Имперский престол (СИ)

Так что смоляне были сыты, довольны и весьма даже многочисленны. Этот факт меня заинтересовал и еще ранее я дал задание Акинфию узнать, в чем причины того, что в Смоленске нынче проживает в полтора раза больше горожан, чем было еще только два года назад. Причины, банальны, как для войны, — беженцы. Не все в Речи Посполитой были настроены против России, ну а успешные боевые действия всегда заставляют людей задумываться. Одни начинают еще более люто ненавидеть русские войска, которые так же нельзя было назвать примером гуманизма и дисциплины, но были и те, кто предпочитал перейти на сторону победителей.
Можно презирать таких людей, которые ищут для себя безопасного места жительства. Но не всем быть воинами. Кроме того, если говорить категориями из будущего, то я наблюдаю приток капиталов в Россию. Это и ослабление экономической мощи соседей, ну и приобретение Россией той самой мощи, крови войны и основы для великой империи. А что, разве переселение небедного мещанина из условной Орши в Смоленск — это не приток капитала? Да, и не только финансового, но и важнейшего, демографического. Пусть эти люди не возьмут в руки оружие и не станут защищать новую родину, но они будут тут работать и платить налоги, позволяя выучить и вооружить воина.
Я прибыл в Смоленск только сегодня, несмотря на то, что мой визави, товарищ Сиги, три дня как тоскует в городе. Сообщают, что прикладывается к вину. Но тут Я диктую условия, и потому помурыжить польского короля было нужно. Хотя в одно и тоже время мы имели схожие занятия. Я злоупотребил алкоголем и напился в компании Скопина-Шуйского и Семена Голицина, составляющих мою свиту. А после еще и выспался во Ржеве.
Сигизмунд присылал мне еще письма, просил, чтобы все вопросы решали наши доверенные люди. Вот только я не согласился. Понимаю, что для польского короля будет унижением получать политические оплеухи, что он хотел переложить сомнительное право быть переговорщиком на кого-то иного, но… мне плевать. Я так устал от все еще продолжающегося Московского Православного Собора, что не уезжал из Москвы на переговоры, а сбегал на них.
Ох, сколько же кровушки моей царской попили все эти интрижки, борьба за лучшее место в формировавшемся Вселенском Святейшем Православном Синоде. Постоянные переговоры, вмешательство. При этом я чувствовал себя завхозом, так как главное, чем мне приходилось заниматься, так это организовывать места проживания, систему обеспечения продуктами, всем нужным и многое другое. Почему я? А кто еще примет решение о передачи половины всего Кремля под нужды академии? Или кто распорядится царскими закромами-складами, доступа к которым нет ни у кого? Хотя да, я лишь давал распоряжения, но чего стоило выслушивать все эти переговоры и дрязги? Нет, Германа так я скоро потеряю. Такой объем работы, как и психологического прессинга, не пройдет бесследно.
Тут и Неофит пытался чуть ли не купить меня, но чтобы именно он стал во главе Святейшего Синода. Этот нищий пытался меня купить! Конечно, он не предлагал деньги, это было бы верхом глупости. Он обещал политическую поддержку в диалоге с Константинополем-Истамбулом. Как будто я не понимаю, что сам патриарх в политических раскладах Османской империи чуть больше, чем ноль. Он мне пообещал, что мои слова передадут султану. Вот хотелось дать ему волшебного пенделя, чтобы понял — Россия держава великая и не нуждается в благосклонности султана.
Так что путь пауки грызутся, а я сбежал на переговоры. Прибуду после подписания Смоленского Вечного мира и рассужу патриархов. Мне нужно быть над ними, а не с ними. Главная моя цель, как православного государя была доведена до иерархов и они с ней согласились. Москва — новый центр Православного мира!
Что касается переговорного процесса, то тут я не переживал, почти что. Хворостинин только полторы недели назад взял Ковно. Этот немаленький литовский город оказался практически не защищенным. Сработала разведка, иначе никто не повел бы войско к Ковно.
Жолкевский поверил, что русская армия готовится к быстрому маршу к Варшаве, потому и принялся готовиться к обороне, недавно получившего статус столицы, города. Гетман перекрывал все дороги к Варшаве, готовил летучие отряды, что бы те жалили наше воинство на марше, увеличивался и гарнизон главного польского города. А мы возьми, да сверни чутка, в сторону, нам и не особо нужного, Ковно.
 
Это направление наступления было не особо необходимым, даже более того, ненужным. Идти на Ковно — это отрезать всю Белую и Черную Русь от Польши. Такой кусок, еще только поднимающейся с колен России, не проглотить. Тем более, что не так легко было бы взять под контроль эти земли. Это в Ковно гарнизон оказался смехотворным и всего с семью старыми пушками, а вот Несвиж, Мир, Лида, Троки, особенно, Гродно…
Эти города с наскоку не взять. В Несвиже, как сообщает разведка, стянуты немалые силы. Будь это войско коронным, то пришлось повозиться и в поле, не говоря о взятии замка. Радзивиллы купили всех наемников, до кого дотянулись своими длинными руками, а так же собрали в кулак свои силы и военные отряды своих клиентов. В Мире схожая ситуация. Так что идти туда — это затягивать войну и надолго.
Но Ковно играло на переговорах очень положительную, для меня, естественно, роль. Всегда нужно иметь то, от чего можно отказаться и тем самым ускорить переговорный процесс, дать противнику, хоть и малый, но повод для гордости.
Для монарших переговоров все было готово. Не так давно перестроенная усадьба воеводы Шеина подходила для этого более всего. Богатая усадьба, вычурная даже со статуями, своей часовенкой. Михаила Борисовича стоило бы проверить на предмет коррупции, но его поступок с Яном Сапегой, когда Шеин не стал предателем, заставляет меня принимать воеводу, как русского героя, несмотря ни на что. Сейчас понимаю некоторых русских правителей-руководителей, когда и понимаешь, что твой приближенный вор, но позволяешь ему таковым оставаться, так как КПД полезного действия выше, чем ущерб.
— Семен Васильевич, докладывай! — сказал я, когда сразу же по въезду в Смоленск, собрал совещание.
— Вечный мир готов. Тридцать три листа списали, — начал доклад приказной боярин Приказа Иноземных дел Семен Васильевич Головин. — Старик Кшиштоф Радзивилл пытался сопротивляться, держал совет с королем и Жолкевским, но мы договорились. Пришлось отставлять и Ковно и Вильно… Но на то мною были получены разрешения от тебя, государь-император.
— По землям говори! Все, что хотели наше? — проявил я нетерпение.
— Да, государь-император. Не могло быть по иному, — Головин явно гордился своей работы и проявлял чуть ли не горделивое самолюбование. — Мы отдаем Вильно, Ковно, ряд других городков. Но забираем себе Западную Двину со всеми городами и тридцать верст на запад от реки, чтобы Двина была наша. Ну и все земли наши до шведов, Ревеля и Нарвы. На юге все земли на Восток от Днепра наши.
— Запорожье? — спросил я.
— Коли казаки решат, то быть им с нами. Создадим Гетманщину Запорожского Войска с Черкассами столицей или в Чигирине, пусть сами казаки и решают, — самодовольно отвечал дипломат.
Все, что я планировал, вышло, даже больше того. На Ригу, Динабург я не особо рассчитывал. Первоначально думал, что эти территории по Западной Двине, до Полоцка, отдадим, как уступку полякам. Но получилось взять другие земли, чтобы уже их возвращать.
Можно было упереться рогом и стоять на том, что и Вильно и Ковно, все будет Россия. Вот только нельзя слишком сильно ослаблять Речь Посполитую. Это государство должно оставаться в достаточной мере сильным, чтобы противостоять другим вызовам и играть существенную роль в будущей Тридцатилетней войне.
Если этого конфликта не случится, то я получу сильнейшую Европу, экономический и демографический рост которой уже при моей жизни может привести к «Драгху нах Остену». Польша станет настолько слабой, что Германской империи стоит только начать военные действия и уже скоро у меня будет общая граница с цесарцами. Спокойно ли они тогда будут смотреть на развитие России? То-то! Обязательно захотят прижать, забрать, ослабить. Так что Речь Посполитая нужна, как некий молниеотвод от Османской империи, ну и германцев. Да и шведы быстро сообразят, что могут стать великой империей, если заберут себе ряд польских земель. Вон, у них Густав Адольф подрастает. Может принц и мог испытывать симпатию к России, но питать иллюзий на этот счет не стоит.