Игрок 2 (СИ)

— Алла Вячеславовна Мазейкина, — прочитал прокурор. — Где работаете?
— Учусь, — высокомерно бросила девушка.
— Где?
— На инязе.
— А по моим данным, вас отчислили.
— Восстанавливаюсь, — она широко распахнула наглые глаза с невероятно длинными ресницами. — Болела, теперь выздоровела, дальше учиться буду.
— А на какие средства существуете?
— Родители помогают.
— Тракторист и доярка в совхозе «Красный луч» Рязанской области? — уточнил Белогорский.
— Корову продали, чтобы дочка выучилась, — девушка равнодушно пожала плечами.
Одни ее серьги, которые игриво качнулись при этом жесте, стоили как пять коров каждая.
Белогорский разрывался между двумя противоположными чувствами. Одна половина его души вопила, что подобных девушек он уже никогда больше в жизни не встретит. Так что надо немедленно упасть перед ней на колени, просить руки и сердца и, закинув её на плечо, тащить в ЗАГС.
Вторая требовала одержать над наглой девицей верх, сломать её, унизить и непременно посадить в тюрьму.
И тот, и другой порывы изрядно пугали спокойного Белогорского своей необузданностью. Он снова перевёл дух и решил действовать профессионально.
Занятие проституцией доказать в те времена было практически невозможно. Само по себе это явление было для советского общества чуждым и не имело социальных корней.
Материализм и алчность ещё не захватили власть во взаимоотношениях полов, поэтому профессионалок заменяли любительницы, а вместо товарно-денежных отношений царила обстановка щедрости и взаимовыручки.
Зато существовали другие прегрешения, за которые эту расфуфыренную мадмуазель можно было привлечь к ответственности.
Можно было прихватить за жабры за незаконные валютные операции, торговлю драгоценными металлами, тунеядство, наконец.
Был бы человек, а статья найдётся.
Щёлк!
Девушка пододвинула к себе стоящую на столе пепельницу и прикурила сигарету.
Мальборо, естественно.
Белогорский понял, что попытка ей помешать будет выглядеть нелепо, ведь в пепельнице уже лежало несколько раздавленных окурков.
Чтобы скрыть неловкость, он снова уткнулся в дело. При задержании при ней было обнаружено 120 долларов США, 40 немецких марок, а также чеки «Внешторга» на 300 инвалютных рублей.
«Зачем ты это делаешь»? — хотелось спросить ему, — «зачем тратишь свою молодость и красоту на эту грязь и пошлость»?
— Откуда у вас валюта? — вместо этого произнёс Белогорский.
— Подбросили, — снова пожала плечами девушка. — Или сумки перепутали, случайно в мою положили…
— Свидетели говорят, что вы приставали к иностранцам
— Они у меня просто дорогу спросили! Не забыли, что я на инязе учусь?
— А чеки «Внешторга»?
— Так, они у меня дорогу до «Берёзки» спрашивали. Я как сознательная гражданка вызвалась их довести, — невозмутимо пояснила девушка. — Они попросили меня чеки положить в сумочку, чтобы у них из карманов не выпали.
Издевается, окончательно понял Белогорский.
И только он открыл рот, чтобы приземлить зарвавшуюся особу, как дверь распахнулась, и в неё вбежал старший прокурор Петрищев, непосредственный начальник всех троих, сидящих в кабинете.
Он находился в состоянии нервного оживления, отчего двигался очень резво и время от времени невпопад подмигивал.
В общем, был сам на себя не похож.
— Алла Вячеславовна, — подмигнул он, — вас с нетерпением ожидают в моём кабинете.
— Но мы только начали, — не понял Белогорский.
— С тобой будет отдельный разговор, — Петрищев снова подмигнул, но уже сурово.
Бог ведает, как у него это получилось. Но смотрелось так, словно вся вина за задержание гражданки Мазейкиной лежит исключительно на Белогорском. И ответит он за это прискорбное событие самым строгим образом.
— Чао, мальчики, — «чудное видение» с королевским величием поднялось со стула и прошествовало к входу. — Пока, прокурорыш.
* * *
— «Комитетские» за ней приехали, — прокомментировал Звонарев.
Весь кабинет прилип к окну, наблюдая, как мужчина в сером костюме распахивает перед недавней задержанной заднюю дверь чёрной «Волги».
 
— Зачем? — удивился Белогорский.
— «Боец невидимого фронта» — усмехнулся ветеран Ухов.
— Ты что, не слышал о «медовых ловушках»? — удивился Звонарев. — Подкладывают такую вот принцессу иностранному дипломату или военному атташе. А потом говорят: либо твоя супруга и руководство узнают о глубине твоего морального падения, либо живи, радуйся и наслаждайся «комиссарским телом». Но будь любезен, помогай Стране Советов.
Он добавил пару подробностей, от которых у впечатлительного Белогорского покраснели уши.
Его девушка ранила в самое сердце.
Она не такая, не может быть такой, — думал прокурор. Все эти гадости сочиняют пошлые люди.
А то, что она работает на КГБ, даже к лучшему. Значит, она не проститутка, не валютчица, а настоящая комсомолка и патриотка.
Жаль, что они никогда не встретятся больше.
И тут Белогорского, словно поразила молния. На столе всё ещё оставалось её дело, а там был записан домашний адрес.
  
Глава 16
 
Ирина к ухаживаниям прокурора Белогорского отнеслась равнодушно, никак не поощряя его, но и не отталкивая.
Она как-то сразу перешла на такую ступень знакомства, словно они общаются тысячу лет и успели друг другу немного надоесть.
Увидев прокурора у своего подъезда в первый раз, она не произнесла ни слова, лишь изумлённо подняла бровь.
Белогорский, который для солидности пришёл в форме и с увесистой кожаной папкой, пролепетал что-то насчёт бумаг, которые «забыли подписать».
— Не здесь же мы их подписывать будем, — усмехнулась Ирина.
У неё получалось говорить без интонации, но таким тоном, что у прокурора мурашки бежали по спине. Словно в каждом её слове содержался бесстыдный двойной подтекст.
— Можно и здесь где-нибудь… — Белогорский покосился на свежепокрашенную лавочку. — Или отойдём? Как вам удобнее…
Он беспомощно оглянулся, натыкаясь на любопытные взгляды бабок у соседнего подъезда, автолюбителей, собравшихся у старенького «Запорожца» и даже двух пацанов на остановившихся качелях.
Визит прокурора, да ещё и к «соседке-шалаве»… Что может быть любопытнее? Событие месяца, если не года.
Ирина в приталенном нейлоновом плаще и кожаных сапожках выглядела, словно только что сошла с обложки модного журнала.
«Блестят обложками журналы… на них с восторгом смотришь ты… Ты в журналах увидала, королеву красоты!» — звучало в голове у Белогорского.
Прокурор «поплыл»…
— Мне удобнее у меня дома, желательно в кровати, — зевнула Ирина. — Не спала всю ночь, — пояснила она тут же. — Пойдёмте, я хотя бы кофе сварю.
Девушка, не оглядываясь, зашла в подъезд, словно ни капли не сомневаясь, что Белогорский последует за ней. Тот действительно пошёл, потея от мыслей о том, чем же таким «валютная» Ирина была занята всю прошлую ночь.
Ирина жила в просторной, светлой и очень дорого обставленной двухкомнатной квартире. Прокурор опытным взглядом подмечал туркменский ковёр на стене, ГДР-овскую стенку, которая ломилась от хрусталя, сверкающую полированными боками радиолу «Ригонда» и прочие предметы роскоши, мало сочетавшиеся со статусом отчисленной за неуспеваемость студентки.
По долгу службы неплохо разбираясь в ценах, Белогорский понимал, что на содержимое этой двушки он не заработает даже до пенсии.
Девушка оставила его на кухне, а сама пошла переодеваться.
В голове у Белогорского то и дело всплывала сцена из только что вышедшей на экран «Бриллиантовой руки», с соблазнительным танцем Светланы Светличной, перекрываемые картинками, из одного немецкого журнала, который пошляк Звонарёв как-то изъял у погоревших на валюте морячков. До того, как журнал приобщили к делу, его засмотрели до дыр.
Но всё оказалось прилично: домашний халат Ирины хоть был и с перламутровыми пуговицами, но выглядел даже строже, чем её уличный наряд.