Мой испорченный рай (ЛП)

Затвор моей камеры щелкает, как будто решает, что я вижу что-то, что стоит запечатлеть, хотя мой мозг еще не догнал эту идею. Не знаю, что они делают или о чем говорят, но Матео выглядит как всегда смертоносно. Его когда-нибудь обнимали в детстве?
Его поза становится жесткой, когда он смотрит на воду. Гадая, что же привлекло его внимание, я поворачиваю фотоаппарат в надежде развеять свое любопытство, но не нахожу ничего, кроме голубого неба, быстро переходящего в миллион оттенков оранжевого, и мощных разбивающихся волн. Я делаю снимок. Потом еще один. И поворачиваю объектив назад.
— Черт.
Матео отделился от группы и идет прямо ко мне. Я опускаю фотоаппарат и молюсь гавайской богине Пеле, чтобы она разверзла землю под моими ногами прежде, чем парень доберется до меня.
Моя молитва остается без ответа.
Я встаю со своего присевшего положения как раз в тот момент, когда он подходит ко мне и заглядывает в лицо.
— О, привет. Приятно встретить тебя здесь…
— Отдай камеру, — рычит он.
Я стараюсь не замечать его густые, длинные ресницы и то, как они придают мягкость его резким, мужественным чертам лица.
— Ни за что.
Он хватается за ремешок, обмотанный вокруг моей шеи, и притягивает меня ближе.
Я стараюсь не обращать внимания на то, как костяшки его пальцев прижимаются к моей грудине, или на то, как мое тело словно оживает, когда он так близко.
Его дыхание касается моего уха, совсем не в сексуальном смысле, и все же мое тело, кажется, воспринимает весь этот обмен по-другому.
— Дай мне эту гребаную камеру. Сейчас же.
Я хочу закрыть глаза и попросить его сказать это снова… Какого хрена? Нет, не хочу.
Прижимаю ладони к его груди, и его мышцы дергаются под мягким серым хлопком. От него пахнет свежей водой и влажной землей.
— Отпусти меня. — В моем голосе нет требовательности. Черт побери.
Матео не отпускает ремень. Даже кажется, что он крепче обхватывает его кулаком.
— Ты сфотографировала меня.
— Мы на общественной территории. — Мои руки все еще на его груди. Он собирается придушить меня, а я его ощупываю. Я слегка толкаю его, но ухитряюсь только откинуться назад, упираясь в ремень у себя на шее, как будто толкаю кирпичную стену. Хватаюсь рукой за его руку, которая держит ремешок камеры у меня на шее. — Отпусти.
— Удали их, и я отпущу. — Он отстраняется, и ярость в его взгляде постепенно закипает. — Все.
— Я удалю.
— Сейчас, — рычит он.
Меня никогда не привлекали властные мужчины, особенно те, кто рычит, но я не могу отрицать, как подкашиваются мои ноги от его команды. Я говорю себе, что это страх. Что электричество между нами — это ненависть. Что покалывание между моими бедрами воображаемое. И теперь я думаю, что мне нужно обратиться к психотерапевту, потому что у меня, очевидно, есть проблемы.
— Зачем ты их сделала? — Он резко дергает за ремешок моей камеры. — На кого ты работаешь?
Впервые в его голосе я слышу нотки тревоги. Намек на… не на страх, но сильное беспокойство.
Я наклоняю подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом, и, конечно же, проблеск беспокойства, который я вижу, соответствует его неуверенному тону.
— На кого работаю? Это что, «Миссия невыполнима»? Что, по-твоему, я собираюсь с ними делать?
Мой вопрос, похоже, приводит его в чувства, потому что парень, наконец, отпускает мой шейный ремень и делает шаг назад. Сжав руки в кулаки, делает резкий кивок в сторону моей камеры.
— Удали их. — Он не собирается так просто это оставить.
— Хорошо. — Я открываю сохраненные кадры и прокручиваю назад до того момента, как увидела его с друзьями. Он заглядывает мне через плечо, пока я удаляю каждую фотографию. Мое лицо вспыхивает от смущения, когда я понимаю, сколько фотографий Матео я сделала. Я предполагала, что их может быть с полдюжины. Но их гораздо больше… Упс, вот еще одна.
Я смотрю на последнюю фотографию заката и выключаю камеру.
— Счастлив, ноль-ноль-семь?
Он смотрит на меня подозрительно.
— Что? — Я хочу закричать, чтобы он, наконец, сказал мне, в чем черт возьми его проблема.
 
— Закат.
Я поворачиваюсь туда, где солнце опускается все ниже в небе.
— И что там?
— Фотография. — Он кивает в сторону моего фотоаппарата. — Хорошо получилось.
Из всего, что могло бы вырваться из уст Матео, комплимент даже не входил в число возможных. Поэтому я отшатываюсь назад, и моя челюсть опускается от шока.
Парень закатывает глаза, как будто знает, что я слишком остро реагирую и что он совсем не находит это смешным.
— Что? — Уголок его рта дергается с одной стороны, дискомфорт словно сочится из пор. — Так и есть.
Я вроде как хочу увидеть больше.
— Вау, ты просто одержим мной.
Его черные брови изгибаются очень привлекательным образом.
— Говорит девушка, у которой на фотоаппарате куча моих фотографий.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и бормочу:
— Точно подмечено.
На мгновение между нами возникает неловкое напряжение, прежде чем он поднимает руку и поправляет свою бейсболку.
— Не знаю, почему ты здесь…
— Я пытаюсь получить стажи…
Он качает головой.
— Мне все равно.
Я почесываю бровь, делая вид, что его отказ меня не затронул.
— Держи камеру подальше от меня.
Открываю рот, готовая защищаться.
Он закрывает его. Пальцами! Сжимает мои губы.
— Не надо.
Я отворачиваю лицо, чувствуя, как его прикосновение все еще ощущается на моих губах.
— Не могу поверить, что ты это сделал.
— Я сделаю еще хуже, если снова увижу, что камера направлена в мою сторону. — Он уходит и кричит через плечо. — И не лезь в гребаную воду, туристка.
Он только что угрожал мне? Я сжимаю руки в кулаки и выкрикиваю первые слова, которые приходят на ум.
— Ты злой! И нельзя трогать людей без… — Мои слова затихают, поскольку расстояние между нами увеличивается, и я уверена, что он больше меня не слышит.
Ну и наглость у этого парня!
Он возвращается к своим друзьям. Несколько из них изучают меня пристальными взглядами, такими же темными, как у Матео. Он говорит им что-то, что заставляет парней потерять интерес.
Я остаюсь стоять, потирая губы, которые все еще гудят.
  
ГЛАВА 9
 
«Ничто не привлекает меня так, как закрытая дверь».
— Маргарет Бурк-Уайт
Наш первый официальный вечер в «Доме Райкер», и я узнала три новые вещи.
Во-первых, когда дело доходит до ужина, в этом доме все устроено как в настоящей семье.
После сеанса серфинга на закате все принялись жарить курицу и стейк на гриле и нарезать тонну свежих фруктов. Мы с Куинн чувствовали себя бродягами, поедая их еду, и пообещали, что приготовим ужин на следующий вечер, на что все они с радостью согласились.
Второе, что я узнала, это то, что Пайплайн, находящаяся всего в двадцати пяти минутах ходьбы по пляжу, является самой смертоносной волной в мире. Сегодня я прошла прямо мимо нее, не подозревая, что более десятка душ были вырваны из своих тел суровыми волнами и рифом. Страшно подумать, как близко я подошла к тому, чтобы пополнить эту статистику.
Третье, что я узнала: Матео — чужак. Я не разговаривала с ним после нашей стычки на пляже, но видела, как он уплыл на закате и позже вернулся в дом, и сделал это, не сказав никому ни слова. Он что, совсем не ест? Могу сказать, что парень антисоциален, и никто в доме даже не говорит о нем. Никаких «Матео спустится к ужину», или «Мы должны приберечь еду для Матео», или «Где, черт возьми, Матео?». Оказывается, эти вопросы задаю только я, по крайней мере, в своей голове.
Грант не отходил от меня, с тех пор как пришел с серфинга. Он настаивал, чтобы я села рядом с ним, несколько раз предлагал мне свои колени, от чего я отказывалась. И даже сейчас, когда мы сидим на террасе, пока Лейн, парень Энди, с которым я наконец-то познакомилась, играет на укулеле, стул Гранта стоит так близко к моему, что наши колени соприкасаются.