Игрок 2 (СИ)

Помпезное здание в античном стиле, с целым каскадом лестниц и аллей, увенчанное статуями. Оно должно было наглядно показывать всем, что вот здесь в отдельно взятом месте Советского Союза коммунизм уже наступил.
              
Если Высоцкого и Влади пускают внутрь без всяких сомнений, то ко мне на воротах долго присматриваются, и даже мой членский билет Союза писателей не играет особой роли на чаше весов.
Только личное и довольно решительное вмешательство Марины Влади, поднаторевшей в последние годы в борьбе советской бюрократии, решает вопрос. Ссориться с ней не решается даже седоусый вахтёр, и я понимаю, что за этой женщиной, Владимир Высоцкий долгие годы находился как за каменной стеной.
Именно в ней чувствуется какой-то несгибаемый стержень. Высоцкий же в этой паре — чистый хаос, притянутый к своей противоположности философскими законами всемирной диалектики.
Юра пройти даже не пытается и без особых возражений разводит руками, обещая ждать меня столько, сколько понадобится. Напоследок он ободрительно подмигивает, словно напоминая о нашем разговоре. «Оставь их без штанов, Федя».
Мы идём к лечебному корпусу по идеально ровной кипарисовой аллее. Отсутствие даже малейшей мусоринки, да что там, косо растущей травинки, вызывает какое-то нереальное ощущение, словно ты оказался в научно-фантастическом фильме про «прекрасное далёко».
К нам навстречу идут чинно прогуливающиеся отдыхающие передовики производств, лауреаты Государственных премий, академики.
На Высоцкого смотрят с интересом, даже оглядываются. Очевидно узнают, но никто не лезет с вопросами или попыткой взять автограф. С парой человек он даже оказывается знаком и походя здоровается.
— Я не могу вас пустить, — нам решительно заступает дорогу невысокая и круглолицая медработница с едва заметными веснушками на щеках. — У Михаила Нехемьевича сегодня процедуры. У него вчера был рецидив, ему нельзя беспокоиться. Доктор запретил любые посещения.
Весь медперсонал тоже словно сошёл с киноэкрана. Седовласые улыбчивые доктора, молодые симпатичные сёстры и санитарки в строгих, но элегантных, выбеленных до хруста халатах и туфельках на низком каблуке. Идеальное сочетание эстетики, приветливости и профессионализма.
— Барышня, ну это же мой друг, он же нас ждёт, — с обаятельной хрипотцой в голосе говорит Высоцкий. — Вы представляете, при нашем графике вот так просто увидится — какая это редкость! Тут же такое дело… честь шахматной короны на кону!
— Ничего не знаю, у него режим, — настаивает она, заправляя под форменный колпак белокурую прядь.
— Светочка, ну что ты здесь людей пугаешь? — доносится голос со стороны лестницы. — Они же натуры впечатлительные, решат, что я при смерти волноваться начнут. Я здоров как бык, и также силён.
В холле появляется подвижная фигура знаменитого шахматного короля. Он одет в довольно обычный для пациента лечебницы синий спортивный костюм, который в моём сознании, привыкшем к официальным фотографиям с турниров, совсем не вяжется с привычным образом гроссмейстера.
Брови Таля сурово нахмурены, а тёмные пронзительные глаза смотрят исподлобья. Медработница от неожиданности охает, словно этот взгляд поражает её в самое сердце.
Таль бесцеремонно приобнимает девушку, звонко чмокая её в щёку, таким образом полностью лишая воли к сопротивлению. В этом жесте куда больше жизнелюбия и широты души, нежели фривольности.
После того как три живые легенды — две советских и одна французская — поприветствуют друг друга, доходит очередь и до меня.
— Вот Миша, — говорит Высоцкий, — молодой человек грозится обнести тебя в пух и прах.
— В шахматы? — тот вскидывает голову в каком-то удалом бретёрском жесте. — Для начала дам ему в фору коня, но думаю, даже с этим он не потянет.
                                                             
 
«Мы сыграли с Талем десять партий…»
— В преферанс! — Высоцкий щурится, словно придумал какую-то очень забавную шутку.
— Если хотите, я дам вам фору, — говорю. — Коней у меня в колоде нет, так что как насчёт бубнового туза?
— Нагл, самоуверен, азартен, — оглядывает меня Таль. — Прямо как я в юности. Что же… это может быть любопытно. Не будем терять время.
Мы идём вслед за ним по длинному коридору, проходим огромную рекреацию с зимним садом и оказываемся в небольшом, но уютном зале.
Мода на шахматы коснулась и этого места, поскольку оно представляет самую настоящую шахматную гостиную. Судя по количеству досок, здесь можно проводить не меньше десяти партий одновременно. На стене висят большие магнитные демонстрационные доски, на которых может отображаться ход самых важных партий.
Но это всё ближе к стенам, а по центру сама комната превращена в поле для шахматной баталии. Паркет выложен двумя цветами: светло-белым и тёмно-коричневым, и составляет огромные клетки.
Рисунок представляет собой шахматную доску, на которой стоят большие фигуры размером как минимум мне по пояс. Ради любопытства, поднатужившись, приподнимаю одну из них двумя руками.
Таль ведёт нас к небольшому столику со столешницей, на которой изображены уже набившие мне оскомину чёрные и белые клетки. Мы садимся в удобные низкие кресла.
— Здесь нас не потревожат, — говорит Таль. — Здесь я разбираю комбинации, провожу время в размышления, и меня запрещено беспокоить.
Он подмигивает и жестом фокусника извлекает из-за большой кадушки с фикусом фляжку армянского коньяка.
Высоцкий заметно оживляется.
— У вас хотя бы стаканы есть? — вздыхает Влади.
— А мы чаю попросим, — потирает руки Высоцкий, — в подстаканниках.
— Колоду принесли? — спрашиваю я. — пока мы не удалились от темы и не забыли, зачем пришли.
Марина щёлкает замочком маленькой чёрной сумочки и извлекает оттуда запечатанную колоду.
— В «Союзпечати» купили?
— В фойе отеля, в «Сувенирах».
— Пойдёт, — киваю.
— Вот что за выкрутасы? — лениво бурчит Высоцкий. — Мы тебе на слово верим.
— Это пока, — говорю.
Таль хмыкает, наклоняясь вперёд. Кажется, теперь ему и вправду интересно.
Я откладываю шестёрки и тасую колоду.
Ну что, поехали?
  
Глава 7
 
Таль очень хорош, он собран, сосредоточен и не допускает ошибок. В принципе это понятно, голова у бывшего чемпиона мира по шахматам как Дом Советов, а преферанс намного более простая игра по сравнению с его профильным видом деятельности.
Вот только он авантюрист. Это проявляется в шахматах, стиль Таля уникален, и тем более заметно здесь.
Если бы я был на его месте, то зная с кем играю, вообще бы не рисковал. Играл бы только то, что уже на руках и исключал бы любой риск. Но Таль не такой и это, вкупе с моей ловкостью рук, сказывается.
Играем мы до двадцати с кругом распасов вначале, можно было бы ещё после закрытия пули устроить эту лотерею, но она ни к чему. Пока ни к чему.
Потому что уже сейчас, когда до конца игры остаётся всего несколько раздач становится понятно, что и Высоцкий, и Таль проигрывают.
И если Таль в итоге лишится максимум тысячи, при пяти рублях за вист это не очень много, на самом деле. То Владимир Семёнычу очень сильно не везёт. Он летит уже порядка червонца.
Что вкупе с его же обещанием удвоить проигрыш Таля даёт мне около двенадцати тысяч рублей, которые я выигрываю за один, пусть и достаточно длинный вечер.
В помещении шахматного клуба кроме нас четверых никого нет.
Несмотря на то, что мы в санатории, тут уже накурено хоть топор вешай. Поэтому Марине даже приходится выйти ненадолго и прийти не одной, а с работником санатория. Высокий седой мужик что-то там подхимичил и о чудо! Кондиционер, который тут, вообще-то, есть, но не работал всё это время, начинает выполнять свои обязанности.