Начало пути (СИ)

— Нет же, не бегу. Нужно проверить, как дела обстоят в поместьях. А что до Павла Петровича, так он никого нынче не принимает, — Куракин не хотел признаваться, что Павел Петрович уже как четыре месяца отказывался принимать своего друга, то есть самого князя.
Мало было друзей у наследника, и Куракин условно считался одним из них. Почему лишь «считался»? Все просто. Даже друзьям нельзя постоянно общаться с Павлом, иначе в свете вообще принимать не станут. Это таким, как Аракчеев без разницы. Его и раньше в высшем свете не жаловали, а вот Куракин не мог допустить в отношении себя забвения.
Более тесно же из Куракиных с наследником общался Александр Куракин. После того, как были разгромлены русские масоны, арестован Новиков, в опалу попал и Александр Куракин — личный друг Павла Петровича. Ну а после, не сразу, но начали оттирать от всех дел и других Куракиных, лишившихся единства и возможности взаимопомощи.
— Платоша чинит бесовство? — ухмыльнулся митрополит. — Молодой он, не разумный, но любим государыней.
— Владыко, мне с тобой не с руки обговаривать придворные сюжеты, — отмахнулся Куракин.
Ох, как же он ненавидит «сынка», именно так для себя князь называл выскочку Платона Зубова. Был бы жив Светлейший Потемкин… Вот кто мог бы укоротить молодого, зарвавшегося фаворита Зубова. А так и нет никого, кто мог бы указать на место Платону. Он уже решает кого принимать государыне, а кому и отказывать. Расскажет смешную историю императрице, а та и подписывает любые документы, что подсовывает фаворит.
Платон ненавидит Павла, который пылает той же зловещей страстью к последнему маменькину фавориту. Последнему, потому как уже многие ожидают, что в ближайшее время все изменится. Императрица уже сильно больна, хотя медики и говорят, что не так все плохо.
А еще Алексей Борисович не скажет митрополиту, что причиной бегства князя, кроме прочих, являются долги перед кредиторами. Задолжал Куракин немалые средства, некоторые имения уже и заложены. Оно и не мудрено, с таким эпикурейским образом жизни [эпикурейство — философское течение, главным образом направленное на достижения удовольствия и счастья любым путем]. И пусть ситуация не такая уж и уникальная, многие аристократы в подобном положении, но на фоне отлучения князя от двора, кредиторы заволновались и начали требовать свои деньги.
— Скажи, князь, что ты решил со Сперанским? Оказал ли я тебе услугу? Доволен ли ты? — Гавриил решил сменить тему и, по сути, начать торговлю, где главным товаром оказывался префект Главной семинарии.
— Чего ты, владыко, хочешь за него? — напрямую спросил Куракин.
Митрополит сделал вид, что задумался. На самом деле, он хотел, скорее приручить князя, сделать его зависимым от Сперанского, ну и от него самого, от Гавриила. Священнослужитель прекрасно знал Куракина, понимал, что такой человек, как князь, может работать только там, где работать, собственно, и не нужно. А Сперанский работает и там, где можно и не работать. Князь привыкнет к тому, что ставленник митрополита выполняет за него работу и тогда можно многое спросить с Алексея Борисовича.
Но приходят иные времена. Будь кто придет к власти: или молодой и романтичный Александр, или обозленный на весь мир Павел, все равно будут повороты политики, реформы и новые решения. И тут уже придется работать всем. При этом, если императором станет все же Александр, то Куракину будет жизненно важно показать свою полезность молодому правителю, так как без круга опытных царедворцев Александру Павловичу не получится царствовать. Если князь не будет в этом круге, то он пропал. С долгами нужно расплачиваться [судя по свидетельствам, Куракин имел много долгов, которые выплатил за него Павел Петрович].
— Я не отдам тебе Сперанского, покамест, не отдам, — установившуюся тишину нарушил бас митрополита.
— Какими обязательствами перед тобой, владыко, он осложнен? — хоть Куракин и раздосадован, но в князе уже просыпался азарт.
Любитель игры в карты, особенно в фараона, Александр Борисович, загорелся идеей забрать себе Сперанского любой ставкой… ценой. Если до встречи с Гавриилом князь еще сомневался брать ли себе семинариста на ответственную должность личного секретаря, то сейчас Куракин уже и не представлял, что может быть иначе.
 
Гавриил же молчал. Не в том нынче положении князь, чтобы митрополиту отвечать ему сразу и быстро, как и идти на уступки. Будучи в силе и зените своего благополучия, князь Куракин помогал и поддерживал Гавриила. Тогда первенствующий член Священного Синода сотрудничал с Александром Борисовичем Куракиным, как и с другими братьями Куракина. Немало средств было пожертвовано Александро-Невскому монастырю, в котором Гавриил был, ко всему прочему, священноархимандритом. А нынче что взять с Куракина?
— Владыко, ты же понимаешь, что отплачу? Иначе нашей встречи и не состоялось бы. Зачем ты показал мне этого разумника? Не для того же, кабы забрать? — Куракин все понимал: и свое положение и мотивы поведения Гавриила, от того и задавал те вопросы, которые должны подвигнуть митрополита, наконец-таки, озвучить условия.
— Он поработает у тебя, но после примет сан. Ты же, княже, поможешь в этом! Ну и не забудешь о бедном служителе Господа, обо мне, когда вновь в силу войдешь! — озвучил условия митрополит.
Куракин хотел было рассмеяться, но сдержался. Не преминет Гавриил поискать свою выгоду. Неужели так хорош этот Сперанский, чтобы заполучать за него долги, которые, может быть, более опасные, чем денежные? Но и отступать князь уже не будет, о чем прекрасно знает митрополит. Что же касается сана, то тут чтобы не говорил Гавриил, князь ничего делать не будет. Сам человек принимает такое важное решение.
— Я заберу его в имение, — констатировал Куракин, показывая норов.
Если бы сейчас Гавриил стал артачится, то сделка могла сорваться.
— Сожалею я, что на время уйдет Михайло Сперанский, но что же не сделаешь для доброго и честного человека, — митрополит улыбнулся.
Дальше разговор пошел уже в совершенно ином ключе. Гавриил рассказал о сложностях монастыря, какие нерадивые слушатели в семинарии, что и по десять лет учатся, никак не могут сдать все испытания.
— А что нынче делает Михайло? Может мне с ним распрощаться? — спросил Гавриил, собираясь уже покидать дом Куракина.
— Франсуа Лебре, тот который ученик самой мадам Розы Бертен, которая обшивала французскую королеву Марию-Антуанетту, снимает мерки с Миши, — похвалился Куракин.
Гавриил не проникся тем, что сам Франсуа Лебре будет шить платья семинаристу-секретарю. При всем своем интересе к светским делам, священник не был достаточно в них погружен, ограничиваясь больше политическими перипетиями. Между тем, имя Розы Бертен знали все модники высшего света. Это имя было на устах у дворян, и митрополит, общаясь с аристократией, не раз слышал про распутную девку. Как же? Она обшивала саму французскую королеву Марию-Антуанетту, больше года назад, как казненную.
Что же касается Франсуа Лебре, то он частью проходимец. Сделал себе имя, всем рассказывая, что это именно он подавал большинство идей для нарядов французской королевы, а не знаменитая Бертен. В России французу поверили, тем более, что он был поистине отличным портным. Вот только, более всего, у Лебре выходили именно мужские платья, а не женские. И услугами Франсуа Лебре пользуются самые, что ни на есть, аристократы, чтобы только чуточку прислониться к французской моде и величайшей модистке Розе Бертен.
*……………*……………*
Петербург
11 января 1795 года
Из дома Куракина я сбегал. Ощущение золотой клетки, а мне и нужно было чуточку посидеть вне общества, смириться с существующем положением дел, что-нибудь уже написать, сплагиатить из будущего, или же по физике-математике трактат подготовить. Но не мог долго находиться в четырех стенах.
Я и так писал, меняя перо за пером, постоянно требуя у дворецкого Ивана чернил и бумагу. На той основе знаний, которая досталась мне от бывшего хозяина тела, да приправить это частичкой знаний из будущего… Это же имя! Академия наук!