Лучший друг моего парня. Книга 2

У меня появились лишние двадцать минут, чтобы забежать в туалет и застирать рукав, пока пятно окончательно не засохло.
На лестничном пролёте между четвёртым этажом и выходом на чердак я замечаю Мирона.
Он прислонился спиной к стене, скрестив длинные ноги, и залипает в своём телефоне, быстро что-то набирая, барабаня пальцами по экрану.
Поправив ремешок сумки, хочу незаметно проскользнуть мимо, потому что у меня нет ни малейшего желания разговаривать с ним наедине. Я боюсь повести себя как влюбленная дурочка и истеричка, что уже было однажды.
Мирон вскидывает глаза от экрана, цепко проходится по мне взглядом, ныряя им в вырез на блузке, и растягивает губы в знакомом холодном оскале. Отталкивается от стены и вырастает прямо передо мной, преграждая путь в коридор четвёртого этажа, где толпятся наши одногруппники.
– Чего тебе от меня надо, Мирон? – произношу с вызовом, глядя в большие чёрные глаза.
Вчера я трусливо сбежала из его машины, сейчас мне бежать некуда. Только вчера с нами был его шутоподобный брат, сглаживавший натянутую ситуацию своими дебильными шутками, теперь мы одни.
Вдвоём. На небольшом клочке лестничного пролёта. Воздух электризуется моментально. Мне кажется, Мирон тоже это чувствует – невозможно не почувствовать.
– С чего такая уверенность, что это я? – насмешливо приподнимает бровь.
– Вас может перепутать только слепой.
– Хочешь сказать… – манерно растягивает слова, чуть меняя интонацию, которая тут же бросает меня в липкий пот, так сильно его голос становится похож на голос Марка, – … что совсем не сомневалась?
– Совсем, – слово царапает горло.
У меня такое чувство, что я двигаюсь по минному полю. Ступаю осторожно, едва касаясь почвы, и в любой момент могу взлететь на воздух. Адреналин впрыскивается в вены лишь от одного присутствия Гейдена рядом. Он решил меня проверить? Поэтому вчера на пороге дома Соколова появился Марк? Должен был сработать эффект неожиданности?
– Ну надо же. Какая проницательность, – хмыкает Мирон. – И не захотелось попробовать второго?
Он надо мной издевается. Хочет сделать больно. И ему, черт побери, это удаётся! Воздух спирает в лёгких как от удара.
– Почему же не захотелось? – теперь наступает моя очередь кривить губы в усмешке. – От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Может быть, твой брат будет даже лучше, чем ты? Или, может, замутим что-нибудь на троих? Ты сзади. Он спереди. Я посередине. Вы уже такое проворачивали? Делили девушку на двоих? – Вскидываю руку с оттопыренным средним пальцем и тычу ею Гейдену в лицо. – А вот это видел? Знаешь куда можешь пойти вместе со своим братом? В жо…
Гейден слизывает с губ капли моей слюны и резким движением опускает мою руку вниз. До боли стискивает запястья, так что я осекаюсь на половине слова и кривлю лицо.
– Хочешь, чтобы тебя выебали сразу двое или, может, трое, пятеро? Так покричи погромче, желающие сразу найдутся, – цедит сквозь зубы, приближаясь ко мне, так что мы почти соприкасаемся носами. – Или помогу тебе такое устроить. Только попроси.
 
5 Глава
 
Распахиваю глаза в шоке, пялясь на перекошенное от ярости лицо Мирона. Вена на лбу вздута, крылья носа подрагивают. Еще раз быстро смачивает губы, и я как приклеенная наблюдаю за движением его языка.
Пытаюсь выдернуть руку, но ее лишь сильнее сдавливают мужские пальцы, тянут вниз.
Причиняют боль. Специально. Скорее всего останутся некрасивые красные отметины. Плечо простреливает боль, сумка валится на пол, с глухим стуком.
Какого черта он так взбесился? Обычно ему нравились мои подергивания за усы и смелые ответы. Но сейчас он явно балансирует на грани бешенства и с трудом держит себя в руках.
Резкие слова, вылетевшие из моего рта, не идут ни в какое сравнение, с тем какую грязь Мирон только что обрушил на меня. Не справедливо. Зло. До подрагивающих губ, которые тут же поджимаю, одновременно вжимая голову в плечи.
– Ты больной на всю голову, – говорю тихо, чуть хрипло, потом что фразы царапают горло и с трудом проталкиваются через тугой образовавшийся ком, пытаюсь проглотить его и вернуть себе былую звонкость, но понимаю, что могу лишь расплакаться.
 
– Какой есть, – Мирон ослабляет хватку на моих запястьях и отшатывается, запинается и налетает спиной на стену. Встряхивает головой, прожигая взглядом. Запускает пятерню в волосы, откидывая растрепавшиеся пряди со лба. – Какой есть. – повторяет глухо.
Мне бы сейчас поднять сумку и с гордо вздернутым носом пройти мимо. Только не получается. Ноги будто свинцом налились и прилипли к полу. С места не сдвинуться. Сердце бешено колотится о ребра, пробуксовывая.
У Гейдена тоже грудь вздымается быстро, дышит он часто. Выглядит безумным.
– И я такая какая есть. Меняться не планирую.
– Продажная сука? – отвешивает еще одну словесную пощечину, от которой обжигает щеку.
Развожу руку, как бы извиняясь, и горько усмехаюсь. Надеюсь, выхолит цинично, а не горько и надломлено.
– Видеть тебя не могу, – все что могу вымолвить. – И не хочу. Ты мне противен.
– Взаимно.
Наконец способность двигаться ко мне возвращается. Наклоняюсь за сумкой, и прижимаю ее к груди, стараясь защититься ей как щитом. Будто она может защитить от перепалки с Мироном, которая вытягивает постельные силы. Лишает желания жить. Понимаю, насколько мне проще было пока его не было рядом. Легко любить образ, оставшийся в памяти. То, что я вижу сейчас передо мной, мне совсем не нравится. Вызывает ужас, отвращение, оцепенение. Он всегда таким был? Или я была настолько слепа.
– Никогда больше не прикасайся ко мне. Я запрещаю.
– Обожаю нарушать правила, – с ледяной усмешкой произносит Гейден, делая шаг вперед. – Звучит как вызов. Сначала ты тоже кричала, что никого ничего у нас не будет. А потом с радостью раздвинула ноги.
Чертов мазохист.
Отшатываюсь от него, больно бьюсь лопатками о холодную бетонную стену.
– Только попробуй подойти ближе. Я буду кричать! – предупреждаю, выставляя вперед руку.
– Мне это нравится. Или забыла уже?
Воспоминания кинолентой проносятся перед глазами. Ком в горле опять на месте, а в груди ноет и болит, так словно все внутренности скрутило в канатный узел, и затягивают все сильнее и сильнее.
– Я ничего не забыла, но очень бы хотела забыть, все что нас связывало. Все. От и до. Я жалею, ясно? Жалею о том, что у нас было!
– Ясно, – режет своей широкой улыбкой, как ножом.
У меня в груди петарды взрываются, а он улыбается, широко и открыто, обнажая ровные белые зубы. Издевается и кайфует от этого. Смог выбить меня из седла и наслаждается моим падением.
К горлу подскакивает тошнота.
Отвожу взгляд, черчу глазами квадрат по периметру лестничной площадке и возвращаюсь к лицу Мирона. Он наблюдает за мной, засунув руки в карманы толстовки и чуть склонив голову на бок, так что пряди из его челки опять спадают тонкими линиями на высокий лоб.
– Тогда отстань от меня, – произношу рвано. – Если тебе все ясно.
– Нам нужно поговорить. Без вот этого всего, – взмахивает рукой Мирон. – Без эмоций. И с холодной и трезвой головой. Тогда оставлю в покое.
Давлюсь смешком. Он сейчас серьезно?
– Я дышать с тобой одним воздухом сейчас не хочу не то, что разговаривать, – обрубаю.
Нахожу в себе силы, выдержать прямой взгляд Мирона, и огибая его по дуге, ныряя в коридор. Несколько быстрых шагов и я у цели. Распахиваю дверь женского туалета, миную ряд умывальников и не обращая внимания, на не совсем приятный запах, закрываюсь на шпингалет в ближайшей кабинке.
Прижав ладонь к груди, пытаясь отдышаться. Из горла рвется предательский громкий всхлип, и я перемещаю руку на рот. Зубами давлю на нижнюю губу и запрещаю себе плакать. Только слезам все равно. Кран уже отрыли, и они тихим потом струятся по щекам.
Вчера Мирон подобрал меня ночью с трассы, спас от Валентины Головиной, а сегодня вылил на мою голову ведро помоев. Почему? Чувствую на этот вопрос я не скоро найду ответ.