Полвека без Ивлина Во
21 апреля 1960 Кум-Флори-Хаус
Дорогой мистер Райт,
спасибо за последний номер «X» и за Ваше сопроводительное письмо, столь вежливое и трогательное, что я счел своим долгом объяснить, почему я вынужден отказаться от сотрудничества с Вами.
Я не видел статьи в «Критикал куотрели», не слышал и о журнале. Мало того, листая Ваш журнал, я обнаружил: абсолютное большинство молодых писателей, о которых говорится в превосходной степени, мне совершенно неизвестны. Что свидетельствует о том, сколь плохо я ориентируюсь в сегодняшней литературе. Не думаю, впрочем, что это можно поставить в вину пожилому писателю. Всегда найдутся болтуны и сплетники, которые, несмотря на свой солидный возраст, исправно посещают международные культурные конгрессы и силятся не отстать от новейших культурных веяний. Немногие из таких литераторов сумели обратить на себя внимание критики. Писатель должен себя найти до пятидесяти лет. После этого он читает исключительно для удовольствия, а не из желания узнать, что пишут другие. Говорю это вовсе не из пренебрежения молодыми, не из зависти к ним. Все гораздо проще: их вкусы и достижения для творчества состоявшегося писателя несущественны.
Часто говорят о «сложностях», которые приходится преодолевать начинающим авторам. Быть может, Вам было бы небезынтересно услышать о «сложностях», которые выпадают на долю писателей пожилых (в этом случае Вы вправе опубликовать это письмо). Писатель среднего возраста хорошо знает свои достоинства и недостатки и, как правило, хорошо представляет, что ему предстоит написать. Наряду с этим он, случается, пишет актуальные статьи в газеты и журналы. Он может сотрудничать либо с популярными изданиями, либо с малотиражными. В первом случае его статья будет до неузнаваемости изуродована редактором и переназвана самым непотребным образом — но зато ему заплатят в двадцать раз больше, чем заплатил бы человеколюбивый заказчик. Немолодой писатель вынужден выбирать между тщеславием и жадностью. Жадность не всегда эгоистична. У пожилых людей много домочадцев. И их не стоит резко критиковать, если они решают пожертвовать своим тщеславием.
Следует помнить, что многие писатели решают не только литературные задачи — бывают задачи политические, локальные, религиозные и так далее, и эти задачи они также должны в своем литературном труде учитывать.
Время от времени немолодой писатель хочет высказать свое мнение на какую-то общую тему — тогда он пишет письмо в «Таймс». Если же он желает поделиться своим мнением о книге, то пишет рецензию в одну из еженедельных газет; рецензию, которую прочтут его друзья и знакомые, ведь обращается он, прежде всего, именно к ним.
Вот почему я искренне желаю Вам успеха, однако сомневаюсь, чтобы наше сотрудничество было плодотворным. Будем откровенны, Вы ведь писали мне вовсе не потому, что Вас интересовало мое мнение, а потому что надеялись, что имя человека, печатающегося больше тридцати лет и, стало быть, известного читателям, которые при прочих равных не стали бы покупать «X», могло бы, появившись на обложке, привлечь их внимание.
Искренне Ваш Ивлин Во.
* * *Мюриэл Спарк
11 октября 1960 Кум-Флори-Хаус
Дорогая мисс Спарк, и как Вам это удается? Я потрясен «Холостяками» [171]. Большинство прозаиков (особенно юмористов) считают, что написать они способны книги только одного типа — и сочиняют одно и то же до самой смерти. Ваш же ресурс поистине неистощим. «Холостяки» — умнейшая и изящнейшая из всех Ваших умных и изящных книг. Совершенно себе не представляю, каким был Ваш путь к успеху. Подозреваю, что Вы и по сей день принадлежите к той категории авторов, которых читают в основном друзья и знакомые, после же «Холостяков» путь к славе Вам открыт. И пусть эта слава доставляет Вам радость. Если Ваш издатель хочет Вас разрекламировать до появления рецензий, он может процитировать меня на обложке: «Я потрясен „Холостяками“» или же поместить любой другой панегирик по своему усмотрению.
Искренне Ваш Ивлин Во.
* * *Редактору журнала «Спектейтор»
18 ноября 1960 Кум-Флори-Хаус
«Леди Чаттерлей»
Сэр, мистер Левин [172] признается, что запамятовал, какова судьба картин Лоуренса. Возможно, он точно так же забыл, что на этих картинах изображено. А может, и вообще их никогда не видел?
Я же некоторые картины запомнил. Прекрасно помню выставку Лоуренса, ибо именно тогда я убедился, что как живописец Лоуренс никуда не годится. Книги его мне никогда не нравились, но в те дни я с большим уважением относился к моде, чем теперь, и готов был признать, что в своих суждениях недальновиден. Тогда-то я и увидел эти жалкие картины. Бедняга совсем не владел кистью, о чем даже не подозревал, те же, кто аплодировал его книгам, с не меньшим энтузиазмом превозносили его живопись. Вот тогда я и начал понимать, что произведение искусства — это не распрекрасные идеи или глубокие чувства (хотя и то и другое — его сырой материал); это ум, мастерство, вкус, пропорции, знания, дисциплина и усердие; дисциплина — прежде всего. Сколько бы у автора ни было учеников, компенсировать эти качества они не смогут.
Преданный Вам Ивлин Во.
* * *Нине Бурн [173]
6 сентября 1961 Кум-Флори-Хаус
Дорогая мисс Бурн,
спасибо за «Поправку-22». Жаль, что книга произвела на Вас столь сильное впечатление. В ней найдется немало мест, не пригодных для женских глаз. Книга не только мало пристойна, но и излишне многословна; она бы только выиграла, если бы автор сократил ее вдвое, и, прежде всего, это касается деятельности Мило: эти страницы следовало бы убрать вовсе или безжалостно сократить.
Вы напрасно называете «Поправку» романом. Это собрание набросков, часто повторяющихся и бессистемных.
Диалоги по большей части и в самом деле смешны.
Можете меня процитировать: «Разоблачение коррупции, трусости и грубости американских офицеров шокирует всех друзей вашей страны (в том числе и меня) и доставит несказанное удовольствие вашим врагам».
Искренне Ваш Ивлин Во.
* * *Нэнси Митфорд
2 февраля 1963 Отель «Ройял Вестминстер», Ментона
Дражайшая Нэнси,
«Дьявол! — скажете Вы (или на Вашем космополитическом наречии — „Merde!“ [174]). — Опять он пишет! Ну сколько можно! Вот ведь зануда!»
Не беспокойтесь, это письмо в ответе не нуждается. Пишу от ощущения неизбывного одиночества, которое перестанет меня терзать, когда Вы получите сие послание и вернется Лора. С тех пор как она отбыла в Неаполь, я ни с кем не произнес ни слова.
Я, как Вы знаете, никогда не был особенно словоохотлив, однако 30 лет назад я мог прислушиваться к тому, о чем судачили лягушатники, и даже произнести несколько маловразумительных слов. Теперь же я нахожусь как будто среди китайцев. С трудом подбираю слова, в том числе и английские, — мой запас слов трещит по швам. <…>
Отель весьма недурен, но я дохну от скуки и бесплодия. Ходил в кино и понял, что Вы имели в виду, когда по совсем другому поводу сказали: «Хуже нет, чем сидеть на краю». Я не разобрал тогда Вашего почерка и прочел: «Хуже нет, чем сидеть в раю». Прочел и удивился. Из фильма «Офелия» [175] не понял ни единого слова. Героиня — хуже не бывает.
Сегодня собираюсь в Salle de marriages [176], он находится в городской ратуше и расписан Кокто.
В казино заняты все стулья. Я же, когда играю, люблю сидеть, но ставлю немного. Терпеть не могу выкрикивать крупье свои ставки, стоя за спинами многочисленных старух, обступивших стол в несколько рядов.