Укрепить престол (СИ)

Нужно выйти на куратора, и ближайшая встреча должна была произойти сразу после того, как я «приму в дар» от Караваджо реставрированную икону. По словам предателя, образ не должен был быть отравлен. Такими подношениями проверяется уровень моей охраны, как и преследуется цель усыпить бдительность. Тем более нужно было принимать икону и делать это показательно, чтобы у иезуитов не созрел другой план отравления. Не сомневаюсь в их изобретательности, потому не хочу вынуждать врагов искать иные изощренные способы меня, и не только, убить.
— Государь-император, — вошедший в мои покои Матвей Михайлович Годунов склонился в глубоком поклоне.
— Сядь, Матвей Михайлович! — сказал я деловитым тоном.
И предложение сесть уже было проверкой того, может ли Матвей Годунов стать моим приближенным человеком. Не приличествует сидеть в моем присутствии, если только не на Боярской Думе. Решать вопросы нужно за столом, а не в согнутом виде. И это не либерализм, это рационально. Я хотел, чтобы в близком круге были люди, которые могут быстро решать проблемы, не местничать. Говорить со мной необходимо быстро и наиболее эффективно, а это исключает излишнее раболепие и жеманство.
— Благодарствую, государь-император, — сказал Годунов и неуверенно, но присел за стол, во главе которого был я и… немножко возвышался из-за ступеньки, на которой был стул.
— Сразу тебе скажу, что мне нужен человек для того, кабы выжигать крамолу. Таким человеком я думал оставить Захария Петровича Ляпунова, но он все больше работает в войсковой разведке, да всяких татей польских отстреливает. А тут, в Москве, супротив меня уже второй заговор зреет за последние полгода. Это не бояре, на то уповаю, но до конца не уверен, скорее всего иезуиты, — Годунова передернуло, и он скривился.
Когда я наводил справки об оставшихся в живых Годуновых, Матвей попал под пристальное внимание. С первого взгляда, он мен показался исполнительным. Уже то, что через три месяца, после приезда самого Матвея, да еще и по зиме, пришел огромный обоз из Тобольска, воеводой которого был Матвей, говорило о многом. Мог же и придержать добро, или прислать только часть собранного богатства. Обозники же, тщательно допрошенные, в унисон говорили, что Матвей Михайлович жестко подходил к делу сохранности государственного добра, данные внутренней таможни так же говорили о высокой организации сибирского обоза. Сам же Годунов быстро добрался до Москвы, выйдя в один день с поездом из почти двух сотен повозок, но налегке, да еще и получил по дороге свежих лошадей от Строгоновых.
Первое, что приходит в голову — он так покупал себе мое расположение. И это частью оказалось именно так. Но моя благосклонность продавалась не за серебрушку, а за то, что это серебро, или рухлядь, не осело в мохнатых руках коррупционера и просто вора, но дошло до казны. И Годунов, точнее его люди, просто привезли то, что должны, не потеряв, как бы «случайно» по дороге с десяток повозок с соболями.
Был еще один фактор, красивенький фактор — это Ксения Борисовна, в девичестве Годунова. Не скажу, что она на меня наседала, как это двусмысленно не звучало… но разговоры были. Жена хотела укрепить свои позиции, почти уверен, что не во вред мне, но рядом с собой она хотела видеть людей, которые защитят царственную семью, посредством той власти, что я им делегирую. Годуновы в этом отношении подходят, как нельзя лучше. Чуть ли не уничтоженный род, теперь имел возможность восстать из пепла.
Но… по мнению многих, я если не убил, то спровоцировал убийство царя Федора Годунова и его мать, мою тещу, а потом и один из влиятельных Годуновых, Семен Никитич, умер, якобы, по моей вине, многие винят пристава Юрия Катырева-Ростовского, а это я его приставил к Семену Никитичу. Тот то ли лично убил Семена, то ли голодом уморил.
Мог и я осерчать на некоторых представителей рода. Так, перед тем, как я возвернул себе престол, другой родственник жены — Иван Иванович Годунов, «отправился на богомолье в Ипатьевский монастырь», с которым у него были особые отношения и настоятель обители обещал оборонить Ивана Ивановича, который поддержал Шуйского.
 
Так что у меня с Годуновыми были крайне сложные отношения, но они были мне нужны. Тут и немалые вотчины, которые у них никто не успел забрать, даже я. Тут и ресурсы немалые, которые они успели накопить за время царствования Бориса Годунова. По моим сведениям, точнее данным моего «министра финансов» Василия Петровича Головина, в Ипатьевском монастыре находится казна Ивана Годунова, вероятно не только его.
Когда умер Борис Федорович и стал царствовать его сын Федор, многие поняли, что дело пахнет годуновской кровью. Стали бы тогда насмерть, вероятно и отстояли свою власть, но тот же Иван Иванович начал метаться, прятать материальные ценности. Они считались опорой трона, а слабость центральной власти, никогда не приводит к хорошему.
— Государь, я разумею, что Ксения просила за меня, понимаю, что и людей, на которых ты мог бы опереться не так много, хотя по более будет, чем у иного правителя, но я — Годунов… — произнес Матвей и своими словами прибавил себе благосклонности в моих глазах, люблю честность в ответах.
— Ты же знаешь, что я не отдавал приказа убить Федора Борисовича, — сказал я и по реакции собеседника понимал, что он хочет возразить. — Говори!
— Прости, государь-император, но те дела, что мне, коли будет воля твоя, предстоят, требуют полного доверия и… прикажи казнить за дерзость, но в подобной работе нужна и моя вера в праведность того, что делать придется. Коли в этом не сладится, так отпусти вновь в Тобольск и я тебе в следующем году не меньший обоз пришлю! — Матвей сделал паузу, видимо, предполагая, что я начну что-то говорить, но я собирался послушать, и он продолжил. — От того скажу, как на духу… Ты сказал тогда, что не въедешь в Москву, коли там будут Годуновы. От того Масальский, тать… спасибо, что он на колу умирал… убил зверски родича моего царя Федора Борисовича. Так что ты, государь, причастен к тому, что многие Годуновы умерли, что воспитатель Бориса — Дмитрий Иванович Годунов сердечный удар схватил.
— Я услышал тебя, и оправдываться не стану. Я рад, что ты откровенно говорил. Обиды нельзя замалчивать, иначе они копятся и поедом съедают человека. Быть тебе главой Тайного московского приказа, — сказал я, не так, чтобы уверенно.
Я сейчас — гарант возрождения рода Годуновых, не сесть им вновь на царский стул, цари Годуновы уже в прошлом. Да, через моего вероятного сына могут править, но хотелось бы верить, что мои отношения с Ксенией таковы, что не позволят такому случиться.
— Я не подведу, государь-император, — сказал удивленный, но не растерявшийся Матвей Годунов.
— В твое распоряжение пока поступают шесть моих телохранителей, но ты сам ищи людей, нужных, способных. Мы еще не раз с тобой обговорим в чем состоит твоя работа. Одно скажу важное, что с Захарием Петровичем Ляпуновым нужно разделить работу и друг другу помогать. Он больше по тайным войсковым делам, ты же ищешь вокруг трона крамолу. Слушай, что нужно сделать уже нынче, — сказал я и начал объяснять ситуацию с Листовым и Караваджо.
Разговор с Матвеем Михайловичем продлился еще час, после чего, он испросил у меня дозволения навестить Ксению Борисовну и удалился. Толковый мужик, еще достаточно молод, но сообразительный.
И хорошо, что поговорили и обиды высказали. Хотя я все еще разгребаю грязь после прежнего носителя моего тела, но я же не могу в свое оправдание об этом рассказать. Пощипали Годуновых после убийства сына Бориса.
Ох, уж эти смены власти… Так в истории всегда при революциях, а для нынешнего века любая смена власти — это чуть ли не революция, когда меняются все сферы жизни общества, пусть и не фундаментально, сохраняя религию и быт, но элиты почти что полностью меняются и даже несмотря на местничество. А народ? Когда люди, вдруг, после смены власти или революции, начинали жить лучше? Да и не может быть все и сразу хорошо, напротив, после смены элит наступает продолжительный период, когда все плохо. Ведь революция уничтожает тех людей, которые уже опытные, которые знают хозяйство, дипломатию, иные важные элементы существования государства. И вот их место занимают обиженные, которые и решили все сменить. Что тогда? Приходят к власти люди без опыта, которые провоцируют упадок во всех сферах жизни. А чуть позже, революция пожирает и этих деятелей, выпуская на первый план прагматиков, уже умудренных опытом, пусть и неудачным. Они частично, или полностью, реставрируют старые порядки.