Вернуть Боярство 10 (СИ)

С подноса проходящего рядом официанта сам собой поднялись три бокала шампанского — Богдан Ерофимович стоял не один. С ним были Евгения Тищенко и Герман Разумовский — два его ближайших помощника, первый и второй заместители начальника Тайной Канцелярии. Официально — Архимаги. Фактически же — Маги Заклятий, чей ранг был тайной даже для большинства высших политических кругов Империи.
Два из трех тайных орудий и одна из главных причин, почему глава Тайной Канцелярии, за спиной которого не стояло могучего Рода, которого недолюбливало даже большинство Романовых, не считая государя и его семьи, мог не бояться никого и ничего. Причина, по которой даже Великие Рода были вынуждены считаться с этим человеком и почему никто даже не помышлял о том, что бы расправиться с неудобным императорским любимцем…
— Признаюсь, тот факт, что вы сумели столь безупречно организовать всё это, меня весьма впечатлил. Ни одна из ниток не ведет к вам, каждый из тех, кто присутствовал при той игре и убеждал Маршакова сам ссылается на иные источники — кому в салоне шепнули, кто-то по случаю от сослуживцев услышал, ну и так далее, — продолжил он, сделав глоток янтарной жидкости. — Признаться, я полагал вас человеком куда менее компетентным, и в том числе и поэтому желал вашего ухода с занимаемой должности. Однако теперь, присмотревшись к вашим талантам, я передумал.
Последнее заявление все же сумело несколько удивить Старшего Магистра. Вот так открыто, без полунамеков и недосказанностей, признавать, что пытался подставить подчиненного? Не в его духе, совершенно не в его… И, видимо, Романов не сумел в достаточной мере удержать маску вежливого внимания. Его формальный начальник все же что-то уловил в его лице…
— Вижу, вы удивлены, господин Романов? — хохотнул он. — Неужели я произвожу впечатление неразумного и обидчивого дурака, что не способен признавать собственных ошибок?
— Нет, — покачал головой Дементий. — Вы производите впечатление человека расчетливого, хитрого, лишенного моральных рамок и совершенно безжалостного. Ну и абсолютно неразборчивого в средствах достижения поставленных целей. И всё это никоим образом не способствует тому, что бы я поверил в ваши слова о том, что вы передумали. Зная вас, я уверен — всерьез вы ещё за меня не брались.
Тут он, конечно, своему начальнику несколько польстил — тем, что Дементьев сумел отразить попытку вышибить себя из рядов этой организации, он всё же изрядно досадил почти всемогущему любимцу своего царственного родича. Возможно, со стороны могло бы показаться, что это была просто рядовая попытка переиграть руководящий состав Тайной Канцелярии и ничего более, но Дементьев, в отличии от очень и очень многих, был не «со стороны».
Он знал, как работают аппараты императорской власти и видел за происходящим куда большее, нежели рядовой случай попытки продвинуть угодного себе человека. Выдавливать Романова из институтов государственной власти по прихоти стороннего чиновника… Такого прежде не было. Однако, справедливости ради, прежде и Императоры были не в пример Николаю Третьему — ни при одном прежнем правителе царедворцы и чиновники не получали и четверти той власти, что сосредоточилась ныне в их руках.
— Что ж, вы правы, ещё не брался, — кивнул он. — Потому сейчас, пока всё не зашло слишком далеко, предлагаю вам начать работать на меня по настоящему. Понимаю, вам, скорее всего, сложно дать однозначный ответ здесь и сейчас, а потому и не требую этого. Время подумать у вас имеется — но в разумных пределах, само собой… А пока что — честь имею, Дементий Григорьевич. Дела государственной важности не терпят отлагательств.
Глядя в спину удаляющейся по направлению к Императору троице, Романов с трудом сохранял спокойствие на лице. Работать на него, поди ж ты! Совсем уже не стесняется в выражениях, собака — ладно б ещё говорил о службе Императору, так нет, поставил во главу угла именно себя…
Что ж, решил чародей, видимо, в словах моего сибирского родича куда больше смысла, нежели мне казалось прежде. Эта самовлюбленная и спесивая опухоль на теле Империи слишком разрослась, слишком многое о себе возомнила и принесла слишком много вреда Империи. Раскол в обществе всё усиливается, внешние враги постепенно теснят Империю на фронтах, даже в торговле и экономике государство стремительно начало проседать — а этой погани есть дело лишь до борьбы за влияние и власть в стране. И ведь они ещё и враждовать умудряются — проанглийская группировка вокруг Императрицы и сторонники Залесского активно тянули каждый на себя одеяло власти, а Государь-Император более всего заботился о том, какие нынче оттенки платьев придворных дам в моде при дворах Парижа и Лондона…
 
Бывает такая не частая порода людей, что преданы не своей собственной выгоде и даже не Роду. Они преданы государству и его идее, они готовы служить ему не за страх, а за совесть, жизнь класть на алтарь этой службы и даже замараться в грязи, если потребуется. Те, для кого совокупность людей, земель, идей, истории и идеалогии, составляющие в своей совокупности то, что они зовут Родиной стоит превыше всего остального в мире. И Дементий Григорьевич Романов относился именно к этому редчайшему типажу государственных мужей…
А потому принял тяжелое для себя решение, последствия которого для него, скорее всего, закончатся весьма печально, но… Н о поступить иначе он не мог. Не мог и не хотел — а потому решительно зашагал к выходу из бальной залы. У него ещё много, очень много работы впереди…
* * *
После завершения основных работ по укреплению линии будущего фронта начались отправки многочисленных диверсионных отрядов вперед, туда, где в серой зоне меж двумя армиями сейчас разворачивалась настоящая драма. Цинь шел вперед неспеша, выжигая все очаги сопротивления на своем пути, стремясь как можно лучше промять, прогнуть под себя земли, через которые им предстоит прокладывать многочисленные логистические маршруты — громадные, многосоттысячные армады, при всей своей разрушительной мощи, обладают громадными аппетитами.
Солдатам требуется продовольствие, лекарства, пополнения, маршруты отправки раненных назад, на родину — в том случае, если пострадавшие обладали достаточной ценностью, что бы имело смысл с ними возиться, вместо того, что бы бросить на месте или добить. Так же по этим каналам отправлялись многочисленные обозы с награбленным, доставляя богатую добычу туда, вглубь исконных владений Китая — и всему этому, разумеется, активно мешали местные.
Остатки разбитых регулярных частей, не имевших возможности пройти всю провинцию и присоединиться к основным силам — летучие отряды вторженцев тоже не дремали, перехватывая бегущих в направлении Магадана и вырезая их под корень. Потому и приходилось им прятаться по лесам да полям, в горах и долинах, выискивая малейшую возможность что бы ужалить шагающего по нашей земле врага.
Гвардии многочисленных малых и средних Родов, ошметки сил Родов покрупнее, да даже простолюдины — все успели ощутить на себе хватку вторгающихся в земли Российской Империи азиатов всех мастей, а потому огрызались и дрались отчаянно. Из-за каждого куста в ночи могла прилететь отравленная стрела, вода в ручье могла оказаться отравлена алхимией, на стоянки фуражирских отрядов могли наложить проклятие, стремясь зацепить пусть не чародеев — почти что не было у нас столь уж серьёзных малефиков, что поделать — так хотя бы рядовой состав…
И враги отвечали жестокостью на жестокость. Горели деревни и города, под корень истреблялись все, кто был не в состоянии скрыться от взора врага, угонялись в плен и будущее рабство все более менее ценные на взгляд Цинь рабы — молодые и здоровые женщины и девушки, простолюдины с магическим Даром, не успевшие его развить в достаточной мере, мастера-артефакторы, работавшие на заводах, да и алхимиков, пусть и занятых на массовых производствах препаратов массового потребления, хватали и отправляли вглубь Цинь. Такие рабы, способные многократно окупить затраты на их пленение, транспортировку и прочее, весьма и весьма ценились среди Кланов — эти люди могли в долгой перспективе принести очень многое…