Звенья одной цепи (СИ)

После перевязки я налил водички в стерилизатор и бросил туда шприц с иголкой. Всё это водрузил на плитку, которую уже подключил к единственной розетке в номере.
— Это что? — занервничала Долорес.
— Укол тебе буду делать?
— Какой укол?
— Антибиотик. Чтобы раны не гноились. Да и так. На всякий случай… От всех болезней нам полезней старый добрый бициллин.
— Я не хочу укол.
— У тебя аллергия на антибиотики?
— Чего? — не поняла Лолита.
— А раз ты не знаешь, что это такое, тогда не надо со мною спорить. Я лучше знаю, что надо и что не надо…
— Но я не хочу.
— А волосы красить будем?
— Зачем?
— Чтобы тебя никто не узнал.
— А в какой цвет?
— Ты это потом сама решишь. А для начала я постараюсь просто осветлить тебе волосы. Вот этим. — я показал ей остатки перекиси водорода, которой обрабатывал ранки.
— Не считай меня за дурочку. Я знаю, что такое гидропирит.
Вода между тем в стерилизаторе уже закипела. Долго «варить» шприц я не стал. Достал при помощи пинцета и выложил на чистый бинт.
— Ложись, давай!
— А ты куда будешь колоть?
— Я умею делать только в задницу. Не переживай! Опыт есть. постараюсь сделать не больно.
Опыт у меня действительно был. Так что мне удалось сделать ей укол «со шлепком». При этом самого укола она даже не почувствовала.
— Ты прямо как доктор.
— Я старался. А теперь давай попробуем тебе покрасить волосы…
* * *
Вот чего я не ожидал, так это того, что она меня абсолютно не стеснялась. И чтобы не мочить и не пачкать одежду, она оголилась практически совсем. Трусы не в счёт. А лифчик она не носила, несмотря на вполне приличные размеры. Мода у них такая что ли?
Я старательно мочил ей волосы перекисью, при этом старался не смотреть на выступающие у неё местами части тела, чтобы от такого аппетитного зрелища не стали выступать части моего тела. Почти удалось… Не смотреть.
Через полчаса мы уже смыли всё лишнее. Лолита сама не могла это делать забинтованными руками. А я вымок почти весь… Надо было мне тоже раздеться до трусов… Хотя. Боюсь, что тогда покраска волос могла бы закончится в горизонтальном положении.
С полотенцем на голове девушкка смотрелась отпадно. Но дождаться пока у неё высохнут волосы и проявится эффект от нашей процедуры мне не удалось. Позвонил телефон, и мне сообщили, что внизу меня ожидает мистер Браун.
04 августа. 1974 год.
США. Бостон. Кембридж. Гарвард.
Одевшись как можно приличнее, я спустился вниз. Сегодня герой Америки Митчел Л. Браун выглядел не в пример лучше, чем тогда в самолёте. Похоже, что сегодня он не бегал за автобусом, поскольку благоухал не потом, а солидным одеколоном.
— Ну, как ты, Декстер? Выспался?
— Да. Наконец-то удалось отдохнуть и придти в себя. Трудно было переходить на другое время. Семь часов разницы… Там утро, а здесь ночь… Тебе-то хорошо, Митчел…
— Это почему ещё?
— Ты — солдат. А мне отец говорил, что солдат, где сел, там заснул…
Смеётся Браун заразительно. Он понял мою шутку и оценил юмор, переведённый мною с русского на местный английский.
— Да. Ты прав. Там, на войне… В любом месте, сидя, стоя, а особенно лёжа, я мог заснуть. Но это было сначала. А потом, когда во Вьетнаме стало жарковато, то уже было не до сна. С тех пор осталась привычка спасть в один глаз.
— Есть такая поговорка: «Спит лиса, а во сне кур считает».
— Никогда такую не слышал. Но сказано правильно.
— Это греческая поговорка. — мысленно укоряю себя за излишнюю разговорчивость.
Ещё не хватало, чтобы Митчел меня в чём-то заподозрил. Хотя отмазка у меня есть, конечно. Я же не местный. А кто знает, какие там у греков на Кипре пословицы и поговорки.
— Декстер! Я тебя расстрою.
— Чем, Митчел?
— Я тут узнал, что ты не сможешь сразу поступить в Гарвардскую школу права. Сперва ты должен получить степень бакалавра. А для этого тебе придётся учиться ещё четыре года. Но… Если даже прямо сейчас подашь документы, то поступить сможешь только на следующий учебный год. И только через четыре года…
 
— А как же ты тогда поступил?
— Я перед армией уже отучился в Блумингтоне, Университет Индианы. Слышал про такой?
— Нет. Я только и слышал про Гарвард да Кембридж.
— Да. Ты прав. Это самые раскрученные названия.
— Еще про Колумбийский университет говорили. Это в Колумбии? — решил я прикинуться совсем уж тупым валенком.
— Да ты что… — улыбнулся Браун. — Это в Нью-Йорке.
— Нью-Йорк штат Нью-Йорк?
— Конечно…
— А я думал, раз Колумбийский, то в Колумбии.
— Ты ошибся…
— Расстроил ты меня, Митчел. Жаль, что не удастся так вот с ходу поступить в Гарвард. — продолжал я троллить умного негра.
— Ты слишком самонадеян, Декстер. Думаешь всё так просто?
— Нет, конечно. Но я верил в свою удачу.
— Продолжай делать это и дальше! Верить в свою удачу — это уже половина успеха.
«А он оптимист. Ну и ладно… Главное, чтобы он смог познакомить меня с кем надо…»
— Ты обещал меня познакомить с этим компьютерным гением Гейтсом.
— Да какой он гений? Так… Заучка… Надменный сноб. Я с ним и не знаком толком.
— Но ты сказал, что знаешь его.
— Знаю… А кто его не знает? Строит из себя… а сам.
— Жаль. Я хотел с ним поговорить про компьютеры. За компьютерами будущее…
— Я знаю, где он живёт. Могу тебе его показать. А дальше сам. Боюсь, что рекомендация от меня, тебе не поможет познакомиться с ним.
— Он что, не любит негров?
— Не говори это слово. Оно плохое.
— Прости! Нас так в школе учили. А как правильно сказать, чтобы не обидеть? Чёрный? Афроамериканец?
— Мне-то всё равно, как ты скажешь. Я чувствую, что у тебя нет никакого предубеждения к людям другой расы. Но другие могут обидеться.
— Ты имеешь в виду «Чёрных пантер»?
— Не только. Многие считают, что белые для нас враги. Ведь их предки угнетали нас и делали рабами.
— Прости, что я затронул эту тему. Вижу, что она тебе неприятна.
— Нет. Я уже привык. И хотя у нас в стране уже лет десять назад отменили сегрегацию на законодательном уровне, но она по-прежнему ощущается. Я не знаю сколько поколений должно смениться, чтобы чёрных перестали преследовать и унижать за цвет кожи.
* * *
Да… Лет через тридцать-сорок такое будет твориться, что тебе Митчел такое и во сне бы не приснилось. Движение BLM настолько извратит понятие расовой несправедливости, что даже станет порою выгоднее быть чёрным, чем представителем какой-либо другой расы.
Ну, ещё бы… Ведь лозунг: «Black Lives Matter», а именно «Жизнь чёрных имеет значение!» — вычёркивает всех остальных напрочь. Получается, что жизнь белых или азиатов значения не имеет вовсе.
Была история, когда один очень смуглый индус, чтобы поступить в медицинский институт побрил голову наголо и написал в анкете, что он афроамериканец. Ему даже удалось поступить со слабым баллом в престижное учебное заведение. Но ничем хорошим это не закончилось. Он плохо учился и институт бросил. Зато скандал получился знатным. Он после этого книгу написал с провокационным названием: «Как я был чёрным» или что-то вроде этого.
А все эти вставания на колени перед неграми и лобызание их ног? Очень напоминает солдата-чмошника, которого «унижали» дембеля, заставляя убираться и стирать. Причём не дембельские портянки, а его же собственные. Поскольку солдатик был постоянно грязным, чуть ли не вшивым, не следил за собой и постоянно допускал нарушения дисциплины, из-за которых страдал весь взвод или рота… Зато после того, как этот чмошник отслужил год или даже полтора, то он с непревзойдённым усердием унижал почём зря солдат более младшего призыва.
А эти безумные требования снимать в кино побольше чернокожих артистов? Причём во всех фильмах. Особенно в исторических… Из наглядных примеров навскидку могу лишь привести в пример: чёрного Маннергейма, чёрного графа Орлова, чёрную Анну Болейн… ну и на закусь чёрного Д̕ Артаньяна.