнорожденности которого у отца есть сомнения, ибо родился он ровно спустя девять месяцев после визита в страну известного британского вольнодумца и распутника. Не то чтобы он был изгнан из родного дома, скорее, ему были рады везде. Служил в британской и русской армии, после чего, не успев вернуться в Аддэ-Сикким, создал опиумную империю и теперь ведет дела с неополитанской Каморрой, киотскими якудза, боксерскими триадами Пекина и лондонскими Добрыми Малыми. Заклятый и беспощадный враг Баркук-беев из соседнего Аддэ-Катира, он – коммерсант, производитель и поставщик опиумной настойки для царей и королей, обезболивающих для армий; чародей, гипнотизер, шантажист, вымогатель и похититель (словом, вместил все таланты, какие только можно ждать от выпускника Кембриджа, презрительно замечает Абель Джасмин). А еще он отравитель, спонсор гангстеров и наемный убийца, несущий мор. Действительно ли были мертвы его брат, отец и дядя, когда он запер их в железной камере и предал огню? Неизвестно. Своего неугодного и неудобного племянника, согласно донесениям агентов Абеля Джасмина, он ткнул лицом в тарелку с гигантским шильбовым сомом (какому идиоту могло прийти в голову есть такое дивное, редкое, обреченное на вымирание создание? Все равно что пообедать последним мамонтом; яство для распущенных и порочных) и держал там, покуда ребенок не подавился.
 
А еще Сим Сим Цянь – обладатель крупнейшей в мире коллекции засушенных чешуекрылых.
Он хранит под стеклом больше сотни отрезанных человеческих больших пальцев.
Для него открыты двери всех посольств от Брунея до Москвы, он владеет недвижимостью в лондонском Мейфэре.
В его непосредственном подчинении находятся пятнадцать тысяч пехотинцев, девять тысяч кавалеристов и три тысячи артиллеристов, саперов и убийц.
Его слово – закон на всей территории от Калимпонга до южных отрогов Катирских гор.
Сим Сим Цянь – Опиумный Хан.
На Эди находит нечаянное озарение: своим существованием Сим Сим Цянь обязан именно Великобритании. Руководствуясь неизвестно какими неотложными соображениями, мать всех демократий вскормила этого человека. Лучшие образовательные учреждения страны сформировали его, как личность, армия вымуштровала, а салоны и гостиные лучших домов навели на него лоск. Да полно, тут постаралась вся Европа! В Сим Сим Цяне уживаются Маркс и Веллингтон, Пейн и Наполеон, и каждый борется за сомнительное звание серого кардинала, – однако сварили эту гремучую смесь именно в британском котле. Британское отродье, вот кто он такой. Весь из себя учтивый и обходительный, подлинный Человек-загадка международного масштаба.
Из всей семьи, за исключением его самого, уцелел только один человек: его почтенная матушка, вдова Катун-Далан, которую в Блумсбери по-прежнему зовут Шалой Кэтти – в 1887-м она такое творила, что однажды ее вместе с пэром Англии взашей выгнали из мюзик-холла, неслыханное дело по тем временам, – единственная, кто пользуется его доверием и потому до сих пор жива.
И именно она его предала.
Эди Банистер, родившейся в бедном городке к западу от Бристоля и рано осиротевшей, всю жизнь находившейся на попечении школьных учительниц, благотворительных фондов, а теперь – и британского правительства, порой непросто понять, с чего это людям так дались семьи.
Бросив напоследок еще один взгляд на фотографию Сим Сим Цяня, она возвращается к началу досье. Ей становится не по себе от слова на первой странице: «Ангелотворец». Какое-то слишком библейское, церковное у него звучание. Будто название похоронного гимна. Поежившись, она переворачивает страницу.
Рескианцы – свободные ремесленники. Они не обсуждают проекты, над которыми работают. Они ищут божью искру в предметах ручного труда; они не занимаются шпионажем. Однако девять дней назад, согласно информации, приведенной в досье, Хранитель попросил Абеля Джасмина лично явиться в Шэрроу-хаус, дом-усадьбу у Хаммерсмитского моста, который служит рескианцам домом.
Хранитель получил письмо. Ему было неловко. Он обманул чье-то доверие. На сей раз Хранитель пожелал лично сообщить что-то Абелю Джасмину. Рескианцы решили, что происходящее важнее их подвижничества.
– Важнее человеческой души? – спросил Абель Джасмин с улыбкой.
Ему нравилось дразнить Хранителя – по-доброму, равно как и Хранителю нравилось благожелательно улыбаться в ответ, будто он ничего не заметил. На сей раз он нахмурился.
– Важнее блестящих результатов, которых мы могли бы добиться, и важнее пользы для ограниченного числа душ. Да. Пожалуй.
Абель Джасмин понимает, что тому не до шуток.
– Далеко-далеко отсюда, – сказал Хранитель, – мы помогаем одной француженке изготавливать… предметы.
– Какие?
– Сложно сказать определенно. Ее пожелания часто меняются. Поначалу мы делали для нее механических турок.
– Прошу прощения?
– Такие автоматоны. Вроде шахматиста фон Кемпелена. Хотя тот, как позже выяснилось, был ненастоящий. Наши – настоящие. В общем, суть вы уловили. Это солдаты из металла.
Абель Джасмин кивнул. Суть он действительно уловил. Как минимум с начала Первой мировой эту идею мусолили все, кому не лень. О механических солдатах писали мыслители, их облик осмысляли художники. Ужас, постигший людей при виде покалеченных героев, вернувшихся со сражений при Вердене и Ипре, оставил неизгладимый след в представлениях европейского человека о войне. Многие тешили себя раздумьями о хирургическом способе разрешения конфликтов, о чистой и бескровной версии войны. Абелю Джасмину подобные толки никогда не нравились. Он был убежден, что ничего хорошего или особенно милосердного в войне, которую ведут пустые доспехи, быть не может. Он не допускал мысли, что машины ограничатся уничтожением лишь других машин. Мир, который он видел и знал, никогда не был настолько разборчив.