Игрок 2 (СИ)

— Это перспективно, — сказал Фёдоров.
— Более чем, но я ещё не закончил. На этом «подвиги» писателя, а он самый настоящий член Союза писателей, я делал запрос, отыгрывает ещё один карточный долг, на сей раз некоего Владимира Мухина, своего московского знакомого, поэта, который проиграл местным каталам квартиру. Но знаете, что самое интересное?
Собеседники Болотина кивнули, поощряя того, чтобы тот продолжил. Виктор Сергеевич выбил из пепельницы новую гильзу «Казбека», закурил и ответил:
— Помните, я говорил, что он выиграл шесть тысяч. Сразу после выигрыша он куда-то отравил эту сумму почтовым переводом. Я сделал запрос и буквально вчера узнал куда. У меня в столе лежит папка с номером дела, Павел Фёдорович, может, пошлёшь дежурного за ней.
Начальник Болотина кивнул и через пару минут искомая папка лежала у него на столе.
Виктор Сергеевич открыл её, достал справку и сказал:
— Евстигнеев перечислил весь свой выигрыш на счёт детского дома, в котором он был воспитанником. И именно последнее говорит мне о том, что он именно тот человек, который нам нужен.
Следователь по особо важным делам молча подвинул к себе всю папку по Евстигнееву, быстро, но при этом внимательно, Болотин видел, как двигаются его глаза, прочитал всё, что в ней было, и сказал:
— А вы правы. Он именно тот, кто нам нужен.
  
Глава 2
 
— Вы знаете, что-то мне совсем не хочется с вами разговаривать, тем более о картах, — отвечаю я.
— А придётся, молодой человек, — из внутреннего кармана пиджака появляется удостоверение. Корочка раскрывается и закрывается так быстро, что создаётся впечатление, что этому трюку товарищ обучался специально.
— Федор Михайлович, — слышу я знакомый голос, а потом и вижу, как ко мне подходит уже знакомый мент, Болотин, кажется, его фамилия, — не ломайте комедию и садитесь в машину. Нам нужно с вами поговорить
Делать нечего, это приглашение от которого трудно отказаться, поэтому я тушу сигарету и ныряю в салон двадцать первой волги.
— И о чём же хочет поговорить со мной наша доблестная милиция, — спрашиваю я, когда машина тронулась. Никаких грешков за мной не нет и чувствую я себя спокойно.
— Давайте мы лучше приедем на место и поговорим в более спокойной обстановке, — отвечает первый, как его зовут я, кстати, так пока и не знаю, фокус с ксивой не дал толком прочитать её содержимое.
— Воля ваша.
Дорога по ночной ялте занимает у нас не очень много времени, минут десять. Ялтинская прокуратура. Всё страньше и страньше, как говорила, Алиса.
— Виктор Сергеевич, любезный, будь другом и сделай нам кофе, — говорит тот, который пригласил меня, — время нынче позднее, а разговор с товарищем Евстигнеевым нам предстоит долгий.
— Да, конечно, Олег Петрович, сейчас.
Очевидно, это был кабинет Болотина, никто другой так спокойно и со знанием дела не мог орудовать в нём. Следователь подошёл к несгораемому шкафу, достал оттуда жестянку с днепропетровским растворимым кофе, к открытию завода по его производству я написал небольшую повесть и хорошо знал как внешний вид упаковки так и вкус продукта. Пока что он был неплохим. Вслед за банкой Кофе на свет божий появились стаканы в подстаканниках, электрический чайник и сахарница внутри которой, ожидаемо оказался кусковой сахар. Не фальшиво белые кубики, а простой советский, желтоватого цвета и который ещё вручную надо от большой головешки. Лет через тридцать это будет уже экстримом, но вкус этого сахара я помнил. Он был очень хорош.
— Давайте знакомиться еще раз, — сказал незнакомец, пока Болотин возился к кофе, — Меня зовут Олег Петрович Федоров, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР, — снова достал свои документы и я их изучил более подробно, — кто вы такой я уже знаю.
— И кто же я по вашему?
— Писатель, талантливый карточный игрок и правильный советский человек.
— Как-то второе с третьим не сочетается, вы не находите, Олег Фёдорович?
— Нет, ничуть. Всё зависит от того из-за чего, и для чего вы брали в руки карты. Первый раз когда вы попались в поле зрения крымской милиции вы помогли разоблачить банду карточных шулеров, если бы им попались не вы с товарищем Бубуном, то скорее всего какой-то простой советский человек, который поехал в Крым отдыхать, приехал бы в Симферополь без штанов. Плюс ещё и наших продажных коллег вывели на чистую воду с вашей помощью. Второй раз вы играли с шулерами, чтобы выручить попавшую в беду девушку, а третий раз, чтобы помочь своему приятелю. Ну и как вишенка на торте, ваш денежный перевод детскому дому. Так что я уверен, что вы правильный человек и правильно воспримете мою просьбу.
 
— Вот как? Что ж, слушаю очень вас очень внимательно, — отвечаю я.
В это время как раз подоспел кофе. Я дую на обжигающе горячий напиток, отказываюсь от сахара и, видя, что на столе стоит пепельница, достаю сигареты.
— Можно? — спрашиваю у Болотина и тот кивает.
— Конечно, курите.
— Давайте мы вам сначала покажем кое-что, — говорит Федоров и смотрит на Болотина.
Тот снова кивает, достаёт из сейфа несколько толстых папок и передо мной один за другим появляются снимки.
Которые сопровождаются монотонными объяснениями Федорова от которых становится жутко.
Жутко не от того, что какие-то ублюдки охотятся на катал, вовсе нет. Это как раз можно понять. Карточный мир в его советском варианте это всегда яркий ночной фонарь, на который слетаются далеко не мирные мотыльки а самые настоящие кровососы.
Жутко мне стало от того, с каким хладнокровием убийцы расправлялись с совершенно случайными людьми, вся вина которых заключалась только в том, что они оказались не в том месте и не в то время.
этой жестокостью они мне напомнили легендарную чёрную кошку братьев Вайнеров. Те тоже резали и стреляли людей почём зря.
Рассказ Фёдорова закончился, и мы втроём пили уже подостывший кофе и в полной тишине курили.
Сигарета в руке следователя по особо важным делам обожгла ему пальцы, он скурил её до фильтра, и Федоров снова заговорил, теперь уже обращаясь ко мне.
— Как видите, Федор Михайлович, это звери, а не люди. И нам нужна ваша помощь. Помощь советского человека и мужчины. Мы с уверенностью можем сказать, что это банда всё еще в Ялте, они слишком мало, по сравнению с предыдущими случаями, взяли. Так что обязательно попробуют ещё раз.
— Подождите, товарищ Фёдоров, — догадываюсь я, — вы хотите их ловить на живца. И им буду я?
— Верно. Вы очень точно охарактеризовали свою роль. Именно что ловить на живца.
— Вы знаете, товарищ Фёдоров, я, конечно, очень ценю вашу откровенность и ценю то, как вы меня охарактеризовали. Но это для меня слишком. Я простой советский писатель. Наверное, небесталанный и даже в какой-то степени смелый. Но то что вы предлагаете это чересчур. Очень сильно чересчур. Я не готов к подобному и мне просто страшно. А страх в подобном деле самый хреновый помощник.
— А ты, Федя, — внезапно Фёдоров переходит на ты, — думаешь, нам во время войны страшно не было? Ты думаешь это у меня откуда? — он машет перед моим лицом своей искалеченной рукой. — Я, же в разведке служил начиная с финской и заканчивая Квантуном. Меня и финны под Выборгом резали и немцы под Могилёвом из огнемёта жгли. Как ты думаешь, мне в июне сорок четвёртого было страшно, когда я с простреленными ногами и сожжённой рукой оберштурмфюрера СС к нашим тащил? Из моей группы тогда трое остались. Я, Вася Филинов и Сашка Птицын, два совсем молодых пацана, младше тебя. Думаешь, им не было страшно? Думаешь, у Васи руки не тряслись и губы не белели, когда я ему приказал остаться и задержать чуть ли не пехотное отделение. Одному задержать этих сук и дать нам время. Было ему страшно, ещё как было. Вася знал, да и я тоже, что на смерть он идёт. Однако он только попросил гранаты ему оставить и запасные магазины к Шмайсеру. И, думаешь, мне уже после войны не было страшно ехать к его матери, которая на войне четырёх сыновей потеряла и говорить, что это я приказал ему умереть?