Полвека без Ивлина Во
Мы забронировали номера в «Мена Хаус» исходя из того, что для окончательного выздоровления Джулиет необходимы сухой воздух пустыни и определенный комфорт. Дорога туда прекрасно приспособлена для езды с высокой скоростью, и обычно по обочинам вдоль нее видишь разбитые гоночные машины, поскольку египтяне, особенно богатые египтяне, славятся своей безрассудной ездой. Мы проехали мимо двух таких, когда везли Джулиет, одну в двухстах ярдах в поле, где росли огурцы; двое феллахов недоверчиво разглядывали ее. Катились трамваи, направляясь к пирамидам, переполненные и медленные; европейцы и американцы пользовались ими очень мало. На конечной станции трамвай встречала толпа драгоманов, множество верблюдов и мулов; тут было кафе с хозяином-греком, лавка, торговавшая открытками с видами, фотоателье, лавка древностей, специализировавшаяся на скарабеях, и «Мена Хаус». Это большое здание в псевдовосточном стиле, окруженное обширным и красивым парком. От отеля было всего четверть мили до пирамид, этих впечатляющих прославленных громад; испытываешь необыкновенное ощущение, живя в такой близи с чем-то столь знаменитым — это как сидеть в ресторане рядом со столиком принца Уэльского; делать вид, что не замечаешь его, а украдкой поглядывать, там ли он еще. Парк поражал пышной зеленью и массой фиалок. Вокруг здания были разбиты клумбы, плотно усыпанные яркими цветами и похожие на викторианские пресс-папье, позади же уходили вдаль садовые дорожки, окаймленные канавами, по которым бежала вода, они тянулись среди фруктовых и цветущих деревьев, распространяющих оглушительный аромат; тут были высокие живые изгороди из кактусов, небольшие восьмиугольные птичьи вольеры и бесчисленные садовники в белом, которые отрывались от работы, кланялись и предлагали проходящим гостям цветок в петлицу.
В Мене кипела жизнь, особенно по уик-эндам. Большинство постояльцев были пожилые и спокойные люди, но к ланчу и пятичасовому чаю народ стекался всякий. Толпы американцев и англичан с севера Англии, совершавших люксовые экскурсии с персональными гидами, австралийцы в джодпурах [46], тропических шлемах и с мухобойками в виде конского хвоста на ручке, элегантные египетские офицеры в живописных авто подъезжали с ошеломительными куртизанками — одна из них, в ярко-зеленом расписном платье, вела ручную обезьянку на золотой цепочке; на обезьянке был ошейник, украшенный драгоценными камнями, и она чесала себе зад, ловя блох, пока ее хозяйка пила на террасе чай. В первый понедельник после Пасхи здесь устраивалось то, что называлось джимхана [47], и это означало, что все в этот день дорожало. В остальном, ничего особо примечательного не было. Джентльмены участвовали в скачках на верблюдах, которые с легкостью выиграл сержант-англичанин, знакомый с этой забавой; для таких же дамских скачек желающих не нашлось; в дамских скачках на ослах победила шумная семнадцатилетняя англичанка, у мужчин такие скачки не состоялись, затем были скачки на верблюдах у арабов, явно с заранее определенным победителем, и скачки на ослах, закончившиеся громкой перебранкой и потасовкой. Один турист-англичанин попытался организовать прием ставок; от встал на стул и был очень остроумен в своих призывах, но предлагал заключать пари на столь неравных условиях, что не нашел охот ников. Знатная дама, остановившаяся в отеле, раздавала призы: погонщикам верблюдов и ослов — деньги и кошмарные образчики искусства местных умельцев — европейцам. На следующий вечер был устроен бал, но на него тоже мало кто пришел, поскольку он совпал с приемом в резиденции посла и никто не хотел афишировать, что туда не приглашен.
Моим и Джеффри развлечением были плавание и езда на верблюде. Обычно мы катались два часа, делая широкий круг через арабскую деревню и по древней тропе мимо сфинкса и более мелких пирамид. Чтобы доставить удовольствие клиентам, мальчишки-погонщики давали своим животным клички на американский лад: «Янкидудл», «Ичику», «Знойная красотка». Им до того хотелось как-нибудь угодить, что они даже хватали нас за руки и гадали по линиям на ладони, предсказывая несметное богатство, долгую жизнь и плодовитость нам обоим.
Джеффри, Джулиет и я ходили осматривать памятники древности с доброжелательным старым бедуином по имени Соломон.
Как-то в пятницу Соломон пришел сказать нам о ритуальных танцах, исполняемых по соседству; не желаем ли мы поглядеть на них? Джулиет была нерасположена идти, так что Джеффри остался с ней, а я один пошел с Соломоном. Мы отправились на дальний конец плато, на котором стоят пирамиды, затем спустились в песчаную впадину, где расположены входы в несколько гробниц. Здесь мы оставили наших верблюдов, поручив присматривать за ними какому-то мальчишке, и спустились в одно из отверстий в склоне холма. Гробница уже была наполовину заполнена арабами; это была продолговатая камера, вырубленная в скале и местами украшенная вырезанными в камне знаками. Публика стояла по стенам и набилась в ниши, предназначенные для саркофагов. Свет шел только от двери — единственный луч дневного света. В тот момент, когда мы вошли, начался танец. Его исполняли юноши, которыми руководил шейх; публика хлопала в такт в ладоши и подтягивала песнопению. Танец был скучный, похожий на гимнастику в детском садике. Юноши топали ногами по песчаному полу, прихлопывали и медленно раскачивались. Вскоре я знаками показал Соломону, что хочу уйти, и попытался сделать это как можно незаметней, чтобы не потревожить неуклюжее моление. Однако, не успел я дойти до двери, танец прекратился и вся компания дружно устремилась наружу, требуя «бакшиш». Я спросил Соломона, не отвратительно ли, что они ожидают платы от неверных за отправление религиозных обрядов. Тот, немного смутившись, ответил, что часть чаевых обычно отходит шейху. Я спросил, где шейх. «Шейх. Я шейх», — кричали на бегу юноши, ударяя себя в грудь. Затем появился старик. Я дал ему несколько пиастров, и они немедленно переключились на него, хватая его за одежды и шумно требуя свою долю. Мы взгромоздились на верблюдов и поехали прочь. Но даже и тогда двое или трое мальчишек бежали за нами с криками: «Бакшиш! Бакшиш! Я шейх!»
Когда мы возвратились, я спросил Соломона:
— Это был настоящий ритуальный танец?
Он сделал вид, что не понял.
— Вам не понравился танец?
— Стали бы они танцевать, если бы вы не привезли меня?
Соломон опять ответил уклончиво:
— Английским и американским господам нравится смотреть на танец. Английские господа все довольны.
— Я не был доволен, — возразил я.
Соломон вздохнул и сказал:
— Хорошо, — всегдашний ответ арабов на недовольство английских и американских господ. — В другой раз танец будет лучше.
— Другого раза не будет.
— Хорошо, — согласился Соломон.
* * *Однажды я один отправился в Саккару, громадный некрополь, расположенный вниз по Нилу от Мены. Там находятся две пирамиды и множество гробниц; одна из них, с непроизносимым названием мастаба [48] Птаххотепа, украшена барельефами. Другая, с погребальной камерой, украшенной еще красивее, скульптурами, называется проще: мастаба Ти. Выйдя из этого склепа, я увидел большую группу из двадцати или тридцати упорных американцев, которые, покинув экскурсионный автобус, тащились по песку следом за драгоманом. Я пристроился к ним и снова спустился под землю, на сей раз это был подземный тоннель, называвшийся Серапеум, который, как пояснил гид, был местом захоронения священных быков. Место было похоже на погруженную во мрак станцию метрополитена. Нам роздали свечи, а гид шагал впереди с магниевый факелом. Даже и тогда отдаленные углы скрывала непроницаемая тьма. По обе стороны прохода, по которому мы передвигались, стояли в ряд громадные гранитные саркофаги; мы очень торжественно прошли тоннель до конца, гид вслух считал для нас гробы; их было двадцать четыре, и они были настолько массивны, что конструкторы грузоподъемных машин не смогли придумать способ сдвинуть их с места. Большинство американцев вместе с гидом вслух считали саркофаги.