Янтарь и Льдянка. Школа для наследников
Я нервно отбросила одеяло в сторону, перевернулась на живот и накрыла голову подушкой. Дурацкий жест из детства, который почему-то всегда помогал сосредоточиться.
Попытавшись еще раз вспомнить собственные ощущения, я поняла, что опять краснею, да еще и всплыло какое-то странное тянущее, немного болезненное, но в то же время приятное чувство внутри.
Даже от подушки никакого толку!
Я села и отшвырнула ее в сторону. Покосилась на смятую постель. Наткнулась взглядом на неправильно — через одну петельку — застегнутую пуговицу ночной сорочки на груди. Представила, как их застегивал Янтарь.
И поняла, что есть только один способ выяснить, было ли все случившееся правдой или наркотическим наваждением.
Когда я ворвалась в комнату, громко стукнув распахнувшейся дверью о стену, огневик даже подскочил.
— Ана? Что?..
Я не стала его дослушивать. Задуманное требовало всей решительности, что у меня имелась, и я не знала, надолго ли ее хватит. Поэтому я как можно быстрее пересекла разделяющее нас расстояние, закинула руки ему на плечи, приподнялась на цыпочки и, напоследок ужаснувшись собственной безрассудности, поцеловала.
В первые мгновения Янтарь, кажется, растерялся, потому что застыл столбом и напрягся. Мне даже показалось, он меня сейчас оттолкнет. Я мысленно воззвала ко всем существующим богам и прижалась теснее, крепче обвивая его шею. Ну же! Отвечай! Не порти мне эксперимент, на который я решилась с таким трудом!
Боги меня услышали.
И когда спустя несколько очень долгих мгновений я отстранилась, тяжело дыша и с трудом держась на подкашивающихся ногах, то поняла: данный конкретный эксперимент нужно будет обязательно повторить. И даже, возможно, продолжить. Только попозже, когда у меня перестанет темнеть в глазах, а комната больше не будет кружиться в дикой пляске.
Хорошо, что мне достался такой догадливый муж, подхвативший меня на руки и перенесший обратно на кровать.
— Кажется, кому-то было велено оставаться в постели, — иронично произнес он, усаживая меня и накрывая ноги одеялом. Янтарные глаза сияли так, что мои губы невольно растягивались в улыбке, несмотря на внезапно нахлынувшую слабость.
— Кажется, кто-то мог бы и посидеть у постели больной жены, — капризно передразнила я, поерзав спиной на подушках. — Между прочим, когда тебе было плохо, я тебе даже книжку читала!
— Совершенно жуткий любовный роман.
— Зато как быстро ты от него уснул.
— Я от него сознание потерял!
Я прыснула от смеха, а Янтарь вдруг посерьезнел и посмотрел мне в глаза.
— Что мне для тебя сделать?
— Обними меня.
Я дождалась, пока руки сомкнутся за моей спиной, положила подбородок ему на плечо и на несколько мгновений закрыла глаза, просто наслаждаясь моментом и тем равновесием, которое воцарилось у меня в душе, стоило признать, что огневик мне очень даже не безразличен.
— А теперь хочу вишневый чай, поднос эклеров и любовный роман!
В «Четыре ивы» мы прибыли спустя неделю.
Путешествие оказалось невероятно утомительным. Мало того, что проводить сутки в карете — не самое веселое времяпрепровождение, а верхом нам ездить не позволяли: на фоне не прекращающихся покушений это было слишком опасно. Так еще принцу и принцессе не пристало останавливаться на постоялых дворах, поэтому всякий раз мы ночевали либо в поместьях тех «счастливчиков», которые находились у нас по пути, либо в домах городского головы. Их главное отличие от постоялых дворов заключалось отнюдь не в размерах кровати и качестве перины, а в том, что везде нас встречали с фанфарами. Это подразумевало под собой обязательный торжественный ужин в присутствии всех более-менее значимых людей со всех окрестностей. А временами еще и последующий бал, с которого нам, как виновникам торжества, потихоньку сбежать было категорически невозможно. Поэтому когда мы наконец оказывались в отведенной нам комнате, сил хватало только на то, чтобы рухнуть на кровать и мгновенно уснуть, прижавшись к Янтарю или в обнимку с подушкой, если Янтарь чуть замешкается. По утрам он с большим трудом заставлял меня подняться, угрожая оставить «отдыхать» в этом доме на несколько дней, если уж я настолько устала. С ужасом представив несколько дней таких же утомительных трапез и вечеров, я вскакивала как ошпаренная.
Лучше уж скорее оказаться в поместье.
В карете я в отличие от огневика спать тоже не умела. Поэтому, когда он дремал, уронив голову мне на плечо, оставалось только завистливо хмуриться и с тоской смотреть в окно, за которым сменяли друг друга одни и те же серые пейзажи: чем дальше на юг, чем ближе к Эльфийской стене, тем меньше зима оставалась похожа на зиму. Поговаривали, что это не только особенности местности, но еще и влияние Леса Перворожденных, в котором царит вечное лето, и, мол, у самой стены тоже круглый год цветы цветут.
За все то время, которое мы провели в «Четырех ивах» до отъезда в школу, снег выпал лишь однажды. И Янтарь тогда не преминул спустить меня с холма, подставив подножку. Няньку чуть сердечный приступ не хватил, а я, наверное, именно в тот момент окончательно решила для себя, что ненавижу этого мальчишку.
К нашим с ним новым отношениям я еще привыкнуть не успела. Когда тут было привыкать? Замкнутое пространство трясущейся на ухабах кареты иногда даже к разговорам не особенно располагало — язык бы не прикусить. Янтарь, кстати, один раз прикусил, чем вызвал неиссякаемый поток шуточек в свой адрес на ближайшие сутки. На более ровных участках дороги можно было почитать или развлечь друг друга извечным спором на тему, у кого лучше получается тот или иной магический трюк. Я больше не испытывала никакой неловкости от его присутствия, но еще стеснялась лишний раз прикоснуться, хоть и ловила себя на том, что прикасаться хочется все чаще.
Янтарь, кажется, тоже еще не до конца осознал, что больше не нужно старательно сдерживать себя, опасаясь меня спугнуть. А может, куда лучше меня понимал мое несколько смятенное состояние? Одно я знала точно: засыпать в его объятиях, ловить откровенно восхищенные взгляды и всякий раз немного неожиданные, неуловимо-будоражащие поцелуи мне нравилось. И хотелось уже скорее добраться до поместья, чтобы…
Что там произойдет, я еще не совсем понимала, но почему-то ждала от этой поездки чего-то очень хорошего. Хотя бы потому, что мы, наверное, впервые в жизни будем предоставлены самим себе. Захотим — сможем поехать в город, захотим — навестим соседей, захотим — будем весь день валяться дома или сами устроим свой собственный прием.
Поэтому, когда карета миновала черные кованые ворота и, прокатив по ивовой аллее, остановилась возле высокого крыльца, всю усталость как рукой сняло, и мне с трудом удалось удержаться и не выпрыгнуть из кареты до того, как лакей откроет дверцу.
— Добро пожаловать в «Четыре ивы», ваше высочество. Рады приветствовать вас здесь, ваше высочество. Все готово к вашему прибытию. Что желаете с дороги?
— Подайте ужин в нашу комнату, — распорядился Янтарь.
— Как пожелаете. — Мужчина услужливо поклонился. — Позвольте вас проводить. Мы подготовили несколько комнат на выбор…
Мне понравилась первая же. Прежде всего высоченными окнами, выходящими на широкий балкон, а еще огромной медвежьей шкурой, постеленной возле камина. Я тут же представила, как здорово можно на ней сидеть, утопая босыми ногами в густом меху, или валяться с книжкой. Или не с книжкой. Мысль пошла в какое-то странное русло, и я поспешно затолкала ее куда подальше.
Я вышла на балкон и с улыбкой оглядела простирающийся под ним парк. Когда-то мне здесь была знакома каждая тропинка, каждый куст, каждая камышинка пруда, в котором я обожала плескаться, несмотря на страхи няньки и ее старательные запугивания, что в глубине живет страшное чудовище, пожирающее на обед маленьких девочек. Было немного странно и волнительно снова вернуться сюда.
Позади послышались шаги. Янтарь обнял меня за талию, а я, не раздумывая, отклонилась назад, прижимаясь спиной к его груди. Горячие губы мимолетно скользнули по плечу, шее, коснулись уха, вызвав пробежавшуюся по позвоночнику щекочущую дрожь.