Возвеличить престол (СИ)
Вацлав Михал сразу же занялся разведкой. Он разделил свой отряд надвое и рыскал возле русских укреплениях, высматривая и даже зарисовывая все то, что увидел. Михалевский был уверен, что исчерпывающая информация по русским оборонительным укреплениям — это залог победы. В командовании есть умные и опытные военачальники, они найдут способ сковырнуть русскую оборону.
Михалевский убеждал себя, что победа возможна, но все, что он видел, говорило об обратном. Три небольших, но крайне зубастых, крепости-звезд, насыпные валы, рвы, ямы, рогатки и много еще чего, расположенного в три линии обороны. Вацлав Михал был опытным воином, он уже воевал с русскими и встречался с их трусливой манерой ведения боя. Трусливой? А какой еще, если они прячутся за землей и деревянными постройками и не стремятся к тому, чтобы встретиться лицом к лицу, сабля в саблю?
При этом Михалевский понимал эффективность подобной тактики, и сердце его, пылая пламенем гнева, в то же время болело за будущее родины. Доблестный шляхтич, один из лучших мастеров сабельного боя во всей восточной Европе, чувствовал свое бессилие, что еще больше разрывало чувствительное сердце. Пан Михалевский понимал, что поляки воевать по-другому, не как нынче, не будут, а для того, чтобы сражаться, как это делают сейчас русские, нужно изменять не только роды войск и обучать пехоту, но и изменять мышление. Если с первым было сложно, то со вторым почти невозможно. И закрыть эту нишу немецкими наемниками и немногочисленной польской пехотой не получится.
* * *
— Ну что, Лазарь, все налюбоваться не можешь на тех ляхов? — спросил, улыбаясь, Дмитрий Михайлович Пожарский.
— Кабы не сие чудо, боярин наказной воевода, так проглядели бы ляхов. Те все срисовали и передали бы чертежи наших укреплений, — отвечал Лазарь Щука, в который раз рассматривая зрительную трубу.
— Да, это наше преимущество. Стал на взгорке и гляди по всем сторонам, никто не подойдет. Кабы такие чудные вещицы еще и в ночи показывали… — сказал Пожарский, забирая трубу и всматриваясь в том направлении, куда ранее смотрел третий воевода Лазарь Щука.
Вацлав Михал Михалевский будто чувствовал, что за ним наблюдают и крутил головой во все стороны. Шляхтич спрятался за холмом в небольшом пролеске и сейчас спокойно, разложив на дощечке чернильницу и песок для письма, что-то записывал.
— Младший воевода, буде уже любоваться ляхами, бери их, да ко мне приведи, поспрошаем, — сказал Пожарский, собрался уже уходить со смотровой площадки центральной крепости, но остановился и развернулся к Щуке. — Военный Совет через два часа.
* * *
— Ежи, тебе не кажется, что за нами постоянно наблюдают? — задумчиво спросил Вацлав Михалевский.
— Вацлав, друже, ты уже устал. Пора возвращаться в лагерь, — пребывавший всегда в отличном настроении, Ежи Кучинский, улыбнулся, похлопал товарища по плечу и пошел к своему коню, привязанному к ближайшему дереву.
— Ты что, собрался есть, Ежи? — удивленно спросил Михалевский.
— А почему нет? — отвечал Кучинский, доставая из сумы вяленое соленое мясо и сухари.
Вацлав замер. Его выражение лица менялось от задумчивого к напряженному, адреналин начал, пока незначительными порциями, поступать в организм, но доза гормона увеличивалась с каждой секундой.
— Что? — с набитым ртом спросил заместитель командира разведывательного отряда пана Михалевского.
— Земля немного трясется, сюда идут кони, — отвечал Вацлав Михал, начиная заряжать свой пистоль.
— Вацлав, откуда знаешь, ты колдун? — усмехнулся Ежи, при этом складывая еду обратно в сумку. — Если и так, то это может быть наш остальной отряд.
— Они нарушили приказ и оставили то место, где должны были нас ждать? — спросил Михалевский, засовывая пистоль себе за пояс. — По коням!
Десяток пятигорцев, сопровождавших двух шляхтичей, не задавали вопросов. Этот отряд, доставшийся Вацлаву Михалевскому в командование после личного распоряжения гетмана Яноша Острожского, был дисциплинирован и демонстрировал отличную выучку, что также снижало вероятность нарушения пятигорцами приказа.
** *
Глеб Игнатов томился от безделья. Он, специалист диверсионной работы, ждал, пока поступит приказ от князя Пожарского о начале работы против польских войск и командования. Глебом были подготовлены три группы по пятнадцать человек каждая, которые уже оборудовали свои зоны, территории, где предстоит взрывать, убивать, травить и отстреливать врага. Готовы захоронки, места базирования, изведаны все тропы. И сделано это все было еще до окончательного таяния снега. И Глеб не понимал, почему приказ начать диверсионную работу запаздывает, ведь вот-вот, не пройдет и недели, как поляки подойдут совсем близко.
Когда к капитану Игнатову обратился младший воевода Лазарь Щука, Глеб, бывший казак, телохранитель, а ныне инструктор-наставник, не сомневался ни секунды, прежде, чем согласиться помочь. В распоряжении Пожарского были гусары, даже две роты рейтаров, а вот легкой и быстрой конницы — не больше сотни, все остальные отправились с Болотниковым щипать ляхов на подходе. В то же время все бойцы группы Глеба были универсалами, и конная подготовка этих суровых воинов не уступала даже польским конникам.
Девять десятков пятигорцев, расположившихся в пяти верстах от ближайших русских укреплений, отряд Глеба смел одним лихим ударом. Глебу не понравилось, то, с какой легкостью все произошло. Капитан не успел замазать свою саблю вражеской кровью.
— Пошли брать главных! — разочарованно сказал Глеб, направляясь к тому месту, где был замечен десяток польских разведчиков.
Этот десяток оказался кусачим, и настроение Глеба и без того не лучшее скатилось еще ниже. Капитан потерял двоих человек, которых подстрелили командующие отрядом польских разведчиков.
— Сдавайся, пан! — зло прорычал Глеб, уставившись на командира польских разведчиков.
— Так ты слезь с коня, да возьми меня саблей! — почти без акцента отвечал Вацлав Михалевский на русском языке.
— А зачем мне это? Я прострелю тебе колено и так возьму, — сказал Глеб, демонстративно направляя пистолет на стоящего Михалевского, который не успел запрыгнуть в седло.
— Я считал, что в русских дворянах больше чести. Я ошибся, — сказал Вацлав Михал, развел руки в разные стороны, призывая Глеба стрелять.
Государь учил Игнатова, что главная задача телохранителя, да и любого воина, — это выполнить ту самую, или другую, задачу, определяющее тут — выполнить. Исходя из такого подхода, Глеб должен был исполнить свою угрозу — аккуратно прострелить ляху ногу, чтобы лишить подвижности явно мастеровитого шляхтича. Ну а после взять того в плен без дополнительных глупых потерь. Иначе поляк способен зарубить одного-двух воинов. Но…
— Давай, пан, сабельками помашем! — сказал Глеб, осклабился, и лихо спрыгнул с коня.
Михалевский изобразил учтивый поклон, чуть согнул ноги, выставляя саблю вперед, а левую руку завел за спину. Глеб оценил движения. Впрочем, и ранее он видел в шляхтиче серьезного противника. Без замаха, лишь только немного направив саблю в сторону шляхтича, капитан Игнатов, заслуживший свое звание делами, но при этом все равно оставшийся слишком молодым и импульсивным, начинал поединок.
Вацлав Михал стоял на месте и глазами отслеживал каждое движение русского полковника. Глеб двигался рядом со своим противником, периодически совершая ложные движения, изучая реакцию шляхтича. Резкий выпад — и Глеб наносит удар сверху. Вацлав к этому готов и отводит саблю противника, отмечая, что русский весьма силен и быстр. В глазах пана Михалевского проскользнул интерес.
Вацлав был опытным мастером сабельного боя и сразу понял, что встретился с достойным противником. Понял он и другое, что русский, отлично владея саблей, не собирается показывать мастерство классического сабельного боя. В этом поединке могут быть подлые приемы. И он оказался прав. Глеб делает новый выпад, при этом сабля устремляется к шее поляка, и Вацлав готов парировать удар. В то же время, Михалевский не заметил, прежде всего, потому что не ожидал, а русский капитан нанес злой и подлый удар. Поляк был полностью сконцентрирован на сабельном бое и не заметил удар ноги Глеба по его лодыжке. Выдвинутую вперед ногу Вацлава обволокла боль. Михалевский понял, что бой он уже проиграл. При равных фактор хромоты не оставляет шансов шляхтичу. Бить во время сабельного боя ногами? Этому пан не учился.