Возвеличить престол (СИ)
— Все изготовились! — закричал Жеребцов.
— Пушкари уступают место пешцам, — сказал наблюдатель.
— Ждать! Красный стяг! — скомандовал Жеребцов.
Красный флаг означал сигнал пушкарям, которые могут, как только враг придвинется, дать залп. Только один, во избежание дружественного огня.
— Бах-ба-бах! — прозвучали пушечные выстрелы.
— Встали! — прокричал Жеребцов.
Стрельцы быстро подскакивали, ставили сошки, направляли пищали, чуть поддувая фитиль, и замирали. Этот полк еще не модернизировали колесцовыми ружьями, да и вряд ли в ближайшее время это произойдет, если только не получится качественного прорыва в производстве замков, да и стволов. Но они научились максимально эффективно работать фитильными пищалями.
Стрельцы ждали приказа от своих командиров, руки у бойцов подрагивали, у многих тряслись коленки, но длинные красные кафтаны скрывали такую неловкость. А поляки, получив заряд крупной дроби, каждый железный кругляш которой мог пробить и двоих воинов, продолжали атаку.
— Тыщ-ты-дыщ! — отстрелялся первый ряд.
Стрельцы первой линии быстро схватились за свои сошки и уступили место второй линии, которые не замедлили сделать залп и уйти за третью линию стрелков. Все было бы еще быстрее, если только поменять оружие на более легкое. Нельзя с теми тяжелыми пищалями эффективно стрелять с рук, а выставление сошек и лишь одна позиция для стрельбы, несколько замедляло скорость изготовки и стрельбы.
— Четвертая линия стреляй, первая линия в пики, остальные в бердыши! — скомандовал Жеребцов, наблюдая, как, несмотря на большие потери, польская и немецкая пехота упорно прет на оборонительные укрепления.
Противник был с характером, но и стрельцы не побежали. Часть краснокафтанников взяли пики и сверху вала кололи наступающих, кровь которых ручейками стекала вниз по крутому склону. Казалось, поляки зубами цепляются. Никак не получалось их скинуть. Русские командиры разрядили свои пистоли в наступающего врага. Показалось, что вражеские пехотинцы замерли, размышляют, сомневаются. Но нашелся тот польский командир, который закричал и призвал быть решительными. С новой силой польско-литовское войско хлынуло на приступ.
— Почему гусарский полк не используется? — закричал, находящийся в трех верстах от места разгорающегося сражения, Пожарский.
Именно в этот момент и стали выходить и занимать позиции русские гусары. Тут было три сотни конных, на которых ложилась ответственность удара вдоль укреплений, чтобы сбить польскую пехоту.
Выстроившись в строй по десять конных, больше просто не помещалось на пространстве между укреплениями, гусары стали набирать разбег.
— Курвы ляшские! — выругался Пожарский, когда увидел, как не менее полноценной польской гусарской хоругви изготовилось ударить в то место, где должны были оказаться русские гусары.
Командующий понимал, что приказ опоздает, что остановить русских гусар нельзя, они уже на динамике разгона, потому лишь наблюдал.
Ржание коней, крики людей, хруст сломанных пик. Полякам удалось ударить своими гусарами по русским. И всем был идеальный замысел польского командования — иметь изготовленную к бою хоругвь гусар, но выучка русских крылатых всадников ляхами была недооценена и сильно. Успели русские гусары изготовится к бою. Пусть они и не разогнались, но приняли удар противника лицо в лицо, пика в пику.
Казалось ангелы на небесах сражаются. Больше шести сотен крылатых воинов кололи друг друга, резали, если доходило и до тесного контакта, то и кусались. Никто не хотел уступать. Польские гусары доказывали, что они лучшие, русские гусары вбивали польским осознание того, что есть равноценная сила, способная бросить вызов вражеским коллегам.
Первый удар смел до трети русских гусар, а потом началась свалка. Некоторое преимущество русских воинов создавал тот факт, что каждый православный боец имел пистоль. Вот только с близкого расстояния доспех гусара держал пистолетную пулю. Однако, каждый выстрел в польского воина заставлял того пошатнуться или вовсе выпасть из седла.
Польская пехота, обнаружив поддержку, воодушевилась еще более прежнего и уже началась схватка на вершинах валов.
— Отход! — кричал Давыд Жеребцов, успевший зарубить уже двоих резвых противников.
Далеко не все стрельцы могли выйти из боя, но большая часть уже побежала ко второй линии обороны. В это же время саперы из размысловой роты Дмитрия Разумнова поджигали, вымоченные в смоле, труты. Оставалось не более минуты до момента взрыва.
— Изготовились! — скомандовал Лазарь Щука бойцам центра русской обороны.
— Бах! Ба-бах! — казалось, взрывы были невиданной до того силы.
Поражающие элементы из железных шариков не имели возможности выбирать, куда именно разлетаться. Польские воины, русские защитники, так и не сумевшие выйти из боя, все получали множественные ранения, несовместимые с жизнью. Это была вынужденная мера, сознательная жертва. И пусть соотношение погибших от мощных взрывов было один русский воин на семь поляков, но кровь соседей, представителей держав, которые все никак не могут договориться о мирной жизни, была одинакового цвета и также быстро впитывалась в песчаный грунт земляных насыпей, как и любая другая.
— Вперед! — скомандовал Лазарь Щука, и полторы тысячи воинов саблями, лезвия которых блестели под ярким, по-летнему теплым, солнце, ринулись в атаку, чтобы добить дезориентированных ошеломленных поляков, что заняли первую линию обороны на левом фланге русской оборонительной системы.
Лазарь Щука одним из первых взобрался на гребень вала и смотрел вниз, приноравливаясь спуститься и возглавить атаку русских воинов. Тут одинокая пуля, пущенная умирающим немецким ротмистром с практически предельной дальности, врезалась между глаз русского героя Лазаря Щуки.
В русском войске ходили байки о том, что младший воевода Щука заговоренный, что он был в таких передрягах, из которых живыми не возвращаются. И, насколько же Лазарю отказала удача, что единственный выстрел, прозвучавший с левого фланга русской обороны, произведенный умирающим наемником, прекратил его героическую жизнь.
Полторы тысячи солдат, казалось, на мгновение, остановились, но приказ уже прозвучал, сотенные капитаны его продублировали, потому бойцы устремились в бой.
Левый фланг отбит, на место возвращались оставшиеся в живых московские стрельцы Жеребцова. Удалялись с места побоища шесть десятков польских гусар, многие из которых получили ранения. Русская гусария не только не опозорила себя, но и начала создавать ту славу воинов, когда только упоминание о крылатых московитах будет вселять ужас и страх польским воинам. Та хоругвь, которая сейчас победила русских гусар, считалась лучшей в Речи Посполитой. Польское командование, как и рядовые бойцы, считали, что там, где появляются эти гусары, случается безоговорочная победа. Сегодняшняя победа оказалась с большим количеством оговорок.
*……………*……………*
У Яноша Острожского не было такого удобного способа управления войсками, как у его оппонента, князя Пожарского. Командующему польскими войсками приходилось находиться близко к месту непосредственного боя столкновения, чтобы понимать происходящее и реагировать.
Решение атаковать левый фланг русских оборонительных линий казалось правильным. Насыщение войск в этом направлении у русских было меньше, чем в центре, в то же время атака на правый фланг затруднялась рельефом местности. Теперь гетман понял, что русские вынуждали его производить главный удар именно по левому флангу московитов.
— Пан Заславский, отправляйте пеших шляхтичей в атаку, — строго, решительно, в несвойственной себе требовательной манере, приказывал Острожский.
Гетман ждал отговорок Яноша Заславского, но они не последовали.
— Шляхта выполнит свой долг, — уверенно сказал Заславский развернул своего коня и отправился к шляхетскому ополчению.
Польские паны во время перехода из Острога к Киеву вели себя не лучшим образом, но в ополчении остались те воины, которые действительно считали бы уроном чести отступление или отказ выполнять приказ.